Ночь надвигалась окончательно и бесповоротно. Над Гримпенской Лужей нависла чёрная бархатистая ткань неба, усыпанная мелкой серебряной звездой - будто чья-то могучая рука натянула эту материю над просторами графства Девон. Вересковые пустоши заволокло мутной кисеёй тумана, и подчас непонятно было, туман ли это, или дым от сигары стоявшего у калитки человека...
Сэр Чарльз шумно вздохнул и проследил глазами, как во второй раз упал пепел с зажатого в зубах окурка. «Опаздывает», - подумал кандидат от партии либералов на предстоящих выборах, докуривая сигару. В голове его вертелись разные мысли, не имевшие никакого отношения к той цели, ради которой  он стоит здесь, у калитки, в столь поздний час.
Он думал о фамильной легенде, и саркастическая улыбка расплылась на его морщинистом лице. Он невольно представил себе сценку на основе старой-престарой байки, которую от нечего делать стал рассказывать далёкому гранитному столбу и ушёл в такие дебри, что совершенно забыл об окружающей действительности.
А напрасно, дорогой сэр Чарльз, ей-ей, напрасно! Если бы вы не объясняли гранитному столбу основы мироздания, а просто огляделись бы вокруг, то наверняка заметили огромную фосфоресцирующую тень вдалеке, которая в данную минуту приближается к вам!
- Ну так вот, - втолковывал разгорячённый дворянин молчаливому столбу, который был идеальным собеседником, - значит, догнала собака Баскервилей Хьюго и, разумеется, возжелала его скушать. Хьюго наш не дурак был, поэтому и говорит собаке: «Дорогая, я тоже жизнью жуировать хочу. Мы ж с тобой божьи твари, перед Господом равны». А собака возьми ему и ответь человечьим голосом: «Ладненько, коли не хочешь, чтоб я тебя съела, так ты, пожалуй, глотай меня на здоровье, - глотай, ничего, не сомневайся, я не спорю». Уж не знаю, до каких зелёных чертей он допился, что она ему такие речи стала говорить, да только из песни слов не выкинешь...
Ай-яй-яй, многоуважаемый сэр Чарльз, а тень, между прочим, у вас прямо за спиной!
- ...Но Хьюго Баскервиль, увы, росточком не вышел. А вот собачища была огромная: с телёнка примерно. Наш аристократ примерился туда-сюда, но, видит бог, собаки ему не проглотить. Понурил он свою буйну голову и собаке, значит, говорит: «Твоя взяла - глотай!» Ха-ха-ха! - и сэр захохотал собственной шутке.
Тень накрыла сэра Чарльза. Тот обернулся посмотреть, уж не собака ли Баскервилей закрывает от него свет луны, и гримаса исказила его лицо. Он ахнул и свалился кулём на усыпанную гравием дорожку.

***

- Эх, какое небо голубое!
Рыжеволосая барышня в домашнем голубом платье глядела через восьмигранное окно Меррипит-хауса на залитые солнцем вересковые пустоши, оттенённые кое-где медовыми пятнами зацветающих венериных башмачков. На лице её играла разухабисто-критическая, но вместе с тем весьма довольная улыбка.
- Син.... Или Джек? А, неважно. Как бы тебя не звали, окажи мне услугу, свари кофейку.
Дремавший на диванчике с кораллово-красной шёлковой обивкой молодой человек приоткрыл один глаз.
- Прости, Ас... Бэ...ну...
- Что!? - рассерженно воскликнула девушка, мгновенно обернувшись к растерянному юноше. - Ты совсем дурак? Это ж надо быть таким идиотом, чтобы забыть, как меня зовут!
- Прости....
По лицу молодого человека было видно, что в эту минуту он более всего желает оказаться в глубине Гримпенской лужи. Краснея как рак, он поднялся с диванчика и, метясь циклопидесом, начал долго и сбивчиво извиняться, объясняя, что он не хотел, что сам не понимает, как это получилось, и что...
- Я... не п-понимаю, почем-му мы не способны ... определиться в наших именах....
- МЫ!? - барышня не на шутку рассердилась. - С какой выпи это мы ошиблись? Ошибка твоя и только твоя.
- Но...
Он хотел напомнить о том, что Ас... или Бэ... чёрт, как же её зовут? короче, что дамочка сама немножечко ошиблась и допустила в его отношении тот же промах; но снова постеснялся.
После некоторых пререканий было принято решение, что менять имена не следовало, и что барышню следует именовать Аской Гарсия, а молодого человека - Синдзи Стэплтон.
- Вообще, менять имена было весьма идиотской идеей. Сменили только фамилии - и всё, никакой путаницы. Чья это вообще была идея с переименованиями?! - бушевала Аска.
- Извини, конечно... - Синдзи снова окрасился застенчиво-стыдливым багрянцем, - но идея со сменой имён... п-принадлежит ...т-тебе.
- ДА ЛАДНО?! - возопила барышня, - мой безупречный ум не мог родить такой глупой.... А ты не врёшь? - с сомнением воззрилась она на Синдзи.
- З-зачем мне врать? - удивился тот.
- Ах ты! Ты совершенно испортил мне настроение. Всё, увы мне! Увы!
Аска состроила трагическую физиономию и отвернулась к стене, постукивая серебряным кофейником, что означало «Придурок, скажешь ещё что-нибудь - получишь этим самым кофейником по башке!»
- Ты... ты вроде кофе хотела? - невинно произнёс «придурок».
 В следующее мгновение он уже ловил блестящий предмет столового сервиза, который жалобно взмахивал в полёте носиком. Впрочем, все Синдзины усилия были напрасны. С траурным звоном кофейник приземлился на звериную шкуру, немного помяв при этом бок. Судя по другим отметинам, несчастное столовое серебро проносилось в атмосфере не в первый раз.
Синдзи поднял беднягу с пола, отряхнул, протёр краем пиджачка и так же невинно добавил:
- Какая жалость - не поймал!
- Ла-адно, - сменила гнев на милость Аска. - Давай свой кофе.
- А... айн момент, - произнёс паренёк, заметно веселея, - об чём речь?
- Иди уже, бурбон мой стоеросовый.
На это он ничего не ответил, только подмигнул кофейнику и отправился на кухню, откуда через минуту донёсся его голос:
- А вообще, отец правильно делал, что только фамилии менял. Он и Стэплтоном был, и Ванделером, и кем ещё только не был, а ни разу не запутался.
- Так кто твой отец и кто ты? - раздался ответ Аски. - Понимать надо, что он человек с ого-го каким опытом.... Кстати, а как его настоящая фамилия?
- А то я его не спрашивал. Можно подумать, он мне скажет. Я хоть ему и сын, но в этом отношении он мне не слишком доверяет. А может, не хочет огорчать. Может, там т-тайна какая-то...
- Хех. Тайна... Какая тут может быть тайна? Небось, незаконнорожденный. А впрочем, какая разница?
- Слушай, Ас... Аска... - Син склонил голову в смятении, хотя собеседница и так его не видела. - Почему бы тебе не взять фамилию Стэплтон? В... в одном доме живём... отец Стэплтон... я Стэплтон.... Вот и подумал....
- Нет, ты действительно дурак. Ты циклопидесов не налопался часом? Это ты что же, хочешь, чтобы я... Извращенец!
- Погоди, я... Я...
- Задрот! Грызи тебя собака Баскервилей!
- ... Да я не в том смысле. Я в том плане, что по легенде мы - брат с сестрой. Вот я и... п-подумал....
Аска возвела руки к небу, но затем уселась на диван и, говоря себе «Я спокойна, я совершенно спокойна», - ответила незадачливому кофевару:
- Если ты думаешь, что я вот так вот желала иметь брата, похожего на тебя...
- Ну, я... подумал... - Малиновый окрас распространялся по Синдзиному лицу со скоростью перелётной выпи.
- НИ В ЖИЗНЬ!!! - завопила «женосестра» в ответ. - Предложи эту глупую идею нашей мисс Всезнайке, уж она-то оценит твои пошлые измышления по достоинству.
- Прости.... А кофеёк, между тем, уже готов!
- А не шёл бы ты в трясину со своим...
- А зачем меня туда посылать, если я только что оттуда? - раздался твёрдый, спокойный, но немного насмешливый голос. Спустя мгновение мистер Стэплтон собственной персоной оказался в гостиной Меррипит-Хауса.

Если вы думаете, что наглая Аска после этого запульнула в Синдзи раскалённым кофейником, видавшим и не такие виды, и затолкала Стэплтона-старшего в глубины Гримпенской Лужи, вы, естественно, ошибётесь. На сей раз малиновый неловкий румянец смятения  достиг и её лица. Скажу вам больше: он появился уже в момент, когда Синдзи предлагал ей сменить фамилию, а теперь и вовсе принял несколько виноватый характер. Да-да, циники и подобные Аске личности зачастую очень ранимы, их вполне можно смутить. И их вызывающее поведение – некий щит, броня от суровой действительности, которая не терпит слабых. Вот такие пироги с баскервилями.
Итак, наша юная фройляйн несколько смутилась, но виду не подала, и абсолютно невинно произнесла:
- Добрый день, господин Стэплтон! Что же мы сегодня делали? Снова выпей гоняли?
- Нет, - Стэплтон  улыбнулся.
- Отец, - спросил Синдзи, входя в гостиную, - тогда ты, наверняка, ловил циклопидесов? Твой кофе, Аска.
- Благодарю, - ответила та, всё ещё находясь в смятении.
- Нет, - энтомолог повесил шляпу на вешалку из оленьих рогов и поставил трость в клюв чучелу болотной выпи.
- Мотыльков Ванделера?
- Мимо.
- Неужто Морфо Луна в наш край забрела? – в глазах Аски играл весёлый ёрнический огонёк.
- Ну вы, мадемуазель, и загнули! – Стэплтон рассмеялся. – Они в Коста-Рике водятся, где тепло. А «наше северное лето, карикатура южных зим», увы, не для них. Нет, дорогие мои, даже если бы мне повстречалась самая простая капустница, у меня всё равно ничего не было. Очень жаль. Я тоже налью себе кофейку, никто не против?
Синдзи тут же налил кофею в чашку китайского фарфора.
- Ну зачем так, что я, Баскервиль что ли? – посмеиваясь, энтомолог отхлебнул кофе. – Ну да ладно. Никаких бабочек я не ловил, сегодня я был в Кумб-Тресси.
- Ясненько. И как поживает наша мисс Всезнайка? – прищурилась Гарсия.
- Да ничего так…. У неё были кое-какие дела прошлым вечером, ей просто необходим был мой совет. И теперь, после выяснения всех обстоятельств, у меня есть для вас кое-какая недурная новость.
Синдзи стоял, разинув рот. Давно его отец не находился в столь приподнятом расположении духа – наверное, со времён купания в Гримпенской трясине. Аска тоже отбросила свою привычную вспыльчивость, и теперь просто отхлёбывала кофий, разогреваясь и снова краснея, отчего казалось, что её рыжая головка вот-вот запылает.
- В общем, Баскервиль-холл с сегодняшнего дня пустует. Я не удивлюсь, если в данный момент несчастный сэр Чарльз пьёт на брудершафт с почившим три века назад Хьюго.
Стэплтон-младший уронил поднос. Тот жалобно звякнул, издавая тем самым своё металлическое «за что?». Аска чуть не поперхнулась кофием, и теперь долго и демонстративно откашливалась.
- Это… это она? – Синдзи подошёл к Аске с явным намерением похлопать её по спине и тем самым помочь, но та живо отпрянула и, забыв о кашле, воскликнула, краснея:
- Но-но!
- Эх, сына-сына… - Стэплтон вздохнул. – Ну не навязывай ты свои услуги, пожалей наш кофейник. Сами всё попросят, сами предложат и сами всё дадут. Ладно, вернёмся к нашим баранам,… то есть, сэрам. Да, я был у Лайонс и сказал ей, что баскервиля нужно разъяснить к вечеру.
- Разумеется, милашка Рей довела старичка до кондиции, - произнесла Аска с некоторым сожалением. – Тот таял от неё, как воск на свечке. А потом она ещё и пенки сняла, укокошив дедулю.
- Отец, я н-надеюсь, она его не с-скушала? – перепуганно спросил Синдзи.
- Зачем? Старый тощий сэр вредит здоровью Собаки, - усмехнулся энтомолог. – Всё обошлось без крови. Этот молодой доктор… как бишь его там… Мортимер… установил причину смерти. Банальный Vitium Cordis. Сердечко бац, и отказало.
- Однако! – барышня явно разгорячилась, на сей раз от некоторой зависти. Ещё бы, ведь она считала себя форменным специалистом по приведению баскервилей к известному знаменателю.
Никто из тёплой компании до конца не знал, зачем они под корень вырезают баскервилей. Синдзи лишь по смутным рассказам энтомолога догадывался об истоке всей вражды.
- Баскервили, - вещал Стэплтон, - народ хитрый и вредный. Знали бы вы, салаги, сколько мы с отцом от них натерпелись. Даже эмигрировать пришлось, аж в саму Коста-Рику. Но я, разумеется, вернулся. Дым отечества нам сладок и приятен, что ни говори, - отшучивался он, попыхивая папироской.
Сэр Чарльз Баскервиль, хотя и был с виду почтенный человек и интересный собеседник, внутри таил поистине драконовскую сущность. Во-первых, он питался исключительно овсяной кашей на воде, что вызывало некоторую неприязнь у привыкших к кофе и печенькам  Стэплтонов, так что те всячески пытались уклониться от визитов в Холл.  Однако сэр всё приглашал и приглашал, а отказываться было как-то не слишком вежливо.
Во-вторых, помещику пришло в голову переоборудовать чердак Холла под вторую библиотеку и курительную, ради чего дворецким Бэрримором была извлечена на белый свет фамильная баскервильская рухлядь, и владелец поместья не нашёл ничего лучше, чем свалить её в кучу на заднем дворе Меррипит-Хауса. Впрочем, умеющий во всём найти плюсы Стэплтон-старший извлёк из этой кучи кой-какие жемчужные зёрна, но радости всё равно было немного. Дело в том, что, когда дворецкий наводил шмон на мансарде, он разорил гнездо летучих мышей к их вопиющему неудовольствию. Мыши поругались для приличия, а потом снялись с места и улетели, чтобы иметь стол и дом на чердаке вотчины энтомолога, который только-только взял Рей и Аску себе на воспитание. Надо ли говорить, что новой библиотекой сэр не воспользовался за свою жизнь ни разу.
Под конец он заимел скрипучий фонограф, и отныне каждый летний, осенний и всякий другой вечер озаряли вересковые пустоши вопли теноров и рявканье басов, которым вторили болотные выпи. Поминая чёрта и кроя сэра Чарльза на чём свет стоит, Стэплтон стал учить сына игре на виолончели, но муки несчастного инструмента положения, увы, не исправили.
Вот так и росли Синдзи, Рей и Аска среди необъятных дартмурских полей, давясь в гостях овсянкой без сахара и молока, прибирая свой дом от последствий набегов летучих мышей и затыкая уши от утробного завывания сэрского фонографа, усвоив тем самым неприязнь к баскервилям с младых, так сказать, ногтей.

Не то чтобы приведение баскервилей к известному знаменателю было основной целью фамилии Стэплтонов, скорее даже наоборот. Сначала энтомолог учил детей, что сэр имеет на свои поступки право, и если он свинья – то это ни в коем разе не наша проблема. Помещика даже приглашали на кофеёк, благо что он был интересный собеседник. Ребятишки приветствовали его, вежливо слушали чарльзовы россказни, получая за это по лакричной конфете. Засим Стэплтон-старший, сквозь зубы поминая учёного соседа по матушке, разрешил юным воспитанникам топтать соседские орхидеи и ловить на фамильном баскервильском участке циклопидесов аж Сачком Ванделера – энтомологическим приспособлением весьма хитрой конструкции. Несмотря на это, и Синдзи, и Рей, и Аска не пакостили сэру как-то иначе – не позволяло воспитание. Стёкол они не били - моветон, выпей в фонографическую трубу не сажали – птичку жалко, подножек не подставляли…. Иными словами, основой соседских отношений было смиренное терпение с привкусом лёгкого энтомологического ёрничества.
Всё переменилось внезапно. Однажды отец семейства вернулся из гостей домой дёрганный, рассерженный и весь в тине. Сардонически ухмыляясь, он обнял сына и девочек, рассказав им историю своего отца, о которой мы, по сути, уже знаем. После этого дня он всё больше молчал, курил до полуночи в кресле в компании с энтомологическим справочником и Диккенсом.
А каждое утро он покидал Меррипит-Хаус и шёл на островок посередь Гримпенской Лужи, где вместе со студенческим товарищем, чьё имя давно уже потеряно в винегрете веков, что-то клепал, молотил и паял.
Спустя несколько лет упорной работы Стэплтон, наконец, явил воспитанникам плоды своих трудов. Первый раз в жизни он взял их с собой на болота, куда детям ход был закрыт. Каждый из них думал об этом по-своему.
«Но отец никогда не брал нас с собой на болота. С чего это вдруг?» - думал Синдзи.
«Мама наверняка гордилась бы мной. Ещё бы, я иду в самое сердце Гримпенской Лужи и вот нисколечко не боюсь!» - говорила себе маленькая, но храбрая Аска.
А Рей ни о чём не думала. Солнышко светит, выпи поют, бабочки порхают…. А что ещё нужно для счастья? Гуляем – и слава богу. Значит, так надо.
И вот они, наконец, добрались до цели – на маленький островок посередь трясины, где их должно было ожидать что-то важное и наверняка впечатляющее.
Впрочем, из увиденного ребята так ничего и не поняли. Какой-то сарай, какие-то накрытые простынями предметы, чем-то похожие на первые паровозы, довольное лицо Стэплтона-старшего…
- Вот оно, наше будущее, дорогие мои детишки. Но сейчас я вам это не покажу – не время сейчас. А пока давайте пойдём домой и устроим по этому случаю кофепитие! – сказал он с улыбкой.
- Ух ты! – возопили подопечные энтомолога.
- А сэра Чарльза мы… позовём? – негромко спросил Синдзи, погружаясь в смятение и глядя на реакцию отца.
- А давай! – просиял тот. – Выпьем кофе за его здравие. Пусть земля ему… Ой, не будем об этом. Ах, вы мои любимые! – Стэплтон приобнял ребят, отчего их курносые лучистые физиономии зарделись румянцем. – Скоро мы начнём с вами абсолютно новую, счастливую жизнь!
И она началась.
Как только ребятишкам исполнилось по десять лет, энтомолог перевернул обычный уклад Меррипит-Хауса кверху дном. Синдзику был вручен распорядок дня, коему он должен был отныне следовать. В шесть часов утра подъём, далее обязательный практикум кофеварения – каждое утро новый рецепт напитка, своеобразная «неделька»; следом прогулка по болотам в целях охоты на циклопидесов и исследования выпьих троп…. Юноша учился залезать на гранитный столб, оглядывать с него местность, ориентироваться по звёздам и прочим топографическим приметам.… Вот такой вот курс молодого энтомолога.
Дальше – больше. Распотрошив чучело выпи, где хранилась заначка, Стэплтон-старший приобрёл в собственность домик в Кумб-Тресси и поселил туда Рей, мотивируя это тем, что девочек следует приучать к ведению хозяйства, а в условиях Меррипит-Хауса им будет просто-напросто тесно. Однако нерешительный, но смышлёный Синдзи понимал, что у отца есть какой-то тайный, но весьма ядрёный план.
И действительно, сомнения младшего Стэплтона подтверждались. Во-первых, отец оставил его в Меррипит-Хаусе в компании с Аской, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сам же энтомолог часто уезжал в Кумб-Тресси и пропадал там неделями. Синдзи же надлежало в его отсутствие жить как всегда, варить семь сортов кофе по дням недели, шастать по болотам с Сачком Ванделера в руках, на фоне этого испытывая все прелести изменчивого, как весенний ветер, характера рыжеволосой барышни.
Когда же отец появлялся дома, наследник энтомолога должен был пробираться ползком, через просторы вересковых пустошей, в Кумб-Тресси, аж до домика Рей, и проделать это так, чтобы не попасться ненароком на глаза Аске. Синдзи не раз интересовался у отца, какого рожна он всё это проделывает, но Стэплтон лишь загадочно посмеивался ему в ответ.
- Настоящий мужчина должен уметь в жизни всё, сынок, - уклончиво отвечал он.
Юноша никак не мог взять в толк, что полезного может быть в искусстве адюльтера, но исправно продолжал следовать отцовским заветам.
А отец следил за потугами наследников, посмеивался и потирал руки. В день четырнадцатилетия  сына он собрал всю шведскую семью в Меррипит-Хаусе на большое кофепитие. По окончанию празднества Стэплтон снова повёл пылких отроков в самое сердце Гримпенской Лужи.
Синдзи думал: «Отец… Что-то ты замыслил?».
Аска бурчала: «Что, позвольте осведомиться, мы там имели наглость забыть?».
А Рей ничего не говорила и ни о чём не думала. Она просто шла за энтомологом по выпьей тропе. Раз идём – значит надо.
А вот и сарай. Вот и накрытые холстиной «паровозики» в нём. Вот Стэплтон улыбается, сдёргивая покрывало и являя воспитанникам монумент собственной идее.
- Ах! – произнёс Синдзи.
- Ух! – воскликнула Аска.
А Рей молчала. А что можно сказать, увидев трёх огромных механических собак на бензомоторе, крытых фосфоресцирующими бронепластинами? И так понятно, что эта адская машина нужна для чего-то очень важного.
А потом Стэплтон обнял ребят и посвятил их в свои далеко идущие планы. Те слушали и крякали от удивления. Так началась новая ступень жизни семьи энтомолога.

Но вернёмся в гостиную Меррипит-Хауса, где наши дражайшие Синдзи, Аска и Стэплтон-старший обсуждали обстоятельства гибели соседствовавшего с ними самодура-помещика Чарльза Баскервиля.
- Итак, mein liebes Fräulein, вы хотите сказать, что этим вечером причинять здоровью нашего соседа тяжкий вред должны были вы? – прищурился энтомолог.
- Я такого не говорила! – вспылила барышня. Несмотря на прелести своего характера, она и Сина, и Рей любила.… В глубине души. Где-то…очень…г-глубоко.
- Ну, хорошо, не говорите. Думаете.
Стэплтон сидел в кресле, подобный сфинксу, буря собеседницу своим ернически-проницательным взглядом. Аска уже было открыла рот, дабы сказать что-нибудь язвительное, но тут же осеклась и налила себе ещё чашечку кофе.
- Сударыня, я ни в коем разе не хотел оскорбить вас в лучших чувствах. Ваше стремление бороться за идею весьма похвально, отчизна вас, вне всякого сомнения, не забудет. Но лезть поперёд батьки в пекло не стоит.
Стэплтон встал с кресла, отложив верный энтомологический справочник, прошёлся по комнате, обозрел из восьмигранного окна вересковые пустоши, а после подошёл к собеседнице и нежно потрепал её по головке.
- Дорогая, смотри на вещи оптимистичнее. Одним цинизмом не прожить в этом мире, чем больше нападаешь – выше риск поражения. Это не первый сэр, не он и последний. Ещё повоюешь.
Барышня повернулась к энтомологу, и теперь смотрела на мужественное загорелое лицо охотника за чешуекрылыми, новатора и изобретателя Сачка Ванделера. Тот по-доброму ухмыльнулся и продолжил:
- Выше нос, Аска. Телеграмма в Канаду отправлена. Сэр Генри Баскервиль не заставит себя долго ждать. Он – твой персональный объект. Твоя задача – окучить его по-хитрому, довести до кондиции. Сынок…
Синдзи уставился на отца, приготовившись внимать каждому его слову.
- Ты должен обработать сэра, как только тот «поплывёт». Пусть помучается. Эти баскервили решили, что им всё дозволено. Когда он поймёт, что у него нет шансов, это будет удар почище морды Собаки.
Синдзи и Аска воззрились друг на друга с некоторым удивлением. Затем грозная барышня вопросила:
- Ах ты ж.… Это что же, я должна имитировать семейную жизнь с этим.…Ух! – в тоне её преобладало девичье негодование.
- Отец.… Значит, я должен дать отпор сэру, которого Аска сама же и охмурит? – Синдзи был несколько ошарашен.
- Ну-ну-ну, спокойнее, дорогие мои, - Стэплтон хихикнул, отрезая кончик сигары гильотиной. -  Во-первых, согласно легенде, вы не муж и жена, а брат с сестрой. Негодование брата, узнавшего о связи сестры с баскервилем, вполне оправданно. Ибо этот сэр тот ещё фрукт, которому вскоре грозит стать овощем. Разумеется, нашими скромными усилиями.
 Аска вознесла руки к небу.
- Ладно, допустим, что я и бака-Синдзи родственники (тьфу ты, это даже звучит глупо!)… Вы всерьёз полагаете, что неудачи на личном фронте доведут Генря до ручки?
Бравый энтомолог усмехнулся.
- Разумеется, нет. Считать так было бы несколько самонадеянно с моей стороны, ваши действия – лишь половина плана. Дело в том, что сэр Генри Баскервиль…
Да-да, следует рассказать немного о характере загадочного наследника.
Сэр Генри был в своих привычках ещё хлеще покойного сэра Чарльза. Впрочем, приятных сторон в поведении последнего было гораздо больше. Во-первых, американский наследник был немного косноязычен и не обладал умением «коснуться до всего слегка с учёным видом знатока», что, естественно, не делало его интересным собеседником. Во-вторых, за годы проживания в Алабаме, да и вообще в Североамериканских Соединённых Штатах, Генри так навострился в стрельбе из кольта, что просто не мог не продемонстрировать свои умения при всяком удобном и неудобном случае. Как говорится, берегись, посуда! 
Помимо этого, молодой сэр имел ещё тысячу и одну блажь, перечисление которых заняло бы не одну страницу. Коснёмся лишь малой их части.
У сэра Генри была некая маниакальная страсть к коричневым ботинкам, которые он любил мазать чёрной ваксой из коробочки с портретом атлетического вида лошади. Ещё он зачастую брал с собой на прогулки седло. Для чего наследник это делал – одному богу известно. Конечно, сэр уважал конные прогулки и с наслаждением ширял по прериям на гнедом рысаке. Возможно, он просто по рассеянности забывал прицепить к седлу лошадь. Ещё одна страсть, роднившая его с мистером Чарльзом, пожалуй, фамильный признак рода Баскервилей – влечение ко всяческим техническим новшествам. Дисковые и цилиндрические фонографы, пишущие машинки, проводные и беспроводные телеграфы, свечи Яблочкова, фонари Эдисона-Свена – всё занимало пылкое нутро сэра Генри и накапливалось в его жилище. Надо ли говорить, что теперь эти коммуникации рисковали переехать в Баскервиль-Холл, осложнив тем самым и без того нелёгкую стэплтонскую жизнь.
Если же американский баскервиль напивался, это становилось полным коллапсом. Размахивая кольтом, он интересовался, какого рожна орхидеи ещё не зацвели, и какую роль сыграет их цветение в промышленной революции, а после начинал орать «Янки дудль», демонстрируя свои навыки в стрельбе. После таких учений, как правило, число фонарей Эдисона-Свена уменьшалось раза в четыре, а через седло можно было пропускать вермишель.
Таков был сэр Генри, которого следовало разъяснить нашим юным товарищам.
- Да, ребята, разбередить баскервильское сердце – это полдела, - продолжал Стэплтон-старший, попыхивая сигарой. – Следует помутить его рассудок. Потерпев неудачу на личном фронте, Генри почти наверняка запьёт. И, разумеется, в пьяном виде отправится на болота, а там его уже будет поджидать наследственная Дикая Охота – три стальных очаровашки с фосфорными мордашками.
Стэплтон довольно потёр руки.
- О…отец! И что, нам его.… Кушать?! – с ужасом воскликнул Синдзи.
- Что ты, сына? – энтомолог усмехнулся. – Это всего лишь психическая атака. То, что прокатило со стариком, прокатит и с алкоголиком. Если не Vitium cordis, то delirium tremens ему гарантирована. Для нас было бы безопаснее, если бы он дал дуба в связи с циррозом печени.

Полуденный экспресс Лондон - Кумб-Тресси прибыл к месту назначения,  пуская в голубое небо дымные курительные кольца. Пассажиры, немногочисленные встречающие, одинокий носильщик со своей тележкой, разносчик газет, выкрикивающий заголовки… 
Из вагона первого класса неспешно вышел усатый гражданин в мохнатой шубе и шляпе пирожком. В одной руке он держал объёмистый саквояж, другая рука обнимала видавшее виды седло, в зубах был зажат окурок гаванской сигары. Гражданин оглядел перрон с хозяйским видом, посмеиваясь в усы и тихонько напевая: «Здесь груды золота лежат, и мне они принадлежат!…».
- Самодур, - произнёс джентльмен лет тридцати, попыхивая папироской. – Как есть самодур. Насквозь вижу.
- Пусть так, - заметила дама в клетчатом платье для путешествий и двухкозырьковой шляпе, – но, как ни крути, в ближайший месяц он наш клиент. Минимум.
- Я сомневаюсь, что здесь ему грозит какая-то опасность, - слегка щетинистое лицо джентльмена приняло сатирический оттенок. - Разве что выпь заклюёт, да он и то не растеряется и забьёт её сапогом. Это тебе не сэр Чарльз с его пороком сердца, его Кондратий не хватит. Вообще, с чего мы решили заняться этим расследованием? Это тебе не «морской договор» найти или немецких фальшивомонетчиков вывести на чистую воду….
- А тебе лишь бы в шпионов играть! – огрызнулась дама. – Тут наверняка дело серьёзное, сердцем чую. Ведь так, Пен-Пен?
Метрового роста пингвин кивнул хохлатой головой и что-то крякнул. На его клювастой физиономии было написано примерно следующее: «Истину глаголете. Недоброе место, глушь, как есть глушь. Какая сельдь, тут и мойва-то мороженая в сельпо, небось, не каждую неделю бывает».
- Ну-ну-ну, не дуйся, - с улыбкой сказал джентльмен. – Просто я не вижу особых причин доверять этому малахольному доктору. Прискакал, легенду какую-то изложил, озадачил нас с тобой до кучи и обратно ускакал. Причём всё время рот до ушей, тоже мне, Фигаро. Нашёл он на гравии эти следы огромной собаки, и что? Раз следы огромные, какого рожна он решил, что это собачьи следы? Может, это волк или гиена какая-нибудь с павианом, - ухмыльнулся он, обхватывая даму за стан.
- Кхгм-кхгм!
Лицо усатого гражданина расплылось в ехидной улыбочке.
- Я, собственно, не хотел мешать, - заговорил он, - но карета подана. Садитесь, мои дорогие, в экипаж. В скором времени вы будете лицезреть новые апартаменты сэра Генри Баскервиля – мои апартаменты! «Мохнатый шмель на душистый хмель…». Садитесь, садитесь!
Джентльмен взглянул на даму, как бы донося взглядом реплику: «Что я тебе говорил – са-мо-дур!» Та же явно выбирала, в кого полетит зонт с металлическим набалдашником – в молодого джентльмена или же в сэра Генри, однако так и не определилась. С кислой миною она уселась в коляску и потряслась в компании своего помощника и не слишком тактичного помещика по вересковым пустошам, которым, казалось, не было конца и края. Экипаж подскакивал на выбоинах и колдобинах, которые были основной составляющей девонширских дорог, петлял среди гранитных столбов…
- Вот же ж дороги, а! – воскликнула дама, придерживая одной рукой свой deerstalker.
Пингвин промолчал. На его непроницаемой физиономии читалось: «М-да. Всё хуже, чем я думал. Медвежий угол, что и требовалось доказать. Тут не то что мойвы, тут и воблы сушеной, небось, и то нет. А если и есть, мне она чёрта с два достанется», - и пернатый философ покосился на свою хозяйку, любительницу эля с рыбкой и солёной сушкой. Джентльмен же просто смолил папироску, думая о чём-то своем. С вершины холма двое гримпенских крестьян окидывали транспортное средство критическими взглядами.
- Новый хозяин приехал, - пробурчал один из них, - будет таперича тут заправлять.
- Стало быть, перемены грядут? – спросил его молодой попутчик.
- Перемены… - пожилой труженик села сплюнул. – Какие тут, к лукавому, перемены? Ещё хужей будет. Прежний, хоть и не в уме был, да держался как-то. А этот моложавый, ков... Ковбой, во. Будет тут с девками кутить, долгов понаберёт…. Кирдык нам будет.
- Думаешь?
- Уверен. Ещё и сам копыта откинет. Апрель месяц в разгаре, а он шубу нацепил. А ещё молодой, - процедил старик. – Пижон.
- Невесёлые здесь места, господа, - заметил сэр, провожая взором крестьян, - но ничего. Не пройдёт и года, как я проведу сюда электричество!
Пингвин махнул головой и издал трескучий гортанный звук, что следовало понимать как «Флаг вам в  руки! Глядишь, и есть чего будет».
Наконец-таки вдалеке изволил показаться старинный Холл – массивное строение с тремя башнями и террасой, лет сто не знавшее капитального ремонта. Впрочем, несмотря на сей досадный факт, фамильная баскервильская вотчина отлично сохранилась, не в пример покосившейся хибаре местного сутяги Френкленда, коя была построена всего-то во времена Великой Французской революции.
И вот через полчаса, без труб и барабанов, почётная кибитка наследника из Североамериканских Соединённых Штатов въехала в главные, украшенные орлами, ворота; а засим совершила круг почёта около неработающего фонтана и остановилась у увитой вековым плющом террасы Баскервиль-Холла, где их поджидал высокий, седой господин в строгом чёрном сюртуке.
Господин внимательно оглядел выходящих из экипажа людей, пытаясь опознать виновника торжества, сэра Генри, что было непросто. Наконец, решив, что помещику подобает быть галантным, он шагнул к молодому джентльмену, который в эту самую минуту подал руку выходящей из пролётки даме.
- Добро пожаловать, сэр Генри, в Баскервиль-Холл, - произнёс он властно и благожелательно.
«Почто ослом обзываетесь?» - подумал джентльмен, но виду не подал и ответил:
- Не награждайте меня чужими титулами, я всего лишь друг сэра Генри.…М-да. А сэр Генри там.
«Друг.… Однако.… Даже думать неприятно».
Джентльмен вздохнул и взял спутницу под ручку.
Усатый гражданин в фетровой шляпе усмехнулся в усы и направился к господину, который был ни кем иным, как дворецким Холла, по фамилии Бэрримор.
- Я ваш новый хозяин, Бэрримор, - насмешливо проговорил сэр. – Позвольте представить вам моих гостей, мистера Ватсона и мисс Холмс из Лондона. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

В ту самую минуту, когда сэр Генри Баскервиль и пара детективов ступили на девонширский грунт, Меррипит-Хаус почивал, находясь в привычной ему кофейной истоме. Барышня восседала на коралловом шёлке диванчика, изнемогая от скуки. Большая библиотека энтомологовой вотчины давным-давно была изучена ею от корки до корки, а каковы были на самом деле «интересные соседи» нашего семейства, мы уже знаем. Поэтому в сей момент наша дорогая фройляйн сидела, попивая кофе, который тоже начал надоедать, хотя Стэплтон-младший раздобыл новейший рецепт, и периодически шумно возмущалась:
- Что-то как-то уныленько, а? И ни-че-гошеньки  не происходит. Слушай, бака-Синдзи, толку от тебя всё равно как от башмака сэрского, развлёк бы уж как-нибудь меня, а?
И вот незадачливый Синдзи уже приплясывает вокруг виолончели, пытаясь напилить смычком по струнам бедного страдальца-инструмента «Полёт шмеля». Надо сказать, получалось у него недурно – всё-таки, какое-никакое музыкальное образование имелось. Да и Аскина физиономия перестала выражать такую уж дикую скуку, ту скуку, что пронизывает тебя, как булавка бабочку.
Тут виолончелист разыгрался, и урезал ещё парочку весьма хороших вещей, да так замечательно урезал, что Аска окончательно взбодрилась, и даже снизошла подаккомпанировать юноше на видавшем виды стэплтоновом фортепиано. И как раз в тот момент, когда виолончель уже возлежала в одиночестве, а парочка играла в четыре руки «Турецкий марш», на пороге Меррипит-Хауса появился запыхавшийся Стэплтон-старший.
- Новости, свежие новости выпь на хвосте принесла! – воскликнул он, закидывая шляпу на вешалку, и вошёл в гостиную, где узрел наших пианистов. – O tempora, o mores! В мои, между прочим, годы юноши не играли на клавишных инструментах с барышнями на коленях.
Энтомолог захихикал. Синдзи поглядел на него, а затем собрал все интеллигентские предрассудки в жёсткий кулак и, запинаясь, выдал:
- А н-некоторые,…между п-прочим…с двумя дамами жили, и им… х-хоть бы.… И им хоть бы хны, вот!
Подивившись непривычной резкости сына, специалист по чешуекрылым крякнул, но тут же спросил:
- А кто это говорит, граф Толстой или Пушкин?
Лицо юного рыцаря смычка и кофейника тут же заалело, а ясный взор его устремился в узор персидского ковра – тонкий намёк был понят. Хотя, повторимся, именно Стэплтон был автором сценария пьесы, кою мы имеем честь лицезреть в сей момент.
- Ладно, новости имеют некоторое отношение к нравам, но не к коленям. Я тайно встретил объект на вокзале Ватерлоо, проводил до отеля, где передал сляпанную нами с тобой, Аска, записку, малость приплатив коридорному. Это явно должно заинтересовать нашего подопечного. Сэр Генри крайне упрямый человек, и если кто-то вмешается с предупреждениями, он уж точно доведёт дело до конца, наплевав на советчиков. Я потирал руки, когда он почёсывал в затылке над нашим посланием, думая, что семена посеяны и дело имеет шанс выгореть, но…
Ребята изнемогали от нетерпения.
- Так что же произошло, не томите! – воскликнула барышня.
- Да, отец, что случилось? – поддакнул Синдзи.
- Терпение, дети мои. Итак, я уже было потирал руки, как появился этот щелкопёр Мортимер, который должен был довезти сэра до вотчины в целости и сохранности. Он что-то недолго и спокойно ему объяснял, затем они снялись с насеста и полетели на Бейкер-стрит, а затем вошли в дом под номером двести двадцать один-бис!
- ЧТО?!?!
Наша дражайшая парочка была весьма обескуражена, и тому были весьма серьёзные причины. Дело в том, что по адресу Лондон, Верхняя Бейкер-стрит, дом номер 221-бис (по другой нумерации - 234), проживали те самые мистер Ватсон и мисс Холмс.
Делом жизни для их обоих было «очищение воздуха Лондона» от преступного смога. Ватсон специализировался в основном на контрразведке и шпионаже, в чём ему очень помогали связи со вторым человеком в государстве, по сути – самим британским правительством. Имени и фамилии его мы, увы, открыть не можем. Скажем только, что скрывался этот человек под позывным «Anchor» - «Якорь».
Дама же поддерживала связь со Скотланд-Ярдом, где работала её давняя подруга инспектор Марго Лестрейд. Та занимала одну из важнейших должностей департамента – руководила работой по управлению усовершенствованной «Аналитической машиной» Бэббиджа, которую лондонская полиция приспособила для алгоритмизированного расследования преступлений. Говорили, будто несколько программ на перфокартах были выполнены лично мсье Бертильоном. Впрочем, чего не знаем, за то не ручаемся.
Кто занимал в тандеме ведущую роль, доподлинно неизвестно. Да и вряд ли кто-то из них мог быть лидером в расследованиях – у каждого были свои достоинства и недостатки. К примеру, Ватсон был более хладнокровным и выдержанным, а Холмс была молода, горяча и держала револьвер наготове. Ещё дама уважала пиво и добротный эль, а её коллега свободное время посвящал культивации и адаптации бахчевых культур в условиях мерзостей Южного Лондона. Зато дедуктивным методом оба владели прекрасно.
Что касаемо фамилий, то они, также как и у девонской «могучей кучки», были выдуманы. Точнее, не столько выдуманы, сколько взяты из бульварной книжки весьма известного писателя. Фамилии были выбраны по принципу наибольшего различия с персонажем – соответственно, и трений в слоях общества возникнуть было не должно, так как мисс Холмс не была мужчиной и не заправляла в вену семипроцентный раствор кокаина, а мистер Ватсон не был доктором и усов не имел. Впрочем, через некоторое время они у него появились. А вот имена…
- А вот имена вы узнаете на обеде, который этот остолоп и осёл Баскервиль даёт сегодня в свою честь. И мы туда пойдём. Пойдём все. Давненько мы не собирались вместе. Надеюсь, mein liebes Fräulein, что у вас в гардеробе имеется подобающее для приёма одеяние? – усмехнувшись, спросил Стэплтон. Аска, которой вопрос и был адресован, подтвердила, что подобающий вечера костюм есть.
- Значит, надо подготовиться. Сына, сгоняй-ка в Кумб-Тресси и сообщи Рей всё то, о чём мы сейчас имели честь говорить. Да, и касаемо наряда тоже.
Синдзи накинул кофейного цвета пиджачок и взял шляпу.
- Х-хорошо, отец.… Как всегда, через болота?
- Да ты что? – округлил глаза энтомолог. – На это нет времени! Давай на почту, там возьмёшь кучера и скачи с комфортом. Да и быстрее гораздо. Давайте, барышня, проинспектируем ваш гардероб…

Небольшой аккуратный особнячок, в котором помещалась юная мисс Лайонс, находился в полукилометре от железнодорожной станции и был окружён небольшим палисадником, в калитку которого сейчас заходил наш юный друг. Что ж, проникнем следом за ним в жильё вечно спокойной Рей, которую мы до сих пор, увы, не встречали.
- Ты дома? Я вхожу.
Итак, изнутри дом был оформлен в лучших традициях набирающего обороты модерна и восточноазиатских мотивов – этакое весьма гармоничное смешение культур. Стены были оклеены простыми обоями с рисунком «ренессанс», на метр от пола поднималась гипсово-бумажная панель с залихватским узором, искусно окрашенная под морёный дуб. Комната была уставлена различными этажерочками и полочками, на которых красовались заботливо расположенные Стэплтоном-старшим фарфоровые собачки, салфеточки, канделябры и тому подобная весьма милая, но не имеющая практического значения чепуха. На стенах висели несколько книжных полок и пара-тройка панно в японском стиле, изображавших неких пташек Божиих и вулкан Фудзияму. Пол был устелен персидским ковром, таким же, как и в Меррипит-Хаусе. В уголке громоздился камин, над которым возвышалось зеркало в раме красного дерева с цветочным орнаментом, неподалёку красовался бежевый диванчик в мелкую тиснёную орхидею, на котором.… Впрочем, давайте ещё раз обозрим комнату.
Уютная в принципе кубатура была покрыта лёгкой патиной небрежности, которая при отсутствии отца и сына Стэплтонов рисковала плавно перетечь в пелену бардака. Да, Рей было как-то всё равно, вытерта ли со всех фарфоровых собачек пыль, убраны ли на полки книги, коие она читала не слишком часто, так как смысла в этом не видела, но не так уж и редко. Кумб-Трессийские почтальоны исправно доставляли по её адресу корреспонденцию, но рука девушки отродясь не касалась почтового ящика – его периодически опорожнял Стэплтон, оттаскивая все письма в сарай на островке посреди Гримпенской Лужи. Зачем они ему были надобны – тайна, покрытая мраком. Впрочем, мы уделяем вещам слишком много внимания, совершенно позабыв о людях.
Итак, на этом самом диванчике и сидела Рей Лайонс, одетая в белую «романтическую» блузу, жилетку с витиеватой цветочной виньеткой и клетчатую шотландскую юбку. Внешность её имела несколько ярких признаков альбиноса – белая, как мел, кожа, глаза цвета заката в горах… Коротко стриженые волосы барышни на свету искрились оттенками ультрамарина. Почему именно ультрамарина, нам самим доподлинно неизвестно. Наверное, даже спокойной и невозмутимой Рей была близка некая эксцентричность, в глубине этого бездонного омута под названием «душа».
- Д-доброе утро, - произнёс Синдзи, глядя в пол, будто бы изучая узоры на ковре.
- Доброе утро.
Обитательница домика на мгновение подняла глаза, оглядев собеседника, а затем снова погрузилась в размышления, которым она отдавала большую часть своего свободного времени. Это были мысли, которые мучают каждого человека – мысли о себе самом. «Кто я?», «Что я за человек?», «Зачем я здесь?».… Пожалуй, каждый из нас задавался этими вопросами. Но, увы, никто не может ответить на них, кроме разве что господа бога. Но ему явно не до нас, да и люди со своими повседневными проблемами, зарываясь в них с головой, ищут спасения от столь мрачных мыслей. Рей часто задавала себе такие вопросы, но из ответов на них вытекали другие, ещё более мучительные и подчас риторические. Впрочем, от мрачных мыслей и её можно было увести.
- Зачем пришёл? – спокойно и монотонно спросила она.
Синдзи снова собрал всех метущихся в душе циклопидесов, и решительно начал:
- Отец…. Просил передать…. Сегодня званый обед в Баскервиль-Холле. Нам всем следует пойти туда…
- Зачем?
Девушка воззрилась на гостя, в глазах её был виден безразличный интерес к объекту разговора. Рей была хорошим исполнителем, проявлявшим инициативу в самых крайних случаях, но ей требовалось чётко знать, что от неё требуется.
- Ну…. Для лучшего изучения… объекта. Ещё это возможность развеяться… А план, похоже, слегка меняется…
- Вот как?
- Да. Из Лондона вместе с сэром Генри приехали мистер Ватсон и мисс Холмс. Они… с-сыщики…
В ясных очах барышни мелькнуло минутное удивление.
- Сыщики…
- Нам следует подготовиться. Собраться.
Минуту Рей размышляла, а затем медленно проговорила:
- Л… ладно. Я поеду. По-видимому, мне следует переодеться?
- Да-да, - юноша слегка сконфузился, - отец советовал взять То-Самое-Платье для особо важных случаев.
- Так серьёзно? – переспросила девушка.
- Судя по всему, да. Ладно, мне надо вернуться домой и приодеться подобающим образом, а то касаемо моей подготовки ещё собака Баскервилей не валялась, - улыбнулся молодой кофевар.
Рей поглядела на него и тоже слегка улыбнулась, что случалось не так часто. Синдзи попрощался и, спотыкаясь, направился к выходу. Через пару минут он уже трясся в двуколке по направлению к Меррипит-Хаусу. Девушка же осталась наедине с платьем и обыденными своими мыслями.
Домчав до вотчины как можно быстрее, юноша едва не сшиб в дверях Аску, которая в этот самый момент красовалась перед зеркалом, разглядывая свой костюм для приёмов и званых обедов. После небольшой перепалки, которая имела место быть между ней и незадачливым гонцом, последний направился к отцу, уже наряженному в парадный сюртук, выглаженные брюки и жилет с мелкой серебряной звездой, и сообщил, что Рей озадачена, и что сейчас он быстро соберётся и будет готов. Через пять минут окончательно готовая троица уселась в баскервильскую коляску, на козлах которой сидел старый кучер Перкинс, хороший знакомый энтомолога. Коляска направилась в Кумб-Тресси, где её уже ожидала Рей Лайонс в особом платье для торжественных случаев, а затем повезла уже четырёх пассажиров в составе членов нашей «могучей кучки» по направлению к Баскервиль-холлу.
Совершив ставший уже традицией круг почёта вокруг неработающего фонтана, экипаж остановился перед старой террасой Холла, где гостей уже ждали дворецкий Бэрримор, доктор Мортимер и сэр Генри Баскервиль собственной персоной.

- Милости прошу к нашему, как говорится, шалашу! – улыбаясь, провозгласил новоявленный владелец Баскервиль-Холла. – Мы вас изволили ждать с нетерпением.
- Весьма польщён вашим столь высоким вниманием к моей персоне, - сухо ответил Стэплтон-старший, пожимая сэру его мозолистую ковбойскую руку, - однако позвольте нам войти. Как-то не слишком этично будет надолго оставлять моих барышень на улице в столь поздний час. Войдем к гостям, а в зале я уже их вам представлю.
- Ладненько-ладненько, - засуетился Генри Баскервиль, – Mademoiselle, s'il vous plaît!!
Рей и Аска поднялись на террасу холла, отвесили сэру поклон и с достоинством прошествовали в каминный зал Холла.
- Ах, charmant, charmant! – восхищался молодой помещик. – Удивительно милые особы, вот-вот на выданье…
- Если вы клоните туда, о чём я сейчас думаю, - перебил его энтомолог, - то подобные вопросы с кондачка не решаются и не решались никогда. Всему есть своё время. Проходите, сын мой.
Спотыкаясь и погружаясь в стеснение, Синдзи обменялся с виновником торжества рукопожатиями и проник следом за дамами.
- Я пойду к гостям, - сказал сэр Генри, виновато откланиваясь и подмигивая Стэплтону – дескать, потом продолжим разговор, как вам угодно. Тот же пробормотал под нос что-то ругательное и крайне обидное. В этот момент к энтомологу подошёл его общий с «остолопом и ослом» Баскервилем знакомый, юный сельский врач по фамилии Мортимер.
- Добрый вечер! Как оно ваше ничего? – насмешливо спросил доктор.
- Здоровье в порядке, спасибо зарядке, - ухмыльнулся собеседник. – Чего и вам желаю. Кстати, вам не кажется, что вы малость перегнули палку?
- О чём вы имеете честь говорить? – удивился Мортимер, всё так же широко улыбаясь.
- А то вы не знаете? – Стэплтон принялся сверлить доктора глазами. – По-моему, напрягать лондонских детективов банальным сердечным приступом не стоило, у них и без того полно работы.
- А улики? – врач оставался невозмутимым. – Там же были собачьи следы, пятидесятого размера, заметьте.
- А с чего вы взяли, что это собачьи следы, раз они пятидесятого размера? – парировал Стэплтон. – Очевидно, что собак с таким размером лап нет и быть не может. Мне лично представляется, что добрейший сэр Чарльз издох абсолютно по другой причине.
Мортимер рассмеялся.
- И по какой именно причине, позвольте осведомиться?
- Охотно поделюсь с вами своими соображениями, - не остался в долгу энтомолог. – Итак, наш дражайший и не в меру учёный сосед имел привычку разговаривать с гранитными столбами. И вот в эту тёмную ночь…
- Да, но у него не было привычки бродить по ночам чёрт знает где.
- Боже, да это же очевидно! Он наверняка кого-то ждал, и этот кто-то – явно женщина. Кого ещё можно ждать у калитки в столь поздний час?
- Логично, - согласился Мортимер.
- Так вот, - продолжал Стэплтон, - он имел привычку разговаривать с гранитными столбами в порывах размышлений. И вот он задаёт столбу, значит, вопрос, а тот ему возьми и ответь!
Мортимер открыл рот, и пребывал в таком состоянии с минуту, затем расхохотался на пару с энтомологом.
- Х-хорошо,- проговорил, наконец, доктор, утирая слёзы, - я буду иметь вашу остроумную теорию в виду. Боже, я вам почти поверил!
- Однако, - заметил Стэплтон, взглянув на подержанные швейцарские часы, доставшиеся ему от отца, - мы совсем забыли о главной цели нашего визита сюда.
- Да – да, - посмеиваясь, кивнул Мортимер, - Пойдёмте же к гостям!
И джентльмены отправились в каминный зал, смеясь и похлопывая друг друга по плечу.
А в каминном зале Баскервиль-Холла между тем вечер только-только начинался. Ожидая Стэплтона-старшего и Мортимера, гости мирно беседовали друг с дружкой, предоставленные сами себе.
- Прекрасное вино… и прекрасные портреты! – проговорил мистер Ватсон, смакуя мускат, и обернулся к коллеге.- Не так ли, Мисато?
- Портреты, может быть, и прекрасные, а винишко, откровенно говоря, дрянь, - пробурчала та под нос. – Не так ли, Пен-Пен?
«De gustibus non est disputandum, -  подумал Пен-Пен, уплетая сервированную по всем правилам иваси. - Будем жить! Всё-таки хорошо, что я ошибся. Человеку свойственно ошибаться, а уж пингвину-то тем более».
И его клюв растёкся в сладостной улыбке.
Сэр Генри в этот самый момент уселся рядом с Аской, крепко сжав её аккуратную ладонь.
- Скажите мне, милая, обворожительная, из каких же краёв вы родом? У вас внешность человека с континента.
- Ну, вы, вообще-то, и сами давеча с континента, - ехидно парировала барышня, - но я вам, так и быть, отвечу.
Глаза её загорелись, щёчки запылали… Должно быть, всему виной тяжёлые воспоминания. Что ж, послушаем.
- Родом я из Германии, моя мать была очень дружна с герром Ванделером, которого я знала с самого раннего детства. Он очень хороший, добрый и заботливый человек – вот он какой! В жизни матери не всё ладилось, и герр Ванделер часто помогал ей, подставлял, так сказать, плечо в трудную минуту. Но однажды он уехал.… Уехал надолго, а в жизни мамы снова началась тёмная полоса, и она оказалась в палате для умалишённых. Узнав об этом, герр.… Он сразу же бросил всё и вернулся к нам, но mutti…. Моя дорогая мамочка…
Но что это? Слеза…. Надо же, оказывается, даже эта сильная девушка может плакать. Сэр промокнул платком глаза, и заговорил:
- Мне… Мне очень жаль вас, я.… Дорогая, простите меня, идиота, увальня, простите! Пойдёмте-ка за стол, все гости уже собрались…. Ах я, осёл!
Старик Френкленд наблюдал за сей сценой не слишком одобрительно и ворчал про себя: «Какой же толстокожий, бегемот, как есть бегемот. Виданное ли дело – барышень до слёз доводить! Надо поискать в наших законах что-нибудь для подобных случаев, даст бог, сотню фунтов выиграю».
А Стэплтон… Стэплтон, сидя за столом, усмехался и потирал руки. «Всё идёт по плану, Джек, - говорил он сам себе, - всё идёт по плану. Циклопидес в сачке, а Генри на удочке».
И после громко, во всеуслышание, добавил:
- Вот и славно, трам-пам-пам!

По стенам старинного, обшитого вековым дубом, каминного зала, гуляли тени сидящих за столом гостей, отблески пылающего камина плясали на витражных окнах, на блюдечки канделябров капля за каплей падал плавящийся стеарин. Сэр Генри с грустью оглядел громовеликую кубатуру и поднял свой бокал.
- Первый тост предоставляется хозяину Баскервиль-Холла, - с улыбкой провозгласил Мортимер, чуть посмеиваясь, - Прошу.
- Дорогие мои, - начал помещик, смахнув с век скупую ковбойскую слезу, - хочу выразить вам свою благодарность за то, что вы удостоили вниманием мои скромные пенаты, доставшиеся мне от достопочтенного дядюшки…
- Во загнул! - шепнула Мисато своему коллеге. – Нет, Кадзи, ты только погляди! Тоже мне, оратор.
- Ну-ну, - усмехнулся Кадзи Ватсон, - будь к нему снисходительнее. Положение обязывает, он сэр-таки, а не чёрт собачий.
Мисс Холмс усмехнулась.
- А кто мне давеча говорил, что сэр Генри Баскервиль – самодур?
- Говорил, говорил. Но сейчас мы в гостях. Лучше послушаем, что он имеет честь балаболить…
Сэр в эту самую минуту завершил растекаться мыслью по древу и перешёл непосредственно к сути.
- …И вот я предлагаю поднять первый для нашего вечера бокал за упокой дорогого дядюшки Чарли.
Гости взяли бокалы и встали, отдавая тем самым долг памяти старому Баскервилю. Стэплтон шумно вздохнул и дёрнул сына за фалду – вставь, дескать, словечко. Тот, мучаясь стеснением, собрался и выдал:
- П… Покойтесь с миром, мистер Чарльз! М-мы вас…не забудем никогда. Вы были желанным гостем в нашем доме, - здесь наш юный друг, конечно, малость покривил душой, но что поделать! – З-земля вам будет пухом.
Гости склонили головы и опрокинули содержимое бокалов внутрь. Засим раздались аплодисменты, адресованные застенчивому отроку. Самодур Баскервиль с пафосом раскланялся, принимая их на свой счёт. Стэплтон захлопнул крышку своих подержанных часов, которая издала при этом сухой старческий щелчок, а засим как-то странно усмехнулся и провозгласил:
- Благодарим сэра Генри за столь исчерпывающий тост, достойный Цицерона, но.…Но! Сэр Чарльз мёртв, но мы живы. Хорошо ли будет, если весь обед пройдёт в похоронной обстановке? Того ли хотел от нас покойный сэр? Отнюдь нет. Так что давайте-ка поднимем бокалы за здравие господина Ген…
- Ну-ну, - с ухмылкой произнёс сэр, - это весьма приятно, но не стоит. Я предлагаю другой тост. Выпьем за милых дам!
- Да.…Да б-будет так! – воскликнул Синдзи, получив от энтомолога небольшого пинка, означавшего: «Не сиди сиднем, действуй!». – За м-милых дам!
Раздалось громовое «ура!» среди мужской части гостей, и каминный зал огласил звон наполненных вином многочисленных бокалов.
- Скажите, обворожительная, – обратился осушивший на сей момент уже вторую бутылку «Шато Рёз» Баскервиль к сидевшей рядом Аске, - любите ли вы петь?
- Ну, не так чтобы уж… - пробормотала краснеющая барышня, - по сравнению с Ковент-Гарденом…
- Спойте нам что-нибудь, умоляю! – воскликнул сэр.
Стэплтон, Синдзи и Мортимер многозначительно переглянулись.
«Был бы на этом месте бака-Синдзи, - подумала Аска, - поубивала бы. Но раз для дела надо…».
Она вопросительно и как-то моляще взглянула на энтомолога. Вся его физиономия говорила: «Надо, Аска, надо».
- Спой, светик, не стыдись! – распинался канадский наследник.
Барышня набрала в лёгкие воздух и выдохнула:
- Что ж, если вы настаиваете.…Как говорится, если жизнь… - добавила она с улыбкой и кивнула юному кофевару. – Клавир, пожалуйста!
Юноша, находившийся в состоянии боевой готовности, выскочил из-за стола, получив от отца ускорение, и уселся перед фамильным баскервильским роялем.  Пальцы его забегали по слоновой кости клавиш, выбивая из инструмента звуки вступления. Ещё мгновение – и вот!

- Мне трудно, войдя в этот мир
С твоим населением слиться,
Отчизна моя, Девоншир,
Британских страшилок столица.
Как странно с кузеном дружить,
Как просто сестрой быть без фото...
Подобна цветенью болота
Твоя нетекучая жизнь…*

Песня неслась над обширными просторами Гримпенской Лужи, утекая в раскрытое витражное окно Холла. Болотные выпи внимали незатейливой мелодии романса, гранитные столбы глядели с высоты на старый Холл, откуда лилась музыка, и задумчиво молчали. Тишина повисла над Гримпеном, сама природа, казалось, наслаждалась пением рыжеволосой барышни…

-…Но в плеске болот торфяных
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Собачьи всё чудятся тени,
И тянется запаха нить
Вдоль тропок и зыбких обочин,
И теплятся фосфором ночи,
Которые не погасить…

Сэр Генри сидел, закрыв глаза, и физиономия его приняла самое умильное выражение, на которое он только был способен. Лондонские детективы, как голубки, держались за руки и млели. Стэплтон-старший обнял Рей и лишь изредка кивал старику Френкленду, дескать, извольте поглядеть, какие кадры мы вырастили!
Когда Аска принялась за последний куплет, ей уже подпевал Синдзи, затем к ним присоединился Джек, а после уже вся семейка вытягивала:

- А вечером сядем за стол
И с сэром, слегка утомлённым,
Мы выпьем за Баскервиль-Холл
Из стопок простых и гранёных:
"За шпилей твоих окоём,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живёшь ты,
У нас есть надежда на дом!"

- Bravo! Bravissimo! – захлопал в ладоши сэр Генри. Тонкий намёк, скрытый в песне, понят им не был. – Восхитительно!
Рыжеволосая барышня потупилась и прошествовала на место. Юный кофевар последовал за ней.
- Да, - с улыбкой заметил Стэплтон, - и я надеюсь, что госпожа Мисато порадует нас игрой на скрипке, о которой столь наслышаны в наших краях, при следующей встрече.
Мисс Холмс хмыкнула и осушила кружку эля. Кадзи пробурчал: «Боже, как я соскучился по Соло Драной Кошки!»
В эту самую минуту из глубины Гримпенской Лужи раздался душераздирающий вой. Сэр Генри в ужасе вздрогнул.

Пламя оплывшей в руках дворецкого Бэрримора свечи дёрнулось и потухло. Баскервиль подошёл к раскрытому витражному окну и долго-долго вглядывался в обширнейшую даль дартмурских просторов, пытаясь узреть первопричину и непосредственно источник пугающего звука. Волосы на его круглой усатой голове стояли дыбом.
- Ч-что, что, что это было?! – заикаясь, спросил сэр Генри в пустоту.
Стэплтон-старший с самым невозмутимым выражением лица потянулся на стуле и взял очередную сигару.
- Кто сфальшивил? – пробурчал он, зажав гаванский продукт в зубах. – Знаете же прекрасно, что Жёлтая…
- Э..это не мы, отец! – воскликнул Синдзи. – Видит бог, не мы!
- Да-да-да! – перебила его Аска. – Кто виноват, что этот чёртов помещик полез нам подпевать?...
- Он взял абсолютно неподходящую тональность! – продолжал юноша.
- И фальшивил при tremolo, – спокойно вставила Рей.
- Которые использовал ни к селу, ни к городу! – завершила тираду рыжеволосая барышня.
Энтомолог отложил окурок и задумчиво произнёс:
- М-да… Что и следовало ожидать – петь он умеет только про мохнатого шмеля в лондонском метрополитене. Вы мне лучше скажите, в сохранности ли наш запас ванильных сухарей? Насколько я помню, закрома от них ломились. Или я чего-то не знаю?
Джек пронизывающе поглядел на сына и мисс Гарсию, физиономии которых тут же залились краской. Самое существо их говорило, что виной всему тлетворная привычка пить кофе по утрам, вечерам и при всяческих стрессах. К тому же, по дороге в Кумб-Тресси Синдзи забегал в кладовую, где набирал кулёк сушёных ломтиков багета, дабы угостить Рей.
Эх, кофеёк.… По-бременски или по-варшавски, да с ванильным сухариком.… Признаться, я очень хорошо понимаю наших ребят. Стэплтон-старший рассмеялся.
- Ладно, дорогие мои щенятки. У меня ещё есть неприкосновенное хранилище на всякий пожарный случай, его и пустим в расход. Нашим механизированным зверюшкам должно хватить, а там посмотрим. Мне надо будет удалиться, под шумок моего исчезновения никто не заметит, а вы окучивайте сэра.
- А может, ну его, этого… - начала было Аска, которой вовсе не улыбалась перспектива добивать этот вечер в компании с Баскервилем, но взгляд энтомолога безапелляционно говорил: «Назвалась груздем – полезай в кузов». Барышня вздохнула.
В этот самый момент сэр Генри более-менее оклемался, влив в себя полбутылки виски, и обернулся к гостям. Став в позу мыслителя, он обвёл каминный зал взором и трагически вопросил:
- Что  это  было? А, господа? Вот вы, - баскервильский перст указал на мистера Ватсона, - вот вы. Каково ваше мнение по данному вопросу?
Мистер Ватсон отложил папироску и с достоинством сообщил:
- Понятия не имею. Да и что могу сказать я, человек, мягко говоря, приезжий? Вы бы спросили у, так сказать, корифеев. Что может сообщить нам, к примеру, этот мощный старик?
- Этот мощный старик, - пробрюзжал Френкленд, которому и был адресован последний вопрос, - знает в данном вопросе ничуть не больше вашего. Если бы вы спросили меня об уголовном или гражданском праве…
- Благодарю покорно, но я достаточно осведомлён в уголовном, а тем паче гражданском праве, - с улыбкой остановил его Кадзи. – Итак, старая гвардия сказала своё веское слово. А какова позиция молодёжи?
Тут Синдзи понял, что за отсутствием отца придётся выкручиваться самому, вздохнул и, запинаясь, начал:
- Ну…. На болотах часто можно услышать такие звуки. То ли ил опускается, то ли вода поднимается…. Таково научное объяснение.
- Однако, мистер Стэплтон, - вскричал изрядно уже хмельной Генри, - это ведь был голос живого существа! Не будете же вы, юноша, рассказывать мне какие-то сказки про ил, который, вне всяких сомнений, не может издавать столь громких воплей. Болота не кричат, дорогой мой.
«Чёрт, выпь меня подери… - подумал молодой кофевар. – Хотя… Выпь!»
- О-Осмелюсь сообщить вам…ещё одну теорию, - выдал он, мысленно чертыхаясь. Впрочем, нельзя было не признать пользы всего произошедшего – сэр был весьма напуган, а значит, пока что ситуация развивалась в соответствии с планом.
- Извольте, извольте, - проговорил Генри, всё ещё пугливо оглядываясь и отхлёбывая из бутыли виски.
В голове у Синдзи стучало: «Не убегать! Не убегать! Следует довести мысль до конца». И он довёл.
- Вы никогда не слышали, как выпь кричит? Вполне себе живое существо, и…
- Не могу не согласиться с нашим юным другом, - заметил мистер Ватсон. – В необъятных степях Кандагара я сталкивался с представителями сей орнитологической ветви, и мычат они весьма внушительно. Выпи «букают», выдыхая в воду, что в здешних условиях вполне имеет место быть. Пьяный Баскервиль замотал головой.
- Ну что вы, что вы, меня ребёнком, что ли, считаете? Какая выпь, ведь это выла собака! Скажите мне, это же собака?!
- А в здешних краях есть легенда о собаке Баскервилей, - с самым что ни на есть милым личиком сообщила Аска, мысленно чертыхаясь. – Фермеры говорят, что она так воет, когда ищет очередную жертву. При этом она скроила пугательного характера рожу. Сэр Генри вздрогнул.
- Ну да.… И когда дядя помер, там же нашли собачьи следы!? Ведь так?
Синдзи уже было открыл рот, силясь что-либо сказать, но тут помощь пришла, откуда, как говорится, не ждали.
- Друг Синдзи, дай мне возможность ответить на этот вопрос.
Эти слова принадлежали доктору Мортимеру. Юный кофевар кивнул.
- Р-разумеется, друг Каору. Г-говори.
Тот встал из-за стола, улыбнувшись всем гостям ещё раз, и начал неторопливо и насмешливо:
- Такая легенда действительно имеет место быть. Но я верю в другую научную теорию – о ходячих столбах Девоншира. Мало того, что они свободно перемещаются по вересковым пустошам, вдобавок к этому они крайне музыкальны. Одному из них просто понравилась песня, и он подпел.
Баскервиль присвистнул и отшвырнул пустую бутылку.
- До чего дошёл прогресс.… Видел чудеса техники, но такого! А какую роль в этом играют орхидеи, дозвольте спросить?
- А они ещё не зацвели, - улыбнулась Аска. Физиономия сэра вытянулась.
- Боже мой, Бэрримор, боже мой! Не зацвели! Орхидеи – и не зацвели! Что будет с паровым отоплением?!
И, трагически восклицая, вдрызг напившийся Баскервиль забился в старое дубовое с кожей кресло.
- На этом обед, я так полагаю, закончен, - провозгласил дворецкий и, как бы прося прощения за испорченный вечер, развёл руками.

Напольные часы в уютной гостиной Меррипит-Хауса пробили десять, когда наша «могучая кучка» снова собралась вместе для подведения итогов.
- Итак, - начал Стэплтон-старший, барабаня пальцами по энтомологическому справочнику, - как вам сэр наш? А, дорогая моя фройляйн?
По лицу «дорогой фройляйн» было видно, что сэр ей не совсем понравился, скорее даже совсем не понравился, и она до того разъярена, что всё сейчас здесь разнесёт. Своды гостиной огласил вопль вселенского и, надо сказать, отчасти справедливого негодования.
- Himmelkreuzdonnerwetter, Hurensöhne gottverdammte! Schweinebande blöde Säcke!
Синдзи после сих слов покраснел от стыда, энтомолог крякнул, а фамильный стэплтоновский кофейник в ужасе задрожал, своим серебряным нутром предчувствуя скорый запуск в атмосферу. Так и случилось.
- Ну-ну-ну, - усмехнулся Стэплтон, уклоняясь от беспомощно взмахнувшего носиком предмета сервиза, - Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?
- Ас… Аска… Мне самому неприятно, но… так надо! – робко добавил юноша, и тут же получил солидного пинка.
- А тебе только и делать то, что скажут! – возопила барышня, сердито усевшись на стул. – Вы с нашей Всезнайкой два сапога пара. Только она не ноет, в отличие от некоторых.
- Сын! – покачал головой Джек. – Сколько тебе говорить – не лезь ты в чужую психологию. Неблагодарное дело, как видишь. Убери-ка лучше Мейсен от греха подальше в буфет. А ты, дорогая моя мисс, успокойся. Думаешь, мне приятно, что я ввязан по уши в это дело? Я всю жизнь убил на воплощение своей идеи, с профессором Павловым вместе работал, фамильную легенду вдоль и поперёк изучил… Выше нос, дорогая! Думаешь, мы зря всё это делаем? Ведь они на нас нападают, ограничивают в правах и свободах, а на всякий удар следует отвечать ударом. Не ты ли мне так говорила?
- Говорила, - твёрдо ответила Аска, - но для чего всё это?
- Да, а раньше ты вопросов не задавала. Просто хотела, чтоб тобой гордились. И я это понимаю и ценю, ведь я слишком хорошо знал твою покойную мать… Слишком хорошо.
-Отец, я, конечно, прошу прощения, но ты много кого слишком хорошо знал! – выпалил Синдзи, убирая чашки в буфет.
Стэплтон-старший прищурился и отложил справочник в сторону.
- А кто это изволит читать мне мораль, граф Толстой или Пушкин? Поверьте мне, дети мои, я за всю жизнь ни одного бесполезного шага не сделал, всё в рост пошло. И настаёт время шага следующего. Нам следует теперь добивать клиента, и сейчас – да-да, сейчас, когда он вдрызг пьян, мы должны продолжать нашу гастроль. Парад-алле! И уверяю тебя, Аска, саван для сэра Генри мы тебе обеспечим. Даже и не сомневайся.
- Данке, утешили, - саркастично, и в то же время весело произнесла барышня. Стэплтон встал, подобрал несчастный кофейник и усмехнулся:
- Вот теперь узнаю дочь фрау Цеппелин, глаза горят, спина прямая! Вот так и надо. А ты, сына, готовься. Нас ждёт почёт и слава, и островок посередь Гримпенской Лужи.
Синдзи вздрогнул, фарфоровая чашка вылетела из его рук и со всей дури хлопнулась об паркет.
- Отец… Я. Я не хочу. Я не буду. Это неправильно. Они наши соседи, а мы так с ними…
Лица энтомолога и Аски вытянулись.
- Оп-па! Это что же за новости такие, а? – едко спросил Стэплтон-старший.
- Ты дурак, да? – рыжая барышня снова стала бушевать. – Этот Баскервиль, он… Видел же ты, что это за типчик! Он меня... Нет. И ты тоже. Вы вдвоём меня обесчестили, обкорнали мою сущность, промаршировали по чувствам! Schweinehunde! И снова ты драпаешь! Тряпка ты, - добавила она уже несколько мягче.
- Но не могу же я так! – возопил Синдзи. – Мы с ним кушали, разговаривали.… И тут сразу есть!
Отец семейства расхохотался, затем встал и подошёл к восьмигранному окну, вглядываясь в дали Гримпенской лужи. Дым сигары неторопливо улетал через раскрытые створки на улицу.
- «Где стол был яств, там гроб стоит». Да, ничто не ново под луной. Но сегодня никого есть мы, увы, не будем. Не время сейчас, да и птичку жалко – не успел ещё порезвиться. Решай быстрее, отвечай мне прямо – да или нет?
И вот снова наш дорогой товарищ с многолетним навыком кофеварения и не слишком большим опытом пилотирования Баскервильхунда начал твердить себе целительную мантру, состоящую из двух слов. Однако всем требованиям рационалистического начала не убегать начало духовное ответило резким отказом.
- Я не могу, - заявил юноша, - не способен.
Стэплтон-старший отвернулся от окна и выплюнул сигару.
- Чёрт знает что, - процедил он. - Библический содом и жёлтый дом. Сын, имей в виду – петь байки про выпей дело несложное, да и основной нашей задачей является отнюдь не обращение людей в секту поющих столбов Девоншира. Наше дело – приводить Баскервилей к известному знаменателю. Или ты джентльмен и предпочитаешь уступать путь дамам?
Синдзи сел на диван, опустил голову и ничего не ответил. На физиономии рыжеволосой барышни играла ехидная ухмылка.
- Вот с этого и надо было начинать. С самого начала надо было предлагать мне пугнуть Баскервиля! Это моё дело, моя стезя, моя стихия! Я - не то, что этот дурень, - заявила она.
- И ладушки, - улыбнулся энтомолог, - и Красная заодно порезвится. Виданное ли дело –  так долго в сарае сидеть! А сударь пусть сидит дома, если ему так хочется.
- Он пошёл бы. Пошёл бы, если б сейчас посылали мисс Всезнайку. А если б она ранена была – так и вообще полез бы грудью на амбразуру…
- Нет! – крикнул юный кофевар. – Не только! Я…я пойду с вами. Две hunde наведут ещё больше шороху. Но… - призадумался он, - …ведь там сыщики?
- Тю! – присвистнул энтомолог. – Вряд ли пара подвыпивших детективов и вдребезину пьяный сэр смогут что-либо предпринять. А лапки наших Босек на окне Холла излечат их лучше всякого пирамидону. Ладно, поговорили и будет. Идёмте, у нас мало времени.

Баскервиль-Холл опустел. Было только слышно, как в дверях переговаривались старик Френкленд и дворецкий. Гримпенский сутяга, как всегда, был чем-то недоволен – было слышно, что дребезжащий голос его помянул сэра по матушке, а Бэрримор всё ещё пытался успокоить собеседника.

- Я вас всех ещё засужу! – ворчливо, но с улыбкой проговорил тот на прощание и, приподняв шляпу, вышел вон.

Пьяный сэр Генри сидел в старом фамильном кресле у мраморного камина и наблюдал за плясками огненных языков на поленьях. В одной его руке был зажат лафитный стакан, в другой – полупустая бутыль старки. Взор помещика был затуманен алкогольными парами.

- Бе… Бе…. Как бишь вас там? Ах да, Бэрримор! – обратился сэр к входящему дворецкому. – Это же жёлтый дом, это кабак!

- Это точно, - саркастически заметил мистер Ватсон, подмигивая коллеге.

- Вы только представьте себе, - продолжал Баскервиль, - здесь же чёрт знает что творится! Столбы у них, значит, ходят, а орхидеи не зацвели! Это же чушь. И электричества нету.

- А что я могу поделать? – с достоинством спросил Бэрримор. – Покойный господин были весьма рачительным хозяином и старались рационально расходовать средства. Проведение электричества казалось ему лишним.

Сэр вскочил с кресла, сообщив ему силу, более чем достаточную для столкновения с полом. Зелёный змий ударил в баскервильскую голову чешуйчатым хвостом, разжигая тем самым в ней костёр белой горячки.

- Вы мне тут без отговорок давайте, мне они не нужны! По существу отвечайте! – завопил Генри. – Что у вас с паровым отоплением? Небось, зимой замерзает к чёртовой бабушке. И каковы затраты на уголь, позвольте осведомиться?

- Не замерзает, - произнёс дворецкий. – А затраты не столь и велики….

- Это хорошо… - улыбнулся Баскервиль, прижимая руку к раскалывающейся голове, - Экономите, значит?

- Да нет, - пожал плечами Бэрримор, - Не экономим. У нас нет парового отопления.

Физиономия сэра вытянулась, усы от удивления встали дыбом. Пять минут он так и стоял истуканом, а после тихо спросил:

- Что, совсем?

Бэрримор усмехнулся.

- Да, совсем.

Кадзи закашлялся, Мисато не удержалась и прыснула от смеха. Подавленный столь печальным фактом Баскервиль снова уселся в кресло и погрузился в меланхолию.

- Как же это так.… Но всё равно! – вскричал он. – Откуда мне знать, что у вас этого отопления не было? Может, вы, как дядя помер, вжить-вжить, да и разобрали отопительную систему на металлический лом. С вас станется, вы вон мне даже ревизских сказок не предоставили.

- Вы их и не спрашивали, - начал было дворецкий…

- МОЛЧАТЬ!

Сыщики аж невольно вздрогнули от нервного баскервильского вопля.

- Вы уволены, Бэрримор. Можете пойти и собрать вещи. Тоже мне, простая прислуга, а форсу как у королевы.

 - Как вам будет угодно, - ответил дворецкий и откланялся.

- Вы, сэр Генри, чепуху говорите, - донеслось со стороны картинной галереи, - и самое главное, что говорите её безапелляционно и безответственно. Вы не отдаёте себе отчёта в своих действиях. Идите в Тисовую аллею хотя бы, протрезвитесь.

- Да пошли вы со своей аллеей! – огрызнулся Баскервиль. – Тоже мне, указывают…

Сэр оглядел залу, и тут заметил, что сыщики сидят за столом, а Бэрримор стоит в дверях. Никто из них читать нотаций сэру со стороны картинного угла не мог.

- Ты хто, а? – спросил он, распаляясь ещё больше. – Бэрримор, чей это портрет вон там? Он странно на меня смотрит.

- Хоть я здесь больше и не работаю, но я вам отвечу, - процедил Бэрримор. – Это сэр Хьюго Баскервиль, портрет работы семнадцатого века. На обороте есть дата – тысяча шестьсот сорок седьмой год. Портрет подлинный, в этом не может быть никаких сомнений.

Кадзи Ватсон саркастически усмехнулся, стряхивая с папироски пепел.

- Хьюго? Сейчас посмотрим, какой это…хм…Хьюго. Мисато, возьми канделябр. «Прекрасное вино» мы изучили, теперь нам надлежит исследовать «прекрасные портреты».

Сэр Генри с интересом наблюдал, как детективы вглядываются в черты старинного портрета. Внезапно волосы у мисс Холмс стали дыбом.

- Силы небесные! – воскликнула она, отскакивая от старинной рамы на порядочное расстояние.

- М-да, - усмехнулся Кадзи, - действительно Хьюга. Так ты, оказывается, тоже Баскервиль? – насмешливо спросил он у портрета.

- Никак нет, - браво ответил человек с портрета, а затем совершил попытку вылезти из золотистого багета, за которым скрывалась ниша – укрытие таинственного товарища. Через некоторое время мистер Хьюга МакОтто ступил на фамильный баскервильский паркет, одёргивая синюю форму сотрудника Скотланд-Ярда.

- Тогда чего же ты вмешиваешься? – рассердилась Мисато. – Вот я говорила – нельзя МакОтто в засаду сажать, обязательно себя раскроет! И ведь таки права была! – дама топнула туфелькой по вековому паркету, отчего наборные полы жалобно скрипнули, а пострадавшая от каблука дощечка запищала фальцетом, рискуя сию же минуту провалиться.

- Виноват, исправлюсь! – гаркнул бравый МакОтто, взяв под козырёк. – Но, вообще-то, мне порядком надоело обедать на болоте.

Позабытый всеми сэр Генри вскочил с кресла и возопил, швырнув лафитный стакан под кресло:

- Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!!! Пожалуйста, не понимаю ничего! Макота, болота... Какой обед может быть на болоте? Не понимаю я ничего…

В эту самую минуту за окном, у самого Баскервиль-Холла раздался дьявольский вой. Волосы на усатой помещичьей голове поднялись дыбом. Детективы и трезвеющий на глазах сэр подскочили к окну, наполовину высовываясь из него. Сомнений не было. Две огромных фосфоресцирующих собаки – одна тёмного, почти лилового цвета, а вторая – красная с золотистыми вкраплениями, красовались среди вересковых пустошей. Казалось, вот-вот, и их зубастые физиономии влезут в витражные окошки, хватая кого попало.

- О боже! – воскликнули обитатели Холла в один голос.

И вот как раз в сей момент красная собачища ехидно ухмыльнулась и помахала в сторону поместья лапой, будто желая сэру доброй ночи.

Утро хозяин Баскервиль-Холла встречал на террасе, сидя в витой тростниковой качалке. На голове его красовался влажный компресс, заплывший огуречной слезой. Бэрримор стоял рядом, держа в своих мощных камердинерских руках лунного цвета поднос. Серебряная посудина содержала лафитный стакан с водой и таблетку пирамидону.

- Завтрак будет в скором времени, милорд, - веско проговорил дворецкий, водружая поднос на стоящий близ качалки столик.

- Что вы кричите, Бэрримор, - обречённо спросил Генри в пустоту, прикладывая к голове пустую бутыль, - что вы кричите? Ну что здесь, глухие, что ли, сидят?

- Как вам будет угодно. - В это мгновение из верхних комнат раздался вопль, достойный Баскервильской собаки. Сэр Генри от неожиданности выронил бутыль, однако вскоре овладел собой и послал дворецкого справиться, что происходит наверху.

Бэрримор ушёл, однако вернуться не соизволил. Зато пришёл Кадзи. Вдохнув полной грудью свежий гримпенский воздух, он сообщил, что вопль принадлежит его спутнице. Спутница в сей момент изволила выпить пива, мотивируя это similia similibus curentur*, и он просит прощения за неудобства.

- Не стоит извинений, дорогой друг, не стоит! – произнёс дискантом сэр, жестом приглашая мистера Ватсона сесть. – Дело житейское. Вот знаете ли, со мной в Канаде как-то раз…

Собеседник скроил на мгновение весьма недовольную рожу, а затем уселся в плетёное кресло и всем своим видом попытался изобразить участие и интерес к сэрскому рассказу.

- Так вот, представьте себе, за вечер, натурально,  четверть выкушал! С полтиной, - мечтательно закатил глаза помещик. – Наутро, разумеется, боль головная! Я и пирамидоном лечился, и антипирином, и компресс в огуречный лосьон…. Ну вы поняли. Решил по русскому методу – внутрь, и вот тогда-то…

В сей момент из подвальных помещений Холла раздался консервный скрежет, а за ним то ли чавканье, то ли шлёпанье ластами. В довершение банкета цокольное нечто издало старческий картавый клич, и чрезвычайно интересное повествование Баскервиля было прервано. Он задрожал как банный лист.

- Кесь ке се? – сдавленно крикнул Генри. – Я этого не потерплю! Хватит с меня этой хвамильной нечисти! Надоело!

- А может, ну оно всё? – улыбнулся мистер Ватсон. Испуганное лицо сэра его крайне забавляло. – Может, и мы глотнём мюнхенского пенного напитку?

- Никакого! – трагически проговорил сэр, снимая со стены хлыст, - слышите? Никакого пива, пока я не разъясню эту мохнатую дрянь!

- Да поймите, чудак вы человек, то демоническое существо, что мы вчера узрели, в подвале просто-напросто не поместится! – лицо Кадзи резко посерьёзнело. – Если вы изволите по окончанию дела подобрать ему конуру, то и Чаринг-Кросский вокзал маловат окажется. А ваш хлыст абсолютно бессилен, уверяю вас. Вы никогда не бывали блином, сэр Генри? Что, нет? В таком случае у вас появится уникальная возможность стать медовой лепёшкой.

- Растопчет? – осенило сэра.

Кадзи мрачно кивнул. Шлепки же в прихожей усилились, и уже напоминали скорее чью-то беготню. Спустя мгновение в дверях террасы с кликом команчей появился всполошённый пингвин-философ, удирающий от растрёпанной Мисато.

«Боже, куда я попал, - пронеслось в его голове, - это же притон! Так нигде не пьют, ей-ей, ничего подобного! И где, позвольте осведомиться, мой завтрак?»

- Стой, животина окаянная! – вопила ему вслед мисс Холмс, колыша на бегу, как саваном, подолом ночной рубашки.

- Призрак! – возопил Генри, - господи Иисусе! Фантом оперы!

Физиономия Ватсона снова расплылась в ехидной ухмылке.

- Скорее уж фантом-опер, - усмехнулся он. – Мисатушка, дорогая, надеюсь, ты не хочешь приготовить нашего печального друга на завтрак?

Баскервиль взвыл от ужаса и забился в уголок террасы, дрожа осиной, а Пен-Пен мысленно прокричал «Спа-си-те».

- Ни в коем разе, - расхохоталась Мисато, - хотела оттащить его в столовую, а он упёрся рогом… Вернее, клювом!

- Ты прости меня, дорогая, - рассмеялся Кадзи, целуя даме ручку, - но вид простоволосой леди в белой ночной рубашке и с ножиком в руке напугает не только пингвина. Видишь, наш подопечный трясётся как банный лист. Изволь приодеться, что ли.

- Пить или не пить – вот в чём вопрос! – веско воскликнул кто-то из гостиной, добивая тем самым помещика окончательно. – А наш ситруаен, похоже, решил пить. Видимо, это со страху? Или он тоже считает, что истина в вине?

Мисато хотела было ответить голосу чем-то крайне язвительным, но тут взгляд её остановился на сэре. Тот был жалок. Усы его повисли двумя меланхолическими ламинариями, гордая ковбойская спина сгорбилась и тряслась в плачущих конвульсиях. В его выпученных глазах ясно читалась единственная, но яркая и истерическая мысль: «Боже, боже, зачем я только сюда приехал!».

- Кто это? – безнадёжно спросил он.

- Я! – гаркнул молодой очкарик в синей форме, - Лейтенант полиции и оператор Аналитической машины мистера Бэббиджа, Хьюга…. - Ясные очи Баскервиля снова затуманились, и он начал приговаривать: «А что же делать? Что делать – пить!». Затем он, прищурясь, взглянул на очкарика и медленно начал: - Хьюго…Хьюго. Э, Хьюго! Баскервили мои! Тысяча шестьсот сорок седьмой год! Дорогой наш пра-пра-пра-пра… Короче, дедуля. Садись, выпей с нами? Ах нет, я должен быть предельно трезв. Сегодня я пойду на болота шукать милых дам.

- Что он несёт? – осведомилась Мисато. – Ладно, идёмте завтракать. И да, mille pardons, я вас на некоторое время покину.

- Да-да, - усмехнулся Кадзи, косо поглядывая на оборочки ночной рубашки дамы.

Через некоторое время компания из четырёх человек и одного пингвина сидела за дубовым столом, и Бэрримор, под выбитый серебряными ложечками туш, вынес крытое лунного цвета куполом блюдо. Крышка снята, и вот… «А в Принстаунской каторжной тюрьме сейчас ужин. Макароны», - мысленно произнёс Пен-Пен.

- Бэрримор, что это, лапша, что ли? – удивлённо спросил сэр Генри.

- Она самая, сэр, - подтвердил Бэрримор.

Кадзи вздохнул и пробормотал: - Доширак. Под чесночным соусом. Что и следовало ожидать, - а затем добавил: - Ну что ж, господа, как говорится, итадакимас. Приятного вам всем аппетиту.

А между тем утро окончательно вступило в свои права. Венерины башмачки, повинуясь солнечным лучам, вновь явили миру заспанные медовые лепестки. Над ними уже порхали ранние циклопидесы – они готовились к ежедневному переносу пыльцы.

Юная мисс Лайонс стояла у окна, наблюдая за приветственными огнями северной Авроры. С некоей оторопью и задумчивостью смотрела она на собачий след более чем пятидесятого размера, в который за ночь успела набежать вода. При этом Рей бубнила под нос случайно засевший в памяти стишок:

«Знаменитый учитель йоги
До того отрастил себе ноги,
Что в один лишь шажок
Из Гонконга в Торжок
Попадал дивный мастер йоги...»

- Н-да. Хорошо погуляли, - вслух проговорила она, присаживаясь на диван и погружаясь в состояние глубокой задумчивости. «А что, если… – думала она, - Дядя Чарли наш при лунном свете… повстречался – так? с проклятием этим… Господи боже мой, вот чем я сейчас занимаюсь? Его вдарил Кондрат, все в посёлке галдят, а собаки никто не приметил…»

- А собаки никто не приметил, - прошептала  Рей, глядя в окошко, - В принципе, неплохо. Очень даже мило.

В этот самый момент на пороге маленького домика в Кумб-Тресси послышались неуверенные шаги. Спустя мгновение, мурлыча под нос «Ах, как это мило, очень хорошо…», в комнату проник не кто иной, как наш юный друг Стэплтон-младший.

- А, в-вот ты где! – смущённо улыбнулся он. – Я тут… это… кофейку принёс, с вафлями-то каково оно будет, а?

Рей внимательно посмотрела на вошедшего, затем снова уставилась в пол и тихо спросила:

- Каков результат?

Синдзи на мгновение перестал плясать вокруг кофейника и уселся на стул.

- Результат? Ах да, результат…. По-моему, вряд ли это что-то изменит. Хотя вопил этот сэр, конечно, как оглашенный. Мне его даже жалко по-человечески. Чем он виноват? Тем, что тоже Баскервиль?

- Как знать, - ответила девушка, - Вёл он себя действительно не слишком хорошо. Хотя…Что такое хорошо?

- Вот именно, - кивнул паренёк, накладывая в вазочку варенье, - мы тоже не святые. То, что мы делаем, вряд ли соответствует британским законам.

- В английских законах компетентен старик Френкленд, - вздохнула Рей, откладывая чей-то пухлый томик, - мне они в деталях неведомы.

Синдзи охнул и подскочил к кофейнику, который в этот самый момент начал куриться Везувием, разбрызгивая вокруг себя пенную коричневую чепуху.

- Карл Брюллов, полотно «Последний день Помпеи», - улыбаясь, сказал Синдзи. – Сейчас ликвидируем следы катастрофы, айн момент.

- Чем занята мадам? – спросила Рей, наблюдая за разливающим кофей товарищем.

Тот же на некоторое время замер роденовским мыслителем, мучительно соображая, о ком идёт речь. Когда же кофевар это понял, он расхохотался и ответил:

- А её отец окучивает. Я так понимаю, ей сегодня предстоит п-подстерегать сэра. Испей-ка кофейку.

- Да-да, - продолжал он, наливая кофе уже себе. – А я пока…

- А ты, сынку, переходи в боевую готовность, - донёсся с порога ехидный голос Стэплтона-старшего, - И, если ты думаешь, что уломать дочь госпожи Цеппелин на совершение блага столь сложно…

Энтомолог зевнул и картинно поглядел в потолок.

- …В чём-то ты прав. Но лишь отчасти. Аска хотя бы человек дела, в отличие от тебя. Кофе гнать ты можешь, а ночную гастроль провести – увольте?

- Отец, я ж-же уже извинился, - пробормотал Синдзи, заливаясь краскою.

Джек усмехнулся, а затем подмигнул сыну и прыгнул в тростниковую качалку, притаившуюся в углу. В хрустально чистых глазах его играл привычный огонёк азарта. Энтомолог щёлкнул крышкой подержанных часов, и, улыбаясь, выдал:

- Ну ладно, погуляли вы действительно на славу. На твёрдую пятёрку, правда, с минусом. Родное сердце, как ты? – заботливо спросил он у Рей.

- Благодарю. Сносно, можно даже сказать – хорошо, - улыбнулась та. Лазоревая барышня была любимицей магистра энтомологии, и к ней он относился с особой нежностью, без привычного сарказма.

- Так вот, касательно гастроли. Сэр теперь страдает, вздыхает и кричит о паровом отоплении, сыщики в полной прострации. Сидят и пьют вино – по-видимому, им совершенно плевать на Генрину судьбу. И славно. Впрочем, резонанс в обществе весьма велик, старик сработал добротно, как никогда. Глядите сами.

Из обширнейшего кармана форменного сюртука цвета хаки, которому энтомолог обычно предпочитал кофейный костюм, был извлечён утренний выпуск «Девонширской хроники». На первой полосе местного листка, отпечатанного на папиросной бумаге, красовался портрет атлетического виду лошади. Верхом на серебристом в яблоках жеребце восседал сэр Генри Баскервиль собственной персоной. Усы его были всклокочены, волосы стояли дыбом, шуба подобно бурке накинута поверх рубашки с расстёгнутым крахмальным воротничком, открывавшим молодецкую волосатую шею. Взгляд помещика выражал испуг, решительность и удивление одновременно. Одна рука сэра сжимала хлыст, в другой поблескивал револьвер; под мышкой был зажат какой-то странный тюк, в котором с трудом можно было опознать то ли гуся, то ли особенно разжиревшую ласточку.  Эта героическая конструкция венчала тысячелетний гранитный столб, украшенный неолитическими рисунками, автографами давно почивших шахтёров и свежевыведенной угольной надписью «Френкленд дурак». Под фотокарточкой пламенно пылал заголовок «Ночные забавы аристократии, или Не пейте после бренди портвейн».

- Ну, каково? – поинтересовался Стэплтон у молодёжи.

Мисс Лайонс вгляделась в портрет Баскервиля и весело охнула. Синдзи сглотнул находящийся во рту кофе, а затем гомерически захохотал.

- Ох ты ж, ради этого стоило совершить ночную прогулку, - сквозь слёзы проговорил он. – Вот только почему он коричневый? – и юноша ткнул в бурое пятно на фотографии.

- Это? А это мадам Гарсия, Асочка наша, варшавским на портрет прыснула, - подмигнул Стэплтон, заглядывая в циферблат часов. – Ну ладно, тебе пора. Думаю, она примет тебя как ангела надежды.

И энтомолог усмехнулся. Синдзи натянул пиджачок, и, запинаясь, выдал:

- Я тогда… это… пойду. Время действительно не ждёт. Да, Рей!

Барышня подняла глаза на уходящего.

- Ждём новой статьи, - подмигнул тот, и направился к выходу под хохот зрелого энтомолога.

«Хотя грешно смеяться над больными людьми», - мысленно протянул юноша на пороге. – «Ну да ладно. В бой, в бой, труба зовёт».

Хочешь большой и чистой любви? Приходи вечером на сеновал!
© Формула любви

Когда весеннее солнце было в самом что ни на есть зените, кофевар, сын своего отца и наследник его сберегательных книг Синдзи Стэплтон ковылял по кочкам. Концы от кумб-трессийского домика до гранитного неолитического столба – условленного места встречи двух, так сказать, «голубков» – увы, были  немаленькими. Юноша брёл среди окрестностей Гримпенской Лужи, простукивая тросточкой почву и напевая «Я гляжу сквозь тебя…». Цель путешествия, однако же, была весьма близко. Через пять с половиной минут Синдзи уже притаился в болотных кустах, изображая собой птичку божию выпь. Для достоверности паренёк воткнул в шляпу рябое линялое перо.

Сэр Генри Баскервиль стоял у отёсанной древними аборигенами скальной громады, внимательно разглядывая рисунки туров сепией и угольную надпись «Френкленд – дурак». Феерическая «ф» повисла на бивне мамонта, а одну из абиссинских человеческих фигурок насквозь проткнуло тире. Помещик крякнул, а засим сунул руку в карман. На свет была извлечена серебристая объёмистая фляга, к которой он не замедлил приложиться.

- П-пьёт. Вчерашнего, что ли, мало? – пробормотал под нос Синдзи, раздвигая вересковые ветки. – Он же с д-девушкой встречаться идёт, не м-морду бить…

- Вполне могёт побить, - ответил соседний куст. Сын энтомолога вздрогнул, а из скопища веток вынырнул  мистер Ватсон собственной персоной. Юноша облегчённо вздохнул:

- Ф-ух, это вы, я-то уж…

…Но тут же насторожился, и подозрительно вопросил:

- Кстати, вы-то что зд-десь делаете?

- Выполняю свою работу, - улыбнулся Кадзи. – Вы, молодой человек, как я вижу, тоже?

Синдзи зарделся.

- Как понять – тоже? Я просто…того…ну, это…

- Ясненько, - понимающе кивнул джентльмен, краем взгляда косясь на сэра, - «юный отрок бродил по аллеям», исполняя братские обязанности. Правильно делаете, я б этому фрукту не доверил своей сестры, истинно вам говорю. Кстати, не она ли это?

- Да, да! – воскликнул юнец. – Смотрите внимательно! Вот, вот, воркуют!

Между тем сэр и медноволосая барышня действительно ворковали. Вернее сказать, ворковал с особым жаром лишь сэр, Аска же лишь вставляла пару-тройку жеманных выражений. Впрочем, по плану большего от неё и не требовалось.

Усы Баскервиля чувственно вздрагивали.

- Я старый солдат, и не знаю слов любви, милая донья, но когда я встретил вас…

- Можете не продолжать, - усмехнулась девушка, - и так понятно. Эта мелодия угадывается с первой ноты, шалун!

Сэр кашлянул, а затем продолжил:

- Дорогая Аска! Я человек прямой, а посему не буду растекаться мыслью по древу. Я в этих краях человек новый, так сказать, с корабля на бал, из огня да в полымя, вдоль рек, поперёк морей прибыл сюда…. Ах, от Севильи до Гренады…

«Идиот», - ясно подумала Аска.

- Вот демагог, а? – обратился Кадзи к соседу по кусту. – Вы, как я вижу, уже стали в стойку. Не торопитесь, юный друг, это вам не выпей по кочкам шугать.

Синдзи кивнул.

- Кстати, вы в-ведь по поводу смерти дражайшего сэра Чарльза? Не отпирайтесь, рассказы о вас дошли и до нашей вотчины. Я г-готов содействовать в расследовании.

- Давайте об этом потом, - оборвал его Ватсон. – Сэру палец в рот не клади, он живо может обдурить девушку.

«Это кто кого обдурит», - хмыкнул юноша и снова вернулся к наблюдениям.

В глубине души своей мисс Гарсия хотела отвесить Баскервилю пинка, а затем гордо развернуться и уйти. Но Стэплтон-старший в инструкциях категорически запретил применять силу.

- Во время Великого Гона с Визгом отыграешься, - подбадривал он.

«Ага, тогда-то я отыграюсь», - бурчала барышня, «А сейчас этот свинтус собачий перейдёт к активным действиям, как пить дать. Какое унижение! Где этот бака-Синдзи, так его растак?».

- Сударыня, ихь либе дихь фон ганцен герцен! – воскликнул Генри, и тут же спешно заключил в объятия тонкий девичий стан.

- Что вы творите, - повысила тон Аска, - похабник, извращенец, пошлый человек! Прекратите это! Я же не дос…

Огненные волосы её разметались по ветру, охваченная лиловым прогулочным платьем фигурка крепко была зажата сэрскими руками. Барышня всячески картинно вырывалась, пытаясь ударить Баскервиля перчаткой. Этот способ соблазнения энтомолог считал самым верным.

- У помещиков, - убеждал он, - имеется мания обладания. Всё недоступное влечёт их, как мух мёд. Побольше кокетства, и без хуков справа – он стопроцентно клюнет!

«Клюнул, ё-моё», - думала теперь девушка, сгорая от стыда.

- Ах ты ж… - процедил Синдзи в кустах. – У, Ловлас проклятый!

- Лапает, - заметил Кадзи. – По-моему, вы ему малость завидуете. Я ведь прав?

- От всей сердцы! – мычал помещик, прижимая отпирающуюся Аску к груди. – Я, я здесь хозяин! Холл мой, лес мой, всё за лесом – тоже моё! Отбросьте этого позорного червяка сомнения! «Всё равно я отсюда тебя заберу.…В старый холл, где ты станешь моею…»

Последняя строчка баскервильских напевов заставила покраснеть мисс Гарсию ещё сильнее. Та, не в силах отвесить хозяину лесов и полей хорошего тумака, моляще смотрела в сторону Кумб-Тресси, откуда должен был явиться ангел надежды – юноша в кофейном костюме.

- Ас-Аска, я иду-у! – завопил «ангел надежды», выпрыгивая из зарослей вереска.

- Мой юный друг, вы уверены? – удерживающе спросил его Ватсон.

- Абсолютно, - отрезал Синдзи. – Милостивый государь, п-прекратите немедленно этот кабак!

Выкрик юноши, как ни странно, подействовал на сэра несколько отрезвляюще. Он ослабил хватку, и тихо спросил:

- Чего?

- Отпустите девушку, п-пижон! – крикнул Стэплтон-младший, буквально-таки вырывая Аску из объятий сэра Генри. – Таков вы, да? Да я скажу об этом старику Френкленду, он живо вас сдаст в соответствующие органы. Б-будьте человеком, так вашу н-налево!

С этими словами юноша выхватил «женосестру» из цепких лап империализма, одновременно с этим оттолкнув представителя гниющего класса тросточкой в грудь. Подвыпивший сэр слегка отпрянул назад.

- Вот воля ваша, ни за что не думала, что буду тебе так рада, - прошептала Аска, повисая на шее «спасителя», - но приходится это признать.

- Д-да ладно, чего там, - смущённо ответил паренёк.

Баскервиль же, пребывавший в прострации некоторое время, вдруг выпрямился и хищно поглядел на Стэплтона-младшего. В голову помещику ударила обида, оскорбление, и от кого? от молокососа, жалкого человека! Оставить сие так было невозможно.

- А ты кто такой, скажи пожалуйста? – процедил Генри, приближаясь к отроку с явной целью. Синдзи понял, что его будут бить, возможно, даже ногами. Юноша поднял глаза, и еле выговорил:

- А ты кто такой? Кто он такой, а? – спросил он у Аски, которая в ответ демонстративно пожала плечами. – Я брат, я родственник, а он кто такой?

- А ТЫ КТО ТАКО-О-ОЙ!? – завопил Баскервиль, бросаясь на Синдзи. Тот инстинктивно прищурился, и посему не увидел, как разъярённого аристократа остановил тяжёлый ватсоновский кулак.

- Успокойтесь, успокойтесь, дорогой сэр, - медленно тянул Кадзи, отряхивая брюки, - это действительно брат, а вы сэр, вы на первом свидании, здесь вам не Америка. Пойдёмте в Холл, сейчас Мисатушка кашки сварит…

И, уводя сэра, Ватсон оглянулся на нашу незадачливую парочку, подмигнув кофевару. Синдзи кивнул в знак признательности и уважения, Аска же как-то хитро посмотрела на джентльмена и помахала ручкой.

- Вот это мужчина! – протянула она, - сразу бац-бац – и в цель! Дурачок Синдзи, лучше б тебя отправили сэра охмурять, результат повыше будет гораздо.

- А он уже Ватсона «охмурил», - нехорошо захихикал подскочивший незаметно Стэплтон-старший, - молодец. Правильно сделал, надо устанавливать дружбу с детективами. Тем более, если они сами не любят сэра. И отшил Баскервиля ты - для своей ментальности - на высоте. Я б действовал чуть иначе. И да, вам повезло, что в кустах оказался рояль. Дальнейший разбор полётов дома. Пойдём, - добавил он сыну, - тоже мне, купидон Баскервилей.

Обычай у меня такой:
подписано - так с плеч долой!
© Горе от ума

Домой сэр Генри вернулся в жалком состоянии. Во многом состояние это было вызвано насмешками старика Френкленда, мимо вотчины которого лежал путь к Холлу. Дом склочника представлял собой покосившийся от времени альпийского стиля сарай. Возможно, лет шестьдесят назад строение имело куда лучший вид и даже являлось украшением местных пейзажей. Но теперь краска цвета слоновой кости облупилась, и морёные под дуб балки протёрлись до соснового неглиже. Штукатурка, которая, по замыслу строителей, должна была покрывать потолок, ныне островками возлежала на полу. А балюстрада покосившегося балкончика грозила в любой момент рухнуть наземь, так что пришлось привязать её к дощатой стене бельевой верёвкой, и старик всегда кричал ехидствующим зевакам, что это вовсе и не верёвка, а бикфордов шнур.

Делом жизни Френкленда было судопроизводство. Он судился не ради прибыли, а из принципа, сея таким диким образом разумное, доброе, вечное. Балкончик свой он оборудовал рефлекторным телескопом, у которого просиживал все дни напролёт и вылавливал скудные поводы для торжества морали. Местные жители об этом знали и всячески над этим посмеивались. Вскоре и сам Френкленд стал потешаться над своими занятиями, постепенно охладевая к любимому делу. Бранился он всё больше для острастки, а последнее дело и вовсе с треском проиграл.

- Высоко сижу, далеко гляжу, - прошамкал старикан проходящему под окнами сэру. – Ой нехорошо, ой нехорошо  девиц забижать. Так ведь и весами фемидиными можно по башке-то получить.

Френкленд захихикал. Ватсон укоризненно поглядел на сутягу – мол, зачем вы так? – а Баскервиль только махнул рукой и пробурчал:

- Не ваше дело. В своей усадьбе как хочу, так и ворочу.

- Вот и воротите, - продолжил обмен любезностями старикан, - небось бумаги-то не разобраны, а? Вот дядя ваш, н-да… «бранил Гомера, Феокрита, зато читал Адама Смита и был глубокий эконом». Берите пример с умных людей, повеса. Ревизские сказки для кого составляются?

- Бюрократ вы, - грустно сказал помещик и побрёл своей дорогой.

Однако по возвращению в Холл Баскервиль отказался и от коньяку, и от вечернего роббера, а попросил вместо этого распечатать дядюшкин кабинет, дабы проверить документацию.

- Пойдёмте-ка со мной, - обратился он к Мисато и Кадзи, - я уверен, что в бумагах дядюшки есть информация, имеется причина, раскрываются обстоятельства его смерти! Его съели, я убеждён, его съели те…эти…страшные! Дело надо раскрывать, незамедлительно!

На это Мисато хмыкнула, Кадзи интеллигентно сказал, что сэру следует разобрать бумаги самому – таков порядок, и обыскивать замок они права не имеют. Баскервиль пожал плечами, и стал предлагать Хьюге разобрать бумаги. Хьюга спешно ретировался в галерею и стал изображать там портрет своего безрассудного тёзки.

В ответ на столь очевидный саботаж Генри собрался было резким криком навести в поместье порядок, рот его уже приготовился выдать безапелляционное «А ты кто такой?», но затем сэр как-то скис, и в гордом одиночестве пошаркал в кабинет своего дяди. Там он заперся часа на два. В это самое время план предписывал Синдзи явиться в Баскервиль-Холл с извинениями.

- Как? С извинениями? – удивился доктор Мортимер, который столкнулся с ним нос к носу на старой, увитой плющом террасе.

- Да, с извинениями, - кивнул Стэплтон-младший, - Хотя я и намекнул при нашей встрече, что ему здесь не место.

- Неужто? Друг Синдзи, я знаю тебя как облупленного. Сэр же постарше тебя будет, в силу характера ты его просто не мог послать. Хотя ты прав, с такими повадками ему тут не место.

- А вот см-мог! – воскликнул юноша. - Можешь мне не верить, друг Каору…

- Верю, - остановил его друг Каору, - вопрос только – почему сама Аска ему не накостыляла? Впрочем, я догадываюсь… О, женщины!

По лицу его расплылась улыбка. Добрая, хитроватая и немного непривычному человеку противная.

- Не стоит об этом, - упавшим голосом ответил Синдзи. - Это всё я. От-тстаивать девичью честь полагается нам, и держать ответ за сие – т-тоже.

- Абсолютно поддерживаю, - согласился Мортимер. – Ладно, пойдём, что нам на пороге-то торчать?

И Каору хлопнул Стэплтона-младшего по плечу. Друзья, весело переговариваясь, вошли в каминную залу векового строения, где их поджидала весьма уморительная картина.

Кадзи и Хьюга сидели в старинных дубовых креслах за карточным столиком и играли в вист. Ватсон хихикал, пил шампанское и весело выкрикивал:

- На квит! Пришлите жир. Семёрка с половиной!

- Э, дорогой друг, да ты азартный, - смеялся МакОтто, тряся головой в плешивом бархатном берете. На груди его бренчал и подскакивал Орден Подвязки, вынутый им из фамильных баскервильских закромов. Мисато пила коньяк, обмениваясь с дворецким Бэрримором тонкостями приготовления овсянки без использования чесночного соуса.

Сэр Генри сидел на полу, с круглым проволочным пенсне на переносице, окружённый бумагами и надломленным голосом читал:

- Холл, 1309 года выпуска, одна штука.… Есть. Окно витражное, стиль ар нуво – десять. В наличии? - Стоявший над сэрской душой Бэрримор светил канделябром и подтвердительно кивал.

- Точно так. Десять штук витражных, и с полдюжины обыкновенных.

- Ладненько, продолжим. Отопление паровое... Видите, было же отопление! – победоносно завопил помещик, укорительно глядя на Мисато, - …провести к зиме девяностого года.… Это что же, не успел?

- Точно так, – кивнул Бэрримор.

- Жалко.… Ну-с, где мы остановились? Кресла дубовые, с кожей, две штуки. На месте? – осведомился сэр у игроков.

- Ну, это как посмотреть, - хмыкнул Ватсон, - Де-юре кресло ещё тут, я на нём сижу, как видите. А де-факто я его уже проиграл.

Некоторое время Генри пребывал в оторопи от сего факта, но затем рассудил, что кресла всё равно его и никуда не денутся.

- Что там дальше? Так. Орден Подвязки, почти новый, поношенный. Здесь? – и помещик принялся сверлить глазами МакОтто.

- Что вы со мной в гляделки играете? – обиженно отреагировал Хьюга. – За орден теперь Кадзи в ответе, он его выиграл… Стоп. Я отыгрался! Так что там с орденом?

«Чёрт знает что», - подумал сэр Генри Баскервиль, оборачиваясь к открывающейся входной двери.

- Кто там прискакал к нам, а? – улыбнулась мисс Холмс. – А, не иначе как Синдзи Стэплтон! Заходите-заходите!

Синдзи, виновато оглядываясь, направился к помещику и с жаром принялся извиняться. Глаза его были устремлены в пол, вымощенный мраморными плитами. Периодически он запинался и делал солидные паузы. Каору пару раз даже толкал его в спину дабы растормошить товарища и вытряхнуть-таки засевшие извинения – доктор не терпел волокиты.

- Ск-кажу вам прямо, сэр Г-генри, - окончил свою продолжительную, но вместе с тем довольно краткую речь Стэплтон-младший, - я п-погорячился. Но войдите в моё положение – что я мог п-подумать, когда увидел…ну…то, что увидел.

- Ну что вы, юноша, - довольно миролюбиво покачал головой сэр, - я и сам виноват. Перебрал лишнего, знаете ли, вот и полез на амбразуру. Примите и вы мои искренние…Минуточку!

Разнёсшийся по всей зале сэрский вопль явно был вызван чем-то значительным. Детективы отвлеклись от своих занятий и воззрились на Генри, размахивавшего каким-то листком.

- Что вы на это скажете, джентльмены, а? – довольно заявил помещик, протягивая бумагу Мисато, - Прочтите это. Давайте, давайте. Ведь я прав был, так?

Мисато наклонилась и, прислонив к глазам лорнетку, оглядела листок, повертела его на свету, проверяя наличие невидимых чернил и водяных знаков, а после пробежалась глазами по тексту.

- Постойте, - задумчиво произнесла мисс Холмс, вертя послание в руках, - это ведь почерк покойного Чарльза Баскервиля, так?

- Точно так, - кивнул дворецкий, посмеиваясь почему-то в бороду.

- Кадзи, глянь это. Почерк сэра, но письмо написано в женском роде. А что сие означает? – победно спросила дама у мистера Ватсона.

- Элементарно, -  так же победно ответил джентльмен, - копия. Он снял копию с полученного письма.

- Хитрый старик был, - усмехнулся МакОтто, положив скопированное письмецо на стол. – Не удивлюсь, если копия сделана в нескольких экземплярах.

- Точно так! - копируя Бэрримора, воскликнула Мисато. В вытянутой руке она держала такой же листок. – Я думаю, ехать к адресату уже поздно? Надо всё подготовить, так что не раньше выходных. Скажите, Бэрримор, а вы ничего не находили в каминной золе?

- Случайно находил, - заявил Бэрримор. – Я много чего находил. Но если вы о сожжённом письме, то от него остался лишь постскриптум. И тот рассыпался у меня в руках.

- Короче, - подытожил Кадзи, - выходит, что большинство нитей у нас в руках.

- За это не могу не выпить, - отозвался из угла сэр Генри.

«Пили б вы поменьше», - синхронно подумали Синдзи и умудрённый в летах пингвин-философ.

- Ну что, я так вижу, вы заняты? – нарочито громко осведомился Каору, - Мы, пожалуй, зайдём к вам в другое время. Я сейчас извините, я тороплюсь на чай к мистеру Стэплтону, его отцу и очаровательным сёстрам. Засим позвольте откланяться.

С этими словами доктор Мортимер взял со столика копию письма и спешно сунул её в карман. В следующее мгновение ни молодого сельского лекаря, ни юного кофевара в Холле уже не было.

- Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для нашей общей пользы, всякое
письмо, которое прибывает к вам..., знаете, так немножко подраспечатать
и прочитать: не содержится ли в нём какого-нибудь донесения...
- Знаю, знаю.... Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности,
а больше из любопытства: смерть как люблю узнать, что нового есть на свете.
Я вам скажу, это преинтересное чтение!
© Ревизор

- А, вот и наш юный труженик сачка! Девонширский энтомолог-пролетарий, капельдинер боевой собаки! - весело поприветствовал сына Стэплтон-старший, хлопнув крышкой часов. Сын же сиюминутно сконфузился. - Ну, ты не обижайся, это я любя. Добрый вечер, дружище Мортимер. Ты как раз к кофию поспел.

- Благодарствую, - улыбнулся Мортимер, раскланиваясь хозяевам - вот только неловко как-то. Получается, я к вам напросился, - гость подмигнул Синдзи.

- Получается, получается, - хитро подтвердила Аска. - Давайте заходите уж, что в дверях-то стоять?

- Верно, - кивнул энтомолог, - садитесь. В ногах правды нет, как говорится. И кофеёк пейте, новый рецепт - буквально с утра в голову пришло.

- Отличный кофе, между прочим, - заявила барышня с кораллового дивана, - самое оно.

Под аккомпанемент ореховых часов, возвышавшихся в углу гостиной, заговорщики уселись за стол. Каору пил наваристый чёрный напиток, попутно его нахваливая. Однако взор его был серьёзен - его заботило происшествие в баскервильской вотчине. Синдзи отхлёбывал из чашки, и лицо его было черней тучи.

- Слушай, бака-Синдзи, - протянула донья Гарсия, - признайся, вот только честно...

- В ч-чём? - попятился юноша. В мозгу его зашевелились пугливые, спутанные мысли.

- ...Вот что случилось сейчас, а? Я ж по физиономии твоей вижу, что не всё ладится в семействе Баскервилей. Али сэр не принял твоих извинений и послал к чертям собачьим? - Аска саркастически усмехнулась.

- Не... Н-н-нет, - ответил кофевар после некоторого молчания. - Сэр был деликатен. Даже слишком. Да и не в нём дело. В общем...

Стэплтон-старший и «женосестра» ожидающе уставились на говорившего. Гость сидел, двигая ногой близстоящий стул, и ободрительно кивал.

- Нет. Не могу осознать до сих п-пор...

- Говори уже, дитя природы! - притопнула ногой Аска. - Что ты нам морочишь голову уже битый час?

Мортимер обвёл глазами гостиную Меррипит-Хауса, посверлил взором кофейник на комоде, затем хлопнул приятеля по плечу и сказал:

- Лучше уж я изложу ситуацию. Да, сэр был деликатен. Чего нельзя сказать о его покойном дядюшке.

- Ещё б нельзя! - кивнул энтомолог. - До сих пор помню, как эта старая сволочь вышвырнула меня из дома, когда я пришёл к нему по некоторым делам, весьма невинным, между прочим!

- Овсянку варил круглый год, - пробурчала девушка.

С лица доктора не сходила улыбка, в коей скрывались весьма смешанные чувства.

- Разумеется, вот только дело не совсем в овсянке. Знал покойный сэр толк в бумагах. Воистину, рукописи не горят, и то, что написано пером, топором не вырубить. Мистер Джек, примите вот эту бумаженцию.

И Каору протянул отставному натуралисту бланк, сложенный вчетверо.

- Где ты его взял? - удивился Синдзи, наблюдая сию эстафету.

- Там больше нет, - с усмешкой ответил Мортимер. - В самом деле, зачем сыщикам целых два экземпляра? Пусть довольствуются одним, ничего дурного из этого не выйдет.

Джек Стэплтон тем временем насадил на нос меднёное пенсне и пробежал листок глазами.

- Не верю своим глазам, - прошептал он, - глазам не верю.

Для верности энтомолог перечёл таинственное послание ещё раз, другой, третий.... Сомнений не было.

- Действительно скотина, - процедил он, отбрасывая бумагу. Проволочное пенсне с бутылочным звяканьем соскочило с переносицы девонширского гиганта мысли. - Редкостный сукин сын. Знаете ли, дети мои, что это такое?

Стэплтон-старший махнул листком у самого Аскиного носа. Юная леди пожала плечами.

- Знать-то не знаем, но догадываемся, - упавшим голосом отозвался Синдзи. - Они говорили о Кумб-Тресси.

Взор энтомолога потух. Он скукожился в кресле, обхватив руками колени, и некоторое время лишь качал головой и вздыхал. Юный кофевар с удивлением косился на отца - на этого упорного, жизнерадостного человека, который учил его, что безвыходных положений не существует! - как теперь тот беспомощно пускает слезу в уголке.

- Минутка слабости, не берите во внимание. Плохо я сочинил эту сказку, не до конца продумал подобные, - энтомолог скривился. Глаза его вновь блистали искрами, но теперь это были искры негодования, искры благородства, - детали. Неприятнейшая история.

Аска хотела сказать нечто сатирическое, в лучшей энтомологической манере, но сама как-то скисла и сочувственно посмотрела на мистера Стэплтона-старшего, опекуна, друга её матери и просто хорошего человека.

- Что хоть это за бумажка-то? - грустно спросила она у хозяина Меррипит-Хауса. - Сродни той, которую мы в гостинице подкидывали?

Джек кивнул.

- Да. Ты, Аска, права. Это письмо, адресованное сэру Чарльзу. Его писали мы с Рей, - энтомолог закатил глаза, созерцая потолочные балки, - мы с Рей. Да. Она просила встречи, просила быть его у задней калитки Холла  в десять часов вечера. Ты же помнишь, Чарльз был её объектом.

- Добрейшей души человек был, - хмыкнул Каору. Синдзи молчал.

- А я тоже так думал, - выкрикнул энтомолог. - Думал! Даже после того, как он швырнул меня в фамильный фонтан. Да, «Макнуть его в адов клозет!», так он и сказал. Но и после сего я считал покойника джентльменом, почти настоящим, но джентльменом. Надеялся, как дуралей, что он пожжёт нашу записку в камине. Хотя Рейчушка была не так уж наивна - отговаривала меня. И ты, mein liebes Fräulein, тоже.

Аска победоносно воззрилась на молчаливо сидящего юного кофевара.

- Что ни говори, а Рей - голова! - протянул доктор Мортимер.

- И Аска - голова, - поддакнул Синдзи. - Аска и Рей - это две головы.

Энтомолог добродушно расхохотался.

- Все вы молодцы, - улыбнулся он, - а я вот дурня сыграл. И старый крючкотвор Френкленд меня учил, да, он так прямо и сказал: «Я вам говорю, что сэр Чарльз на эту удочку не пойдёт! А уж если и пойдёт, то оставит за душой такие доказательства, что вас любой завалящий обвинитель съест с потрошками». Не послушал. Надо было учитывать повальную страсть Баскервиля к бюрократии!

- Отец, но как бы ты это сделал иначе? Можно, разумеется, договориться лично о следующей встрече, вот только под каким соусом? - осведомился Стэплтон-младший.

- А вот не знаю, - огрызнулся отец, - но точно как-то иначе, не так глупо. Эта старая сволочь со своей страстью к копиям подставила Рей, а с ней вместе и всю нашу честну компанию. Впрочем, до нас-то они не доберутся так уж быстро, но вот Лайонс.... Дурачина я Баскервильский, - хмыкнул Стэплтон-старший. - Дружище Мортимер, а когда эти ищейки собираются обшарить гнёздышко нашей, отсутствующей в сей момент, соратницы?

Каору дёрнул головой и хмыкнул:

- А вот так они при нас и скажут! Будут сыщики всякому встречному-поперечному докладываться о своих мероприятиях....

- Не раньше выходных, отец, - подал голос Синдзи. - Госпожа Мисато обмолвились, что надобно подготовиться и - не раньше выходных.

- И сие в свете того, что сегодня пятница, - сардонически усмехнулся энтомолог. - Шикарно.

Стэплтон-старший встал с кресла, и резко распахнул восьмигранное окно. Прохладный вечерний воздух наполнил комнату.

- Кончать с Баскервилем ещё рано, - протянул он. - План мы так и не выполнили. Надобно его ещё немножко поохмурять.... Mein liebes Fräulein! Аска, поспокойнее. В этом нет ничего такого уж дьявольского. Разве что с твоей стороны требуется чертовщинка, - натуралист весело прищурился. Донья Гарсия кивнула, кусая носовой платок.

- Только потом мы призовём сэра Генри на фриштык, после которого его и будет поджидать проклятие. Но это всё потом. Сейчас главное - перевезти Рей в безопасное место. Лучше всего покамест к нам, а там поглядим.

- Ну так, я пойду? - Синдзи с готовностью нахлобучил шляпу. - Приведу её?

- Иди уже, дитя природы, - хмыкнула Аска.

Каору спешно поднялся со стула.

- Я с ним, - заявил он, - мало ли что.

В эту самую минуту дверь распахнулась, и на пороге Меррипит-Хауса появилась Рей Лайонс собственной персоной.

- Я к вам пришла навеки поселиться, - мерно и несколько грустно сообщила она. - Мечтаю я найти у вас приют.

...Сейчас ко мне вошли четверо - среди них одна женщина, переодетая мужчиной,
двое мужчин, вооруженных револьверами, - и терроризировали меня!
© Собачье сердце

В следующее мгновение вотчина энтомолога погрузилась в звенящую тишину. Произошла немая сцена. Синдзи выронил шляпу, да так и встал девонширским столбом в дверях.  Стэплтон-старший отложил верный энтомологический справочник, и теперь машинально протирал и без того надраенные, сверкающие хрусталём очки. Аска на секунду замерла, открыв рот, но затем, как ни в чём не бывало, проговорила:

- Заходи.

Рей стояла в проходе, переминаясь с ноги на ногу.

- Если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе, - хмыкнула дочь фрау Цеппелин. - Ну заходи давай, да желательно побыстрее, пока я не передумала.

Гостья вопросительно поглядела на Джека, который лишь утвердительно кивнул, издав при этом протяжный звук - нечто среднее между басовым «а» и дискантовым «е». Невозмутимый же Каору подтолкнул юного кофевара, который, признаться честно, смотрелся в своём каталептическом состоянии несколько невежливо.

- Ах, да! - встрепенулся рыцарь смычка и кофейника, - проходи! Мы рады тебя видеть, проходи, присаживайся!

- Мадам, позвольте за вами поухаживать, - усмехнулся Мортимер, вешая жакетку Кумб-Трессийской  обитательницы на развесистую рогатую треногу.

Стэплтон-старший вскочил с кресла, затем обнял зардевшуюся Рей и усадил рядышком с собой на диван.

- Ну, как ты, дитя моё? - с жаром спрашивал он, вздрагивая и обрывая слова, как печатающий «Ундервуд». - Как ты? К тебе приходили? Приходили?

- Вот сколько внимания к юной особе, - прошамкал в открытую дверь красующийся на фоне отыгравшего закат неба силуэт, похожий чем-то на гранитного неолитического истукана, - а про бойцов невидимого фронта забывают. Впрочем, сие неудивительно... Я ж всё понимаю, да-с. Я, знаете ли, всё делаю ради нашей старой дружбы. Воля ваша, будь на вашем месте кто-то другой - засудил бы непременно!

И в комнату, кряхтя и охая, ввалился старик Френкленд. Ехидно прищурившись, он оглядел вновь оцепеневших жителей Меррипит-Хауса, а затем ловко и развязно шлёпнулся на вишнёвый стул, который под ним скрипнул.

- М-да, - хмыкнул энтомолог, - вы вот как нельзя кстати. А я-то грешным делом думал, что вы от дел отошли.

- Бывших борцов за справедливость не бывает, - важно продекламировал гримпенский сутяга, аристократически выгнув шею и отряхивая от лиственной чепухи пикейный жилет.

Стэплтон-старший одобрительно хмыкнул, Аска, Синдзи и Каору хитро переглянулись.

- А как вы оказались в Кумб-Тресси, а? - задал вопрос юный кофевар, - Это ж не так и близко от вашего...кхгм...дома.

Френкленд бросил на Синдзи пренебрежительный и крайне самодовольный взгляд, пригладил обсаженную седым мочальным волосом лысину и трагически спросил:

- Скажите, юноша, а вы хоть раз видели мой дом?

Юноша сконфузился и ничего не ответил.

- Вот вы, юноша, возьмите и подите на улицу! Возьмите и подите!

- Да н-нет же, я верю в-вам на слово, - залепетал сын энтомолога-собаковода в отставке, - и не н-надобно мне идти.

- Нет, вы подите и поглядите на мой особняк! - обиженно сопел Френкленд. - Подите и оглядите его со всех сторон!

Аска, которую этот диалог поначалу забавлял, наконец, вышла из себя и ударила каблуком по паркету, дощечки которого обиженно всхлипнули.

- Да с чего ему оглядывать ваш домишко, чудак вы человек? - поинтересовалась она. - Тем более, во всех подробностях?

От таких неслыханных речей разошедшийся было сутяга обмяк, скис и замолчал на десять с лишком минут.  Всё это время воздух гостиной разрывала электрическая напряжённая тишина, которую нарушал шальной залётный мотылёк. По прошествии десяти минут Френкленд медленно и как-то неохотно заговорил:

- А потому, уважаемая моя особа, что мой, как вы имеете честь выражаться, «домишко» - мне  эти слова крайне обидны,  но из старой дружбы акцента на уважительном отношении к пожилым людям делать, так и быть, не буду - так вот, мой «домишко», как вы говорите, оборудован шикарнейшим ньютоновым телескопом, да-с. Знали бы вы, господа, какое он даёт увеличение! Я уверен, что при детальной настройке через него можно увидеть и лондонские трущобы, без сомнения. Вот уверен я, подкрутить пару винтов - и все казнокрады из Сити будут платить мне контрибуции! Британский Содом узнает старика Френкленда, ей-ей, узнает!

Во время этой пламенной, пространной и затянутой речи Аска посмеивалась в перчатку, Мортимер подмигивал юному кофевару. Он с академическим вниманием прослеживал траекторию полёта опьянённого светом мотылька неизвестной видовой принадлежности с приставкой vulgaris. Рей просто тихо дремала в уголке.

- Мы прекрасно осведомлены о вашей замечательной трубе,  - фальшиво-почтительно выговорил Стэплтон-старший, - однако, ближе к делу, как говорил мой хороший знакомый. Как же вы оказались в Кумб-Тресси и стали свидетелем нежданного обыска?

- Случайно, милостивый государь, совершенно случайно! - хитро протянул старик, легонько раскачивая под собой стул. - Воля ваша, сижу, как всегда, на балкончике...

- Разумеется, в компании с телескопом, дражайший Мистер Всевидящее Око? - и Каору подмигнул Аске, которая на это погрозила ему кулаком. Гримпенский сутяга пропустил подколку мимо ушей и, как ни в чём не бывало, продолжил:

- Сижу я на балкончике, воздух свежий, смеркается - натурально, лучшее время для вечернего моциона. Налил себе чаю с баранками, гляжу сверху вниз, восстанавливаюсь. Вы же прекрасно знаете, что в моём возрасте важна правильная релаксация. Думаю, хорошо бы сделать променад - да какие могут быть прогулки при моём артрите и пояснице?

- Ну коне-ечно, - ехидно вывела фройляйн Гарсия. - Так с чего же вы оказали нам услугу и вытащили бедняжку Рей из лап полиции?

Слова «бедняжка Рей» были произнесены сочувственно, с лёгким оттенком иронии. Старик поморщился и продолжил:

- Что ж вы ёрничаете, барышня? Вы никак не даёте, воля ваша, договорить мне до конца. Разве так подобает дискутировать с господами преклонных лет? Впрочем, не буду вам выговаривать - только из-за нашей старой дружбы. Вот будь на вашем месте кто-то другой...

Мортимер усмехнулся.

- Мистер Френкленд, вы теряете нить. Извольте продолжать, окажите услугу.

- В принципе, - весело добавил Стэплтон-старший, - Рей с нами сейчас, и это факт свершившийся. Однако мне чертовски интересно, что таки произошло?

Гримпенский сутяга снова поморщился, затем скорчил недовольную и морщинистую, как урюк, рожу, а после махнул рукой и визгливо сообщил:

- Да, да, я следил за этим фармазоном-сэром. Я надеялся, что сегодня он устроит очередной адский кутёж, который я тисну в утренний листок очередным фельетоном. На Баскервиля и так косо поглядывают всё в Гримпене. Я уже готовлю иск и готов сам слопать уголовное дело, если наш князь болота не выплатит репарацию фунтов тысячи эдак в две.

Френкленд разгорячился, руки и ноги его дёргались, как у картонного паяца. Более никто его не перебивал - всем было ясно, что просто так от старика исповеди не добьёшься.

- И вот я сижу, внимательно-внимательно уставился на  домину ихнюю, гляжу, нет ли где кутежа и государственной измены. И тут бац, как в воду глядел - заорал кто-то, ей-ей, пьяный. Вдребезину буквально. Ну, думаю, Генрюша, попался ты ко мне на карандаш! Гляжу - коляска едет. Ну, воля ваша, говорю себе я, опять по столбам скакать поехал, ворон отстреливать. Пригляделся, разумеется, повнимательней - а сэра-то там и нет! Натурально. Сыщики это ехали - дама клетчатая, усатый сударь - с виду-то солидный, да тот ещё пройдоха, и третий - жандарм в очках. А на козлах Перкинс  подскакивает. Я тут сразу и смекнул - это он опять надрался где-то, а не помещик.

- Однако, - хмыкнула Аска, - А мне Хикари рассказывала, что он вроде как и не буянит. Он всё больше на завалинке храпит. А вот мисс Холмс имеет привычку с похмелья орать.

- Ой, да мало ли что прислуга наболтает, - отмахнулся Френкленд, - Нет, конюший, разумеется, парень тихий, если его не будить. А они его, разумеется, растолкали, он и наговорил им ласковых. Так вот, как вижу, что коляска проехала, сразу понял - неспроста едут! В Кумб-Тресси направляются, как пить дать! Я сейчас же все печёнки в охапку...

Каору послал юному кофевару юмористический взгляд. Тот, в свою очередь, передал его Аске, шутливо его подтолкнувшей, меланхолически воззрился на дремлющую Рей и спросил мощного старика, знатока гражданского и уголовного права:

- А к-как вы узнали-то, что они именно в Кумб-Тресси поехали?

- Молодой чемодан, - проскрипел сутяга, - я в этих краях с тысяча восемьсот третьего года, все кусты и столбы гранитные облазил, знаю, что к чему. Дом мой на краю поселения стоит, ваша вотчина в другой стороне находится - за вами они отправиться, ей-ей, не могли. Так что Кумб-Тресси, скакали они в ландо аккурат в этом направлении. Я, соответственно, ноги в руки и тайной дорожкою до самого особнячка дражайшей мисс Лайонс поскакал. А я, заметьте, старый и больной человек, вполне мог оставаться дома, а совершил-таки хорошее дело. И всё не для выгоды или благодарности - исключительно дружбы ради, совершенно безвозмездно. Имейте это в виду.

Стэплтон-старший согласно кивнул.

- Отчизна вас не забудет, - веско заявил он.

Френкленд зарделся, его морщинистое лицо расплылось в довольной улыбке.

- Так что, - продолжил он, - добежал я до почты, а там взял извозчика и гнал как только можно! Ей-ей, я заплатил этому прохиндею целых полсоверена, только чтоб примчал скорее. Слава богу, успел. Минуты с две ещё стучался, а там не заперто - вот как так можно? А барышня почивать собирались уже. Я человек резкий, прямой - лишь пять минут на сборы, и бегом. Еле-еле успели, воля ваша. К вам уже пешим путём пробирались - конокрад этот усвистал моментально, я его отпустил сдуру. Так и сигали по кочкам. Вот, в общем-то, и всё.

Энтомолог встал и пожал сухую, как вобла, стариковскую руку. Тот признательно кивнул и спешно направился к выходу.

- Они ж знают про мой телескоп, - оправдывался он, - наверняка поскачут ко мне после такого обидного промаха. Если меня не будет на месте, они заподозрят.

- Правильно, - кивнул Джек, - я на вас надеюсь. А мы, дорогие мои, давайте проводим дорогую нашу мисс Лайонс в её комнату. Давно ты у нас не была, да? Наверх, так, осторожнее, пятая ступенька скрипит...

Это какой-то... позор...
© Собачье сердце

- Однако! Да тут не заперто! – удивлённо воскликнул МакОтто, заглядывая внутрь покинутого Кумб-Трессийского особнячка. – А мы-то, как дураки, ждали, пока нам откроют!

Мисс Холмс хмыкнула.

- А что нам, дверь ломать надо было? – резонно возразила она, - Никаких оснований обыскивать жилище у нас нет.  Ведь пока мисс Лайонс является свидетелем…

- И свидетелем очень важным!

Кадзи, изучавший сквозь цейсовскую лупу поросшую сорняком клумбу, выпрямился и теперь отряхивал брюки от прилипшего к ним гербария.

- Именно она последняя, кто видел сэра Чарльза. Я не знаю, какое отношение она имеет к сердечному приступу, и к той ерунде, которую мы увидели в ночи, но…

- Что касаемо ерунды, которую мы видели, - откликнулся Хьюга; лицо его приняло крайне значительное выражение, - то я рискую утверждать, что это один из британских фантомов. Нечто сродни Тауэрской Деве  или…

Сыщики рассмеялись. МакОтто поглядел на них с грустью и какой-то детской обидой.

- А я считаю… - безапелляционно выкрикнул он, - …я считаю, что это явилась Дикая Охота. Истинно вам говорю, в свете нового 1890 года Земля налетит на небесную ось!

Мистер Ватсон потушил очередную папиросу в орхидейной клумбе, и, хохоча, спросил:

- Да с чего ей налетать-то, Хьюга? Чудак ты человек, ей-богу. А ещё обер-лейтенант.

Полисмен топнул сапогом, добивая окончательно несчастную клумбу.

- А вот так! Сложите все цифры в 1890! Что вы получите? Что вы получите?

Мисато покрутила пальцем у виска.

- Восемнадцать! – шептал Хьюга МакОтто, потроша папиросную гильзу. – А при дальнейшем сложении – и вовсе девятка! Это ясно всякому, кто хоть немного знаком с арифметикой! А переверните. Вот переверните. Это же шесть! Нехорошее число, крайне нехорошее! А с учётом июня.…Да и шестого числа.… Это вовсе! – он многозначительно ткнул в небеса указательным пальцем, швыряя растерзанную папироску в цветы.

- МакОтто, перестань паясничать! – и мисс Холмс отвесила звонкую оплеуху суеверному коллеге. – Полностью исключаю элемент мистики в данном конкретном случае.

- А почему именно шестое июня, а не девятое сентября? – серьёзно спросил Кадзи.

Хьюга задумался. А действительно – почему?

- Почему-почему??? Какая разница! – раздражённо пробурчал он, - всё равно – чертовщина.

В этот момент из повозки послышалась какая-то мышиная возня, сопенье и бормотание. Задремавший было на козлах старый конюх Перкинс поднялся, сплюнул и, сыпанув десятком слов, что не подобает приводить в печатном слоге, выкрикнул:

- А я сч..щщитай..ю…  Что это усё от того, что вы опосля водки пиво хлестаете! Вот вроде ж с виду приличные люди, а ведёте себя.… От как босяки на базаре. Ишь ты, Судный день им подавай, с Армагеддоном, адом и жидами… Что вам, беспорядков наш-щих мало? Вы вообще зачем в тьму тараканью такую поехали,  чтоб фармазонские заговоры обсуждать?

Несомненно, в словах пленника зелёного змия находилось здравое зерно. Об истинной цели детективы несколько позабыли, начав обсуждать вместо этого обезглавленную жену венценосного толстяка и астрологическую цифирную чушь. А между тем, дверь в обитель важной свидетельницы была открыта нараспашку, а значит, эффект неожиданности был безвозвратно утерян.

- Ах ты ж! – сплюнула Мисато. – Давайте, придётся заходить в гости без приглашения.

- А может не надо? – колеблющимся тоном отозвался МакОтто. - На ночь-то глядя?

- Привидений боишься? – глумливо усмехнулись Холмс и Ватсон.

- Не, ну не так чтобы… - пробормотал скотланд-ярдовец, всё ещё нашаривая в кармане револьвер – на всякий случай.

Конюх с издевкой поглядывал на детективов, хихикая басом в бороду.

- От шо ж вы робите, извините за выражение? – весело поинтересовался он. Говорил Перкинс с некоторым ирландским акцентом*, который придавал его словам особо сатирический оттенок. – Спыть вона, и нечего девиц на ночь глядя беспокоить! Нехорошо это, се не есть comme ill faut, как покойный барин наш говаривал. А от впрочем, на усё воля ваша.

Ватсон посмотрел на старого пьяницу, тряхнул головой и сардонически хмыкнул:

- Ишь как режет! Устами деда глаголет истина.

Хьюга МакОтто не сдержался и прыснул, уронив очки в грязь. Засим он охнул, чертыхнулся, поднял выпачканные окуляры и стал судорожно их протирать.

- Что будем делать, шеф? – обратился он к мисс Холмс.

Та неспешно достала револьвер, зарядила полный барабан, улыбнулась отражению на полированной стали и беззаботно воскликнула:

- Что будем делать? Будем заходить!

И дверь Хальфмун-Коттеджа распахнулась, впуская непрошенных, но, к их чести, не лишённых деликатности гостей.

- Мисс Лайонс? – осторожно спросила Мисато, проникая в тёмную гостиную. – Добрый вечер. Или не очень добрый?

И сыщица задумчиво оглядела комнату, в коей царила темень и звонкая тишина. Всё говорило об одном…

- Привет всем хорошим людям! – весело воскликнул мистер Ватсон, поправляя галстук. – Это мы пришли! Что ж такое – не отвечают.

Он улыбнулся, улыбка его была ясна и прозрачна, как хрустальный фужер. Засим джентльмен манерно пожал плечами и стал оглядывать комнату, попутно прибавляя:

- Вот те на, пропала наша свидетельница! Куда ж она делась? – заботливо спросил Кадзи у коллеги, которая едва удерживалась, чтоб не расхохотаться. - Мы явились к вам с приветом, сообщить, что солнце встало… Что, не встало? Зашло? Как можно-с… Ага! Тихо!

В этот самый момент он разобрал некоторое шевеление в уголке крайне непонятного свойства. Детектив победоносно и вопросительно посмотрел на мисс Холмс.

- Шуршит! – не менее победно и торжественно прошептала та. – Спит?

- Похоже, - подтвердил Ватсон. – Будем будить или как?

- А м-может, не надо? – внёс свою лепту МакОтто, всё ещё допуская возможность таинственной мести шестого числа. Правда, теперь он старался не подавать виду. – Неудобно как-то. Не по-джентльменски.

Сыщики на мгновение задумались – а ведь действительно, нехорошо получается. С одной стороны, они не имеют таких уж оснований врываться в чужой дом на ночь глядя и будить владельца. С другой стороны, в противном случае они нарушали собственные договорные обязательства. Костяк сыщицкой команды пребывал средь необъятных просторов Девоншира вот уже две недели, и за всё это время следствие практически не сдвинулось с места. Как говорится, куда ни кинь, везде клин.

- Я тихонечко посмотрю, - решила Мисато. – Если проснётся – так и быть, извинимся и выскажем всё на духу, чего нам требуется. А коли спит – уйдём. Мы люди честные.

- Ладушки, - улыбнулся Кадзи.

-…А потом маленький Мишутка пропищал: кто лежал на моей кровати и… - приговаривала мисс Холмс, приближаясь к укрытому пледом диванчику. Сомнений не было – под пледом что-то шуршало.

- … А потом старый Михайло Потапович ввалился в спальню и как заорёт: какая сволочь, мол, лежала на моей кровати и сейчас там лежит? Да ещё и в компании с медведицей моей, Настасьей Петровной? – глумливо добавил Ватсон, подкручивая ус и подмигивая коллеге.

Коллега же, не в силах сдержать смеха, издала булькающий звук и случайно сдёрнула одеяло.

- Ах ты ж… - пробормотала она, всё ещё находясь в весёлом расположении духа. – Ладненько, что у нас там….

Лицо её снова посерьёзнело, сыщица склонилась над диваном и долго его разглядывала. Затем Мисато выпрямилась и, обернувшись к остальным участникам ночной прогулки, трагически произнесла:

- Её здесь нет.

- В другой комнате? – предположил Хьюга, и обежал весь небольшой домишко в поисках хозяйки. Как и следовало ожидать, безрезультатно. Скрепя сердце он отказался от своей теории.

- Улетела птичка… - пробормотал Кадзи, правда, без малейшего сожаления в голосе.

- Да нет, - отозвалась мисс Холмс, - птичка-то осталась. Прошу удостовериться.

Детективы склонились над  притаившимся в уголке диваном, где на перьевой подушке сиротливо дремал, передёргивая во сне перьями, рябой вальдшнеп.

- Хороший, - ласково проговорила Мисато, - пропадёт ведь.

На столике у импровизированного гнезда красовались сорванные буквально сегодня венерины башмачки в вазе. Под вазу был подложен листочек, в коем легко узнавалась судебная повестка старого образца. На повестке был вырисована атлетическая жилистая рука, которая показывала ночным зрителям выразительную фигу. Номер повестки был шестьсот шестьдесят шесть.

Всё это – и сонный вальдшнеп, и фига, и мрачное число на бланке, - оказало на Хьюгу действие крайне амбивалентное. Сначала тот задрожал осиновым листом, а затем согнулся в три погибели и захохотал. В то же мгновение гомерический смех овладел детективами. Смеялась Мисато, бухнувшись от нежданного веселья на диван. Смеялся Кадзи, охая и вытирая платком лоб. Дьявольским басом буквально-таки ржал в дверях конюший Перкинс.

- А я ж вам говорил – пустая затея! – заметил он, смахивая крестьянскую истерическую слезу. – Та и потом, раз уж на то пошло, с владельцем хаты надо калякать впервоочерёдно.  А зараз-то чего уж…

- А мы «зараз» и отправимся, - хмыкнула мисс Холмс. – Ты, Хьюга, кажется, на почту заезжал, выпытывал все  данные о Р. Л.  Ну и что тебе там почтмейстер наболтал?

- Весьма важные сведения, между прочим, наболтал, - отозвался МакОтто, который разглядывал листок с нарисованной дулей на просвет. – Дом записан на старика Френкленда, он же является одним из опекунов. Судя по документам, весьма, кстати, немногочисленным, он дед мисс Лайонс.

- Один из опекунов? – Мисато задумчиво огляделась вокруг, словно что-то отыскивая среди девонширских ландшафтов. – А второй, часом, не мистер Джек Стэплтон?

Хьюга залез в клеенчатую папочку, которую всегда носил с собой, и зашелестел желтоватыми машинописными бумажками.

- Точно так, - подтвердил он, - имеется договор купли-продажи мистером Стэплтоном Хальфмун-Коттеджа. А вот, поглядите-ка, договор дарения. Мистер Стэплтон передаёт купленный дом мосье Френкленду за чисто номинальную сумму.

- Прекрасно! – заявила Мисато. – Вот только что нам с этим делать?

Сыщики замолчали и переглянулись. А действительно – что?

- Что нам делать.… А давайте-ка вести себя как ни в чём не бывало. Мы всё равно знаем ещё слишком мало для того, чтобы строить версии и гипотезы. Вот и будем собирать факты и дальше, не вызывая подозрений. И да, сейчас хорошо бы поговорить со стариком.

Кадзи погладил вальдшнепа и задумчиво произнёс:

- Ла-душ-ки. Слушай, Хьюга, не хочешь послужить отечеству?

- Да я, вроде как, служу, - отозвался полисмен с иронией, - а что надобно?

- Скажи, Хьюга, готовы ли мы к любым изменениям текущей обстановки? – серьёзно спросил Ватсон.

- Нет, - заявил полисмен, - слишком много белых пятен. Мы даже не знаем, что это за чертовщина по болотам гуляет. И при чём здесь кукиш шестьсот шестьдесят шестой пробы и бекас?

- Отлично, - добавил Кадзи, приглаживая усы, - а хочешь ли ты лично помочь в избавлении от этих белых пятен?

Хьюга спрятал листок с кукишем в папку и так же весело ответил:

- Я, конечно, не прачка, но служу Империи и Её Величеству.

- Отлично! – хлопнула в ладоши Мисато, - тогда – в кусты! Сейчас каждый должен проявить себя. Будешь у нас разведчиком-информатором.

- Опять? – обречённо воскликнул МакОтто. – Нет, мне это не нравится. Снова мне мёрзнуть в этой чёртовой мельнице и лопать пустую овсянку. Знаете, что, господа хорошие...

- Значит, спорить со старшим по званию ты можешь, - прищурилась мисс Холмс, - а выполнять свои непосредственные обязанности – не можешь?

Хьюга понурил голову и потопал к полуразрушенной мельнице, где у детективов был наблюдательный пункт.

- Хоть еду-то вовремя приносите, - пробурчал он, - а то с вами язву заработать можно запросто.

- Это уж обязательно, - отозвался Кадзи. – Ба, а вот и стемнело уже! Ну что, навестим, значит, старика? Или до завтра?

- Навестим, зачем откладывать то, что можно сделать в сей момент? – произнесла Мисато, забираясь в коляску. – Шеф, трогай!

И через пару минут ландо, подскакивая на кочковатой дороге, увозило сыщиков назад, в Гримпен.

Этот знакомый посидел дня три один и видит - дело плохо: обеда нет,
в комнате грязно, и решил помириться. Вышел ночью и пошел через границу
к тестю. Тут его пограничники и взяли, пришили дело, посадили на шесть месяцев,
а потом исключили из профсоюза. Теперь, говорят, жена прибежала назад, дура,
а муж в допре сидит. Она ему передачу носит...

© Двенадцать стульев

Утренние лучи, широкие и тёплые, золотили медного единорога на крыше почтовой конторы, когда поджарый молодой человек встал со своего потёртого дивана. Он отодвинул могучую пыльную штору, наполняя комнатушку медовым светом, потянулся и сел за конторку, служившую ему одновременно письменным и обеденным столом. На столе уже уютно расположилась крахмальная салфетка, подстеленная под заварной чайничек с треснутой крышкой. Рядом с чайником красовались чашка кипятку и кусок ирландского хлеба, на котором возлежал жирный промасленный шпрот.

- Завтрак аристократа, - хмыкнул молодой человек, и тут же проглотил незамысловатый бутерброд. В ту же секунду из-под дивана вынырнул толстый и наглый таракан с рыжими гусарскими усами, который, не мудрствуя лукаво, принялся атаковать хлебные крошки. Те не оказывали ни малейшего сопротивления.

- Однако, - произнёс хозяин, созерцая прусака. – Отъелся, тоже мне, отрастил ба… кбен... бакенбарды. Мурло усатое.

«Мурло усатое» с самым что ни на есть ёрническим и разнузданным выражением своей насекомой физиономии продолжало клевать остатки былой роскоши.

- Ну, что уставился? – угрожающе продолжал  человек. - Вот прихлопнуть бы тебя туфлей, чтоб поумней был…

И в подтверждение своих намерений он снял с ноги персидскую протёртую туфлю, демонстративно хлопнув ей по полу. При виде говорящей туфли наглый гусар прижал усы – очевидно, он сообразил, что дело дрянь.

- Проваливай, - благодушно посоветовала туфля, - и более мне на глаза не попадайся.

Таракан внял наветам и поспешно ретировался обратно под диван. «Дожили, – подумал молодой человек. – С тараканами общаюсь».

- Действительно дожили, - неожиданно хихикнули из дверей. – Не будь я твоим приятелем, моментально диагностировал бы шизофреника.

На пороге стоял кудрявый очкарик с веснушчатой довольной физиономией в зелёных брюках и форменной рубашке с коронами, поверх которой был накинут белый медицинский халат.

- Нехорошо, Таддеуш. Не дай бог, молва возьмёт да и подцепит историю о «полоумном Селдоне», и пойдёт потеха.

 Таддеуш сердито взглянул на вошедшего.                  

- Нехорошо это, дорогой Айденберг, входить без стука и предупреждения. Я-то знаю, был один, всё ходил…

Айденберг рассмеялся и безмятежно побарабанил пальцами по дверному косяку.

- … всё ходил без стука, ходил, дали ему по ушам – больше не ходит, - продолжил он. – И без стука не ходит, и со стуком – дома сидит, как ему дали. Как же, как же. Помним.

- А что касаемо молвы, - добавил Селдон, - то здесь уже ничего не попишешь. И так несут, а что несут – чёрт разберёт. Будто, мол, я бюджеты семейные прокутил, и вообще – ворюга. Родился человек в Принстауне – и сразу уже каторжник! Не принцы в Принстауне обитают, а колодники поголовно! Парадокс.

- Парадокс, - согласился Айденберг. – И политическая ситуация не обещает нам ничего хорошего. Вон, полицмейстер заявляет, что у одного гражданина кошелёк в омнибусе срезали…

- И сразу же повязали ворюгу, - прервал его Таддеуш, - читали хронику, знаем.

- И вот теперь-то из-за этого кошелька, дружище, война будет. Никаких сомнений. Война с турками.

Селдон иронически махнул рукой.

- Да какие там турки! Воришка-то под дознанием. Простые вещи разучились делать.

Собеседник вздохнул.

- Вот потому тебя, друг мой, и подозревают постоянно. Поменьше таких заявлений. А то сегодня народ говорит, что ты учишь мальцов кошельки срезать, а завтра алименты перестанешь платить. Хотя сам не делаешь ни того, ни другого, - Айденберг подмигнул.

- Да плачу я алименты! – воскликнул «обвиняемый». – Уж на меня-то грех жаловаться, я сестру содержу – дай бог каждому. А проблем от всего этого – не дай бог никому.

- Я-то об этом знаю, в курсе проблемы, как говорится. А публике нашей, сам знаешь, чуть что втемяшится – не вытрясешь. Тут хоть по ушам – звонили и будут звонить.

Айденберг выдвинул ящик из конторки, скрылся на мгновение в туманном пыльном облике и густо, со вкусом, чихнул.

- Да чихал я с Биг-Бена на ваш социум, - огрызнулся Селдон, подпрыгнув на диване. Тот обиженно скрипнул. – Этому социуму всё какой-то социализм подавай. Вон, уже говорят, будто Селдон у нас марксист, читает эту… переписку… Энгельса, с этим чёртом…

- С Каутским? – задумчиво спросил визитёр, разглядывая книжную полку. Но полка дружелюбно пестрела бумажными «пинкертонами», «шэхолмсами» и «пещерами Лихтвейса», и явно не скрывала в себе каких-либо прокламаций.

- Да хоть с Шекспиром! – подскочил обитатель комнатушки и принялся измерять её шагами, ругательно сплёвывая. – Мне-то какая разница? Хотя, с другой стороны – анекдотично всё это крайне. В газетку бы тиснуть, а, приятель?

- У Френкленда хлеб отбираешь, - усмехнулся приятель. – А старик-то ещё ого-го, газета его трудом, можно сказать, и держится. А ведь он тебе отдел мелких краж отдал – небывалая милость с его стороны.

Селдон сардонически расхохотался.

- Да-а, - прибавил он, - это незабываемо. Видел бы ты, Кенске, лица фермеров, когда они прочли «Ведущий рубрики – Т. Селдон». Особенно у этого, который «три куртки замшевых».

Теперь пришла очередь захохотать и Кенске. Очки у него на носу подскакивали, как курьерский локомотив.

- А-а-а, это «всё, что нажито непосильным трудом»… - промолвил он, смахивая слезу.

- Да-да, - весело подхватил Таддеуш, - «три портсигара отечественных, три фотографических камеры заграничных»… Вот зачем тебе, мещанину, три камеры, а?

- Да мне и одной даром не надо, - отмахнулся было Кенске, а затем тихо, кулуарно прибавил: - Когда у меня синематографическая есть.

- А, ну конечно, как же, - протянул Селдон. – А вот этот, значит, завёл себе три камеры, три портсигара и патефон. А как дали ему по шее, больше не заводит. И три не заводит, и вообще нисколько не заводит – вот как дали.

- И ещё один, всё в аллею тисовую ходил-ходил,  теперь уж не ходит. Как фосфор на носу увидал, так и не ходит.

Дверь распахнулась, и на пороге возник доктор Мортимер. Он был в таком же белом халате, как и Айденберг, но под халатом у него красовался серый пиджачный костюм.

- А ещё говорят, что фосфор полезен для здоровья, - улыбаясь, прибавил он. – Пост сдал.

Айденберг недовольно поглядел на него, и пробурчал:

- Пост принял. Много работы сегодня?

- Да не особо. У полицмейстера гайморит, у почтмейстера геморрой, - Мортимер улыбнулся, - у сутяги поясница. Всё как обычно. А у вас как? Всё сплетничаете?

Селдон приосанился и манерно выдал:

- Старушки сплетничают, а мы дискутируем о роли человека в социуме, особенно если данный социум настроен к нему враждебно… Ситуация.

Каору хмыкнул.                                                                                      

- Ситуация-то понятная. Мы все в этой ситуации по уши, скажу тебе. А ты мне такой парадокс разъясни – человека общественность уважает, любит по-своему, – а он сам социопат из социопатов. И хоть кол ему на голове теши, он ничего не сделает – окуклился и сидит себе.

- Ты не Стэплтона часом имеешь в виду? – спросил Таддеуш, зашторивая окно. Бьющий по глазам солнечный луч ему малость надоел. – Так ему было с чего окуклиться. Он с такими кадрами живёт, что мама не горюй. Там у них чуть ли не ножи летают каждый день.

- Ну ножи-то не ножи, - задумчиво произнёс Мортимер, - а кофейники бывало. Мне лично всегда казалось, что это у них такая особенность взаимоотношений. Он прямо светился весь.

- От фонарей? – насмешливо вставил Айденберг, жонглируя стетоскопом.

- Да нет, - пожал плечами  Каору, - вроде от удовольствия. Впрочем, кто их поймёт, они ведь даже не родственники. Мне временами кажется, что и Стэплтон наш вовсе не Стэплтон.

- Ну дык, он же у нас как минимум Ванделер. Во всяком случае, таковым приезжал, - заметил Селдон, нашаривая в кармане табакерку. – Уж я-то эти штуки знаю.

Мортимер промолчал. 

- А вы особо на Синдзи-то и не пеняйте, - неожиданно серьёзно вставил Айденберг, - у него, между прочим, погибла мать.

- У всех мать, - пробурчал Таддеуш, потянул носом и громко, с треском, чихнул. – Чем ты или я в этом вопросе от него отличаемся?

Кенске присвистнул.

- Ты, выходит, не знаешь? Сказать тебе? Мортимер, скажи ему.

Мортимер молчал.

- В конце концов, нам говорить больше не о чем, что ли? – выступил Селдон. - Вцепились, тут, понимаешь, в человека, перемыли ему, значить, все кости. Делать нам больше нечего?

- Оно, в принципе, верно, - протянул Айденберг, - развели демагогию. Социум-шмоциум-эмоциум. Хам-мункулус обыкновенный – и всё. Вот и вся вам антропология. Кушайте с кашей. Так ведь, Мортимер?

Мортимер встал, отодвинул портьеру и долго вглядывался в глубины дартмурских полей, в самое их сердце. Там всё ещё стоял серой кисеёй туман и даже не подумывал рассеиваться.

- Гримпенская трясина, - пробормотал он, - затягивает лошадь, а о хомяках и говорить нечего.

Потом подумал и прибавил:

- Глупость сказал. Но если рассматривать её с антропологической точки зрения, то трясина – богатейший клад для учёного. Здесь, в Длинной низине, много могил неолитического человека, а в самой топи их должно быть непременно  больше.

- Что вполне естественно, - заметил Айденберг, - и не только человека, но и пресловутой лошади, а может быть, тура или саблезубой кошки. Или медведя – ведь были же времена, когда в старой доброй Англии водились медведи! Говорят, в Йоркшире выкопали одного и поставили в Хрустальном дворце – и огромен же он, скажу я вам!

Каору загадочно прищурился, и протянул:

- …и не только неолитического.

- Пардон! – тряхнул головой Селдон, запутавшийся во всей этой антропологической муре, - Попрошу объяснить, как это – не только неолитического? Там, выходит, и современники наши есть?

- Есть, - мрачно отрезал Мортимер. – Например, миссис Ванделер.

Таддеуш наморщил лоб, осмысливая вышесказанное, затем выпучил глаза и тихо произнёс:

- Не может быть.

- Да, - продолжал Мортимер, - Стэплтон рассказывал. Ушла на болота и не вернулась. А ведь знала все тропинки, - добавил он, нащупывая фляжку.

- Я сначала переспросил – как проходили поиски, может она вовсе и не утопла. «Но зачем ей тогда было бы скрываться?» - ответил мне Синдзи, - добавил Айденберг. – Резонно. А ещё говорят, что всё это якобы произошло у него на глазах.

- А в это я не слишком верю, - произнёс Каору. – Он ведь неоднократно заявлял, что до десяти лет на болотах не появлялся. Впрочем, может и врёт.

- А если забыл? – вставил несколько опешивший Селдон.

- Такое не забывается, - твёрдо сказал Мортимер. - Это я говорю как врач. Хотя в этом случае, ответ на заданный мной вопрос напрашивается сам собой.

Айденберг кивнул.

- Глубокая душевная травма, плюс постоянные бои кофейником – и готово дело! А между тем, на этой оптимистической ноте я вынужден вас покинуть. Пора на пост номер один заступать.

- Адью! – кивнул Мортимер. – Думается мне, работы будет немного – заскучать успеешь ещё.

- Давай, - махнул рукой Селдон.

Кенске повернулся на каблуках и вышел. Хозяин комнаты вынул из кармана треснутые часы «Павелъ Буре» и теперь изучал циферблат.

 – Засиделись мы тут, - обратился он к Каору. - Мне-то, однако, тоже пора.

Доктор присвистнул.

- У-у! В Баскервиль-холл?

- Туда, - резко сказал Таддеуш и почему-то потупился.

- Да ладно тебе, я в отличие от Айденберга не интересуюсь, кто тебе салфетку крахмалит, - Мортимер подмигнул.

- А это моё дело, - отрезал домохозяин. - Персональное. Ладно, я пошёл.

Он встал с дивана, медленно прошёл к двери, притопнул на выскочившего неведомо откуда таракана, а затем взглянул на гостя и задумчиво проговорил:

- И всё-таки, какая страшная смерть!

- Подъём в шесть утра? Ненаказуемо.
© Тот самый Мюнхгаузен

Когда Рей проснулась, часы в гостиной пробили шесть раз. За окном всё ещё было темно, и вечный гримпенский туман как-то особенно сгустился. Подобно овсяному киселю в тарелке сэра Генри, он обволакивал собой всю окрестность, густой и материальный. Протяни руку – схватишь.

Юная Лайонс села на кровати и огляделась по сторонам. Комната, в которой барышня проснулась, была для неё совершенно новой – ранее она здесь не оказывалась.

«Кто-то начал бы рассуждать о незнакомых потолках», - подумала Рей, затем ещё раз глянула на восьмигранное окно и улыбнулась.

- Впрочем, - добавила она следом, - в этом не было бы смысла. Какой толк рассуждать о потолках? В мире есть куда более красивые вещи.

Девушка протянула руку и толкнула восьмигранную, с запотевшим стеклом, створку. Окно распахнулось, и сонный циклопидес, завершая своё ночное па-де-де, устремился к стоявшему на столике подсвечнику. И вот в этот-то самый момент, разрушая самым подлым образом всю идиллическую утреннюю картину, за окном грянул выстрел. Ни с того ни с сего.

Рей вздрогнула от неожиданности. Мотылёк, которого она тем самым спугнула, отпрянул от свечи и теперь метался под потолком в поисках выхода. Откуда-то со стороны гранитных столбов и старых мельниц донёсся ещё один выстрел. За дверью что-то заворчало и беспокойно затопало. Раздался дребезжащий, несколько хриплый звук – напольные часы внизу били восемь. Затем на лестнице снова завозились: слышно было, как кто-то кого-то стукнул, а часы, кряхтя и охая, отзвонили четыре раза.

Циклопидес, в фасеточных глазах которого мелькнула часть энтомологической коллекции Стэплтона, распределённой по всем комнатам Меррипит-Хауса, понял, что дело дрянь и здесь его живо насадят на карандаш. От осознания сего факта он заметался ещё сильнее.

Мисс Лайонс нащупала ногами домашние туфли, накинула шаль и задула свечу. Она встала с кровати, распахнула окно пошире – мотылёк тотчас устремился туда, – а сама вышла за дверь, дабы понять, что происходит внизу.

Взору её предстала довольно странная картина. Младший Стэплтон и фройляйн Цеппелин суетились возле громадных мозеров в чиппендейловских завитушках, всячески ругаясь друг на друга. Мозеры стонали и грустно покачивали маятником.

­­— Ну сколько тебе говорить, бурбон? Два выстрела было, значит, прибавляем два часа! Восемь утра время, подъём! – раздражённо кричала Аска, отпихивая кофевара от циферблата.

— При нынешних обстоятельствах нам остаётся только вычитать, - не соглашался тот. – Дело табак. Четыре, четыре, спим.

Традиция эта была одной из множества причуд Стэплтона-старшего, введённых им ещё десять лет назад. Каждую ночь он переводил часы немного назад, а каждое утро выходил на крыльцо с револьвером и числом залпов показывал, который час должен быть на самом деле. Иногда он забывал об этом и либо делал лишний выстрел, либо не стрелял вообще. По его мнению, это должно было разнообразить скучные деньки в Меррипит-Хаусе.

«Сущий кордебалет», – подумала Рей, спускаясь по лестнице.

— Семь, – негромко проговорила она, приближаясь к часам, – семь утра. Доброе утро.

„Временщики“ встрепенулись и тут же прекратили обмен любезностями.

— Д...доброе утро,  – смущённо отозвался младший Стэплтон. Он всегда смущался, когда его заставали врасплох.

— Доброе, – добавила Аска, – ты как здесь?

— Стреляли, – ответила Рей с улыбкой. – Стреляли ведь.

— Именно что стреляли, – съязвила рыжеволосая барышня, – это-то мы как раз заметили. А вот почему семь часов тогда? Выстрела-то два было.

— Выстрела было два, а прибавляем один. Мистер Джек стрелял один раз.

Коренные обитатели Меррипит-Хауса задумались. Молодой кофевар пожевал губами, побарабанил пальцами по мозерам и тут его, как говорят в народе, озарило:

— Конечно же, второй выстрел был слишком тихим. Чёртова дедукция, лучше бы мы перевели часы сразу.

— То есть, ты намекаешь... – Аска перестала сверлить глазами побитый кофейник. – Что ж, это ожидаемо. У них же есть мальчик для особых поручений, его-то, выходит, на болота и выселили. Вот чёрт!

— Разумеется, – Рей уселась на стул у камина и тронула пальцем китайского божка, стоявшего на полке. Божок принялся утвердительно качать головой. – Побег из Кумб-Тресси всё осложнил, надо было оставаться там. И вальдшнеп опять же...

Фройляйн Цепеллин закашлялась.

— А при чём тут птица?

— Да вот, – Лайонс развела руками, будто бы извиняясь, – гуляла в пустошах, а он прибился. В декабре ещё. Крыло ему перебили, потому и не улетел.

Рыжеволосая барышня кивнула и хлопнула дверцей циферблата, отчего мозеры жалобно зазвенели.

— Будем надеяться, за ним присмотрят, – буркнула она.

— Это уж наверняка, – поддакнул Синдзи. – Кофе никто не хочет?

Рей помотала головой, Аска же устало протянула:

— Надоел уже этот кофе, если честно, хуже горькой редьки. Чаю лучше сваргань, хоть какое-то разнообразие.

— Сделаем, – кивнул юноша, доставая с верхней полки заварочный чайник. Откровенно говоря, вечный процесс приготовления кофе тоже сидел у него в печёнках, и по этой причине видавший виды кофейник периодически получал заслуженный отдых. Сегодня, по всей видимости, был как раз такой день.

— Мистер Стэплтон сегодня не вернётся? – спросила мисс Лайонс, поднимаясь со стула.

— Да, – отозвался кофевар, – у него пара дел в Кумб-Тресси, сразу после он прыгает в экспресс до Лондона, где пробудет три дня, а затем в Йорк. Говорит, это связано с его бывшим частным предприятием.

— Ясно, – ответила Рей, после чего вышла из комнаты.

— Минуточку, – напомнила фройляйн Цепеллин, – а он ещё имеет к нему какое-то отношение? Если мне память не изменяет, он давным-давно передал колледж компаньону, ведь так?

— Кое-какие обязанности у него остались, де-юре он всё ещё его совладелец, – подмигнул Стэплтон-младший. – Да и как в противном случае можно было бы обеспечить нам с тобой столь наглый своей продолжительностью экстернат? Любой директор уже взбунтовался бы.

— Он ещё наглей из-за того, – подхватила Аска, – что противоречит нормам нашей чёртовой морали. Девушка учится грамоте, подумать только! Да ещё и на расстоянии. Ужас какой, куда только полисмен смотрит?

— Сюда, – напомнил юноша, – сюда он смотрит. Или не сюда, тут уж как знать. Во всяком случае, семейство наше весьма и весьма подозрительно, если приглядеться.

— Ой, да брось ты! – отмахнулась фройляйн. – Кто тут и к чему будет приглядываться? Под свечкой всегда темно, как говорит старая пословица. Энтомолог на вольных хлебах бросается деньгами – откуда только он их берёт? – направо и налево, дети его, которых он с трёх женщин понабрал, занимаются чёрт знает чем, по болотам шмыгает жуть несусветная – а им хоть бы хны!

Чайник огласил кухню радостным свистом, и Стэплтон-младший ринулся на его пронзительный зов.

— А всё почему? – отозвался кофевар, гремя чашками. – Потому что это аргументы ad hominem. Так про любого можно сказать.

Аска кивнула.

— Именно что. Вот и выходит, что мудрить с нашим положением нечего. Забей, живи, как живём.

Синдзи торжественно, на дрожащих руках, втащил в комнату сервированный по всем правилам поднос и водрузил его на стол.

— Ты мне лучше в-вот что скажи, – задумчиво проговорил он, – п-почему у вас никак не ладится?

— У нас? – барышня подняла брови.

— Н-ну... У... у нас. Вроде как одна семья, во всяком случае, по бумагам. А мы всё время ругаемся. Всё никак поладить не можете. П... просто понять не могу.

— Так, на секундочку... Ага! Вот ты куда клонишь, пёс тебя дери!

Юноша смутился.

— Ну, это так... Вроде... Ха-ха, прости.  Мысли всякие в голову лезут, вот и...

— Да нет, – пожала плечами Аска, – всё нормально. Я лично так и говорила в своё время: дружить выгоднее, так будет проще. Но, говоря её языком, так сложились обстоятельства. Возможно, оно бы и наладилось, не вмешайся тогда кое-кто.

Фройляйн многозначительно кивнула в сторону мозеров.

— Ах, д-да... – почесал в затылке кофевар. – Тогда отцу показалось, что в лукошке слишком уж много яиц.*

На лестнице послышались шаги.

— На завтрак яичница? – спросила мисс Лайонс, остановившись в дверях. За время разговора в гостиной она успела переодеться в домашнее тёмно-синее платье, поверх которого накинула всё тот же виньеточный жилет.

— А? А... Как вам будет угодно, – засуетился Синдзи. – Присаживайся.

— Садись уж, – донеслось с дивана, – и, если на то пошло, с ветчиной.

— С помидорами, – сказала Рей, устраиваясь возле камина, – лучше.

— Чем это они лучше? – вспылила Аска, – Только не говори мне, что ты заделалась вегетарианцем. Да даже если это и так, в самом ресторане «Феррари» ничего вегетарианского не держат, кроме как омлет с ветчиной.

— Возможно, – спокойно отозвалась девушка в жилетке. – Во всяком случае, помидоры не хуже ветчины, нисколько.

Рыжая фройляйн хотела сказать что-то в возражение этому факту, но потом задумалась и пришла к выводу, что в нём всё-таки есть здравое зерно.

— Чёрт, такой аргумент в противовес вековечной ветчинной традиции... – протянула она. – Вот ей-ей, впервые засомневалась, кто из нас более emancipée.

Кофевар хихикнул.

— Не надо паясничать, – заявил он, – поступим л-лучше цивилизованно. Как говорится, разъедим мировую.

Мисс Лайонс вскинула руку.

— Есть предложение. Одна треть с помидорами, одна с ветчиной.

— А третья и с тем, и с другим, – подхватил Синдзи, – д-дабы никому не было обидно.

Столь мудрое решение проблемы при других обстоятельствах сорвало бы шквал аплодисментов, но увы, аудитория Меррипит-Хауса была для этого слишком мала. Так что не стоит удивляться, что венцом дискуссии стала пара жиденьких хлопков.

— Brava! Воистину, браво! – фройляйн Цеппелин состроила самую церемонную мину, какую только могла. – Просто Соломон на Соломоне сидит и немцем погоняет. Да! Этот омлет, этот символ единения, этот голубь мира, зажаренный до того, как вылупился...

— Ещё не зажаренный, – весело возразил Стэплтон-младший, – и не совсем голубь.

— Зануда, – хмыкнула Аска.

— Может быть, – пожал плечами Синдзи.

Рей взглянула на домохозяев и улыбнулась.

«Яичница, да. С помидорами. Как всё-таки мило с её стороны. Вот... У одной одинокой старушки до того была чудо-несушка, что... в теченье... двух, да... лет ела только омлет одинокая наша старушка... Что ж, это может пригодиться».

Комната наполнилась кулинарными ароматами, из кухни доносилось весёлое шипение, что-то грохотало и звенело гулкой металлической нотой. Стэплтон-младший суетился у плиты, взбалтывая что-то в мисочке и выливая её содержимое в раскалённую сковороду, где уже обжаривался румяный бекон в компании с истекающими багряной слезой помидорами.

«Весело здесь, – подумала мисс Лайонс. – Только непривычно как-то. Суетятся, спорят, часы переводят почём зря... Трудно вписаться. Боюсь немного, но всё-таки это...»

— Здорово! – восторженно произнесла она.

— Ещё б не здорово, – кивнули с дивана, – яичница же! Теперь будем ютиться втроём, не считая семпая.

И Аска многозначительно поглядела на мозеры.

— Как бы то ни было, – продолжила она, – спустя столько лет я вношу повторное предложение...

— Точно, – воскликнул Синдзи, появляясь в гостиной, – давайте, как говорится, жить дружно! А вот и наш завтрак.

На большом белом блюде, сам украшенный укропной зеленью, подан был соображённый на троих омлет. Чайник стоял, окружённый мейсенскими чашками, готовыми принять благородный напиток. Рядом расположились молочник и сахарница, ожидая, что кто-то всё-таки окажет им надлежащее внимание. Здесь же был и поджаренный хлеб, и вафли, и вечный слоёный сладкий пирожок.

— Приятного аппетита, – сказал юноша, усаживаясь за стол. – Как дела с прессой?

— «Девонширская хроника», – деловито сообщила фройляйн. – Сам достал её из ящика перед уходом.

— Почитаем, – вздохнул Стэплтон-младший, разворачивая газету.

Внезапно Рей зачем-то нырнула под стол, а затем протянула остальным какой-то листок.

— Это выпало из газеты, – пояснила она. – Судя по всему, кто-то вложил послание...

— И адресовано оно не нам, – добавила Аска, выхватив письмо, – Да, это малость далековато от Лондона.

И обитатели Меррипит-Хауса склонились над листком, как наполеоновские маршалы, изучая карту окрестностей Ватерлоо. Записка была довольно хитро сооружена из хорошо знакомых каждому в «могучей кучке» тайных посланий.

 «...Будьте у калитки в семь-сорок...» – копия письма мисс Лайонс, переписанная рукой сэра Чарльза.

«...Держитесь подальше от торфяных болот...» – нарезка из передовицы «Таймс», выклеенная фройляйн Цеппелин.

«За этим стоит судьба страны» ­– приписано чьим-то незнакомым, крупным твёрдым почерком.

— Кислое дело, – согласилась Рей. – Пещера Лихтвейса.

— Я же говорил, – простонал Синдзи, – табак.