Дверь к чуду от Saburo & Vietnam90 by Vietnam90
Summary:

Пусть все мои сны – это полная чушь и не нужны мне в этом воплощении, но почему, ради всех богов и ками, я не помню, что со мной было два года назад? Где начало моей теперешней жизни, где мое детство?


Categories: Neon Genesis Evangelion Characters: Many
Жанр: Боевик, Драма, Сверхъестественное
Challenges:
Series: Нет
Chapters: 6 Completed: Да Word count: 9438 Read: 41637 Published: 08.12.2012 Updated: 08.12.2012
Story Notes:

Описание: 
Близилась зима, с каждым днём холодало. Шаг за шагом ноги тяжелели, а ведь впереди ещё долгий путь по обглоданной давней войной земле. Опасность может подстерегать на каждом шагу: усталость, радиация, налётчики. На счету каждый глоток воды, каждый патрон, каждая крошка хлеба. Сейчас бы запеть что-нибудь весёлое, приободрить, но - нет, ничего в памяти не всплывает. Совсем ничего, кроме тех лет, что прошли под тяжёлым низким небом, которое глухо к молитвам.

От себя: 
Предложение Saburo работать в тандеме меня, признаюсь, немало удивило. Долго я не раздумывал и с удовольствием принялся за работу, тем паче тематика заявленная была мне интересна. Ни по ходу работы, ни теперь, когда она с успехом закончена, я не пожалел, что за неё взялся. Работать с Saburo было здорово, за что в пояс и кланяюсь.
Ну-с, с финалом нас, что ли. Ур-ра!

1. Глава 1 by Vietnam90

2. Глава 2 by Vietnam90

3. Глава 3 by Vietnam90

4. Глава 4 by Vietnam90

5. Глава 5 by Vietnam90

6. Эпилог by Vietnam90

Глава 1 by Vietnam90

Чужой дом, чужая крепость.

 

- Это не ссадины – это просто кратеры какие-то! Можно подумать, мы шли по углям! Как думаешь, получится выдавать себя за йога?

Макото рассматривает стертые ноги. Галеты плохо сочетаются с лопнувшими мозолями, так что я жую свой паек и отвожу взгляд. Кроме копыт, в его внешности мне не нравится еще кое-что: он не сбрил на стоянке щетину, а отросшие дальше некуда волосы завязал в хвост. То ли специально подражает Кадзи, то ли пошел по пути наименьшей мороки. В любом случае, неприятно. Наводит на мысль, что я тоже подделка, только под Кацураги…

- Аска, ты уже умылась? Я бы сходил промыть.

- Сходи, сходи. Поныл, похвастался, займись, наконец, чем-нибудь полезным.

Парни негромко ржут. Мы ходим к источнику в строгой очередности, потому что на этот раз это просто дождевая вода в гранитной ямке. Сверху ни обнадеживающих колец, ни запрещающих треугольников: совершенно новый резервуар, образованный недавним ливнем, и нашла его я. Сначала набрали питьевую, потом я, Майя и Рика навели марафет, следом, по идее, должны следовать парни. Но они предпочитают вонять.

Я перевожу взгляд на Кадзи, и сердце мое послушно ёкает. Мой двухдневный любовник. Мой сенсей. Мой.

Больше всего меня изумляет вовсе не новая дырка в теле. Я вообще неправильно смотрела раньше на этот процесс. Я поражена тем, насколько надо доверять другому человеку, чтобы не чувствовать себя раздавленной.

Мне не дают побыть наедине со своими мыслями:

- Аска, танцуй! Я дошил.

Айда гордо трясет заштопанным чехлом для моей винтовки. Когда Кенске ведет переговоры, я страхую из укрытия, разглядывая в оптический прицел его визави. Сначала Айда представил заботу о моем оружии как вопрос собственной безопасности, потом попытался сделать вид, что никто, кроме него, не знает, как заботиться о пушке, а сейчас вообще обнаглел, как будто именно я попросила его об услуге. Я равнодушно беру камуфляжную ткань, натягиваю ее на ствол и застегиваю "молнию". Мне не до Кенске, мне невмоготу слушать дурацкие шутки. Поскольку он не уходит, я медленно поднимаю глаза (говорят, голубые), сосредоточенно смотрю куда-то сквозь тощее тело и потом роняю:

- Ну что, теперь ты спокоен за свою жизнь?

А потом откидываюсь на спину и отдыхаю, глядя в небо. Скоро привал закончится, надо будет снова ворочать огромный вещмешок и топать к ферме Тодзи. Уже холодно сидеть на земле, осень, как пилюля в стакане, растворяется в воздухе и тревожит специфическим запахом. Второй сезон очередной моей жизни.

- Могла бы и "спасибо" сказать.

- Спасибо, Айда. Иди тоже ноги помой.

Парни снова веселятся. С развлечениями у нас негусто, вот и рады любой ерунде. Хоити доплел из травы очередную свою лошадку, и теперь поспешно делает возжигание, бормоча молитву Косин-но-хи, Богу Дорог. Аоба из жадности присоединяется: трут еще тлеет и можно не тратить силы на высекание огня. Он подносит ароматическую палочку к оранжевой каемке огня, внимательно следит за струйкой дыма, потом зажимает приношение в ладонях и делает скупые вертикальные махи руками, бормоча имена. Я вспоминаю, что Кадзи никогда не делал возжиганий, только сигаретой однажды так махал, передразнивая особо рьяных любителей досаждать богам. Я слышу, как Аоба перечисляет имена мертвых. Кто о чем: Хоити думает о конце пути и отдыхе, Аоба о наших потерях. Скорее бы день закончился…

После привала мы молча идем вперед. Разведчики уже вернулись, вещи перепакованы для обмена, Кадзи затевает разговор с Айдой, проверяя, готов ли он к работе. Мне кажется, он видит спиной: заботливо повернулся к Сину, когда тот засопел на подъеме (это я слышу, что он сопит, потому что иду рядом, а так парень тихий, как мышка), кинул через плечо взгляд на меня, мигнул Майе. Я размеренно шагаю по мокрой траве, придерживаю ветки, чтобы они не летели после меня в лицо коротышке Рике, внимательно смотрю под ноги и умираю от любви.

В прошлом году мы были у Судзухары и его жены где-то полтора месяца. Отряд тогда состоял всего из восьми человек, мы почти ничего и никого не знали в округе. Оказалось, это очень приличный сектор: четыре тайника, два больших склада, около дюжины ферм и самое главное – форт командора Фуюцке, куда стекаются зимовать отряды, похожие на наш. У Тодзи есть для нас работа, и он готов платить копченой рыбой, бараниной и чумизой. В этом сезоне он хотел попробовать сделать пеммикан из мяса дикой свиньи, не знаю, получилось ли у него. Если да, придется за эту новинку повкалывать от души. Впрочем, вряд ли он придумает что-то тяжелее, чем прошлогоднее задание: той осенью мы строили для него бункер рядом с домом. Судзухара принес чертеж на обороте военной карты. Я бы поняла, если бы он нашел какой-нибудь учебник, оставшийся от военных, но нет, это был очень хорошо сделанный от руки чертеж. А к нему прилагалась пошаговая инструкция, как крепить стены и во сколько накатов делать потолок. Тодзи говорил, что так с ним кто-то из "гостей" расплатился, таких же случайных, как мы. Может быть, это и правда, я в тонкости не вдавалась. Одно знаю точно: я прокляла этого чертежника всеми мерзкими словами, которые остались в моей голове от прошлой жизни. Адова работа. Правда, Тодзи работал с нами, а Хикари тогда варила раз в день на всех уху с диким луком. Вкусно!

Я думаю, сколько перемен произошло за год. В секторе появился доктор, которого мы ни разу еще не видели, зато "птичьей почтой" пришло известие, что он берет пробы воды и ставит знаки, где можно пить. От воды многие болеют, поэтому все наши радовались этой новости. Я, правда, спросила их всех, а что мешает доктору распустить слух об этих пробах, а самому поставить пару-тройку треугольников над хорошей водой? Оставить ее себе и спокойно пользоваться лучшими ручьями. Вода – самый ценный продукт для торговли. Майя, конечно, кинулась защищать совершенно незнакомого человека, мол, почему я на него наговариваю, я высмеяла ее, Мисато приготовилась улюлюкать, но тут внезапно сказал что-то Синдзи, а Синдзи говорит настолько редко, что это всегда выходит очень эффектно. Все его слушают, как стали бы слушать ожившее дерево. Он сказал, главное, что мы не будем пить зараженную воду, а если врач соврет относительно хорошей, то это всего лишь неудобство, а не опасность. Иногда он мудрый, как Гаутама Будда.

Мы вынесли несколько боев, один раз нас хорошо обокрали ночью, потом отряд стал больше. А также – спасибо тебе за напоминание, Аоба, как будто я об этом забывала – мы потеряли несколько человек. Мне кажется, прошел не год, а куча лет, хотя откуда мне знать, с моей-то хромой памятью.

Во мне поднимается обида, грозящая перерасти в бешенство. Не могу принять это. Хоити, самый большой добряк в нашей компании, обожает поговорить о переселении душ, а Кадзи учит не вспоминать былое – это просто память о прошлых наших приходах на землю, это не изжитое. Оно не влияет на наше настоящее, говорит Кадзи, и не надо тревожить других этими разговорами. Скажи только мне, говорит Кадзи…

Я чувствую, что у меня начинают гореть щеки. Я вспоминаю позавчерашний день, когда говорила только ему, касаясь губами щеки возле уха. Он обнял меня и приподнял, я хотела сказать, что так держат детей, когда собираются покрутить их в воздухе, я ничего не сказала, потому что не почувствовала в теле ни одной кости. Если это было лекарством от памяти, дайте мне еще.

Задумавшись, я поскользнулась на траве, судорожно восстановила равновесие и собрала всю промозглую сырость с окрестных веток. Это привело меня в чувство. Я никак не могу сесть и поговорить с ним, обстоятельно и долго, о том, что я помню. Пусть все мои сны – это полная чушь и не нужны мне в этом воплощении, но почему, ради всех богов и ками, я не помню, что со мной было два года назад? Где начало моей теперешней жизни, где мое детство?

Кадзи говорит, что у многих частичная амнезия, что мы попали под мощный заряд армейского излучателя, которым пользуются додзоку. Я ничего об этом не помню. Как можно не помнить бой, после которого остался цел и невредим, но который полностью вычистил твою память? Должно быть, это был какой-то чудесный бой. За этот год мы налетали на додзоку дважды, я знаю все симптомы работы излучателя. Некоторые эпизоды остаются в тени, но хотя бы начало и конец атаки…

А он помнит. Наверное, я просто пострадала больше.

Или так проявляется мутация. Что ж, если мои ненормально-голубые глаза не мешают парням меня кадрить…

Их неловкие, криворукие приставания всегда вызывали у меня раздражение и гадливость. Я качаю головой и снова изумленно думаю, почему с Кадзи все не так.

Все равно холодок в груди. Что-то очень тревожное. Я чувствую, что в прошлом, как в темноте, скрывается нечто большое и важное, оно не может быть бессмысленным, раз оно такое необъятно-большое… Впрочем, Кадзи говорит, что так я не вспомню. Не надо терзать себя, в свое время забытое проявится само.

Черт, как много всего говорит Кадзи!

Я улыбаюсь и переключаюсь, наконец, на что-то понятное.

В этом году мы несем на обмен много вещей. Тодзи просил паяльник, дозиметр, любую ткань, если найдем, оружие, медикаменты, включая просроченные, старые автомобильные покрышки (из них удобно делать шины в случае переломов. Естественно, он лечит не людей, а своих безмозглых овец, которые то и дело ломают ноги), кое-что из утвари. Мы почти все нашли. Дозиметром целую неделю владел и баловался Айда: включал его на всех привалах и готов был поставить безопасные круги на шляпке каждого гриба, который я могла найти. Потом ему наскучило. Этот сектор чист от радиации, фон немного повышается только к югу, и то в пределах допустимого. Я учусь у Кадзи работать с людьми. Я терплю выходки Айды – он гениальный переговорщик, его никто не боится, а еще у пацана отличный нюх на тайники. Кенске разбирается в оружии, Кенске почти никогда не бывает в плохом настроении, а когда он бесит меня, я просто перестаю смотреть в его сторону, и он медленно гаснет, как дохлый армейский фонарик. Мы выходим на поляну и одновременно узнаем ее: все, кто в прошлом году жили у Тодзи. Здесь маленькие алтари его семейных богов, мы видим недавние подношения, и это лучше разведки говорит нам о том, что все в порядке.

- Ито, страхуешь Аску и Айду. На всякий случай. Лучше заберись на дерево – у него собаки.

- Ленгли стреляет лучше меня. Или она отдаст мне винтовку?

Я удерживаюсь от того, чтобы отрицательно качнуть головой и слушаю ответ Кадзи. Я знаю, что он снова увидел какую-то деталь, которую я проворонила, и мне интересно, что это будет: просто знание, которого я лишена, или тонкое психологическое наблюдение.

- Тодзи в курсе, кто его держал на мушке в прошлом году. Помнишь, Аска, какие он глаза сделал, когда ты спрыгнула с ветки?

Я благодарно улыбаюсь. Мне кажется, он специально дает мне возможность продемонстрировать всем, что у меня есть своя история. И тут же становится противно настолько зависеть от него. Нет, не от этого, неправильно… Кажется, я никогда так не путалась в трех соснах, как последние несколько дней. Во мне сейчас по меньшей мере несколько душ: сладко-покорная куколка, которую можно взять в охапку, сосредоточенный мудрец, который собирает головоломку из осколков своей жизни, обычная-я, точка на пересечении диагоналей, проведенных между вершинами многоугольника, на которых стоят Редзи, Икари, Кенске, Ибуки, все…

- Эй, ты куда пропала? – прикрикнул на меня Ито, вообразив, что я впала в немилость у командира. Он уже тянул руки к моей М16. Я в последний момент перехватила винтовку и холодно взглянула ему в глаза. Ито сразу замешкался.

- Держи дистанцию, - злобно предупреждаю я. Он не очень умен, и лучше всего понимает именно такой тон. Потом я поворачиваюсь лицом к Кадзи и наконец отвечаю:

- Да, я помню.

- Ну так вот, Ито, - невозмутимо говорит наш лидер. – Если он увидит снайпера рядом с переговорщиком, он расценит это как жест доверия. А тебя он вообще не знает, так что посидишь на ветке. Возьми арбалет. Это почти наверняка лишнее, но на всякий случай побудь там.

Ито ворчит, но больше для виду: во-первых, он привык слушаться Кадзи, во-вторых, рад избавиться от тяжелого мешка. Я смотрю на Кенске, тот улыбается от уха до уха и надевает на отросшие волосы задом наперед бейсболку.

- Настоящий кретин, - одобряю я.

- Я старался, - разбитным хвастливым тоном отвечает он, входя в роль.

Мы берем обменный мешок и волоком тащим на поляну за плодовыми деревьями. Ого, думаю я, а ведь тут теперь что-то посажено!

- Осторожнее, Айда, здесь грядка.

- Никогда не понимал этих крестьянских занятий, - пыхтит он, надсаживаясь, чтобы облегчить мне работу.

Интересно, я красивая? Или в отряде просто мало девушек?

- По-моему, в прошлом году ты ел все, что здесь росло и двигалось.

- Ты запомнила?

Он чему-то вдруг по-настоящему радуется, застенчиво заглядывая мне в лицо. Бейсболка у него просто суперглупая.

- Ты так жрал, что весь отряд удивлялся, куда в тебя лезет.

- Кадзи всем велел отъедаться, чтобы не мерзнуть и не болеть зимой.

- Чушь, - фыркаю я, мысленно прося прощения у Кадзи.

- Нет, почему, все логично. Понимаешь, теплоемкость тела…

- К нам собака бежит, - прерываю я, останавливаясь. Впрочем, «собака» - это громко сказано, у Тодзи две небольшие дворняги, которые помогают пасти овец и поднимают оглушительный лай при виде чужаков.

- А ты, в общем, нисколько не поправилась, - скороговоркой заканчивает Айда. – Ты бы кушала побольше, потому что очень худая.

- На себя посмотри, мамочка, - бормочу я.

Мамочка?

У меня она была когда-нибудь? По логике вещей, должна бы. Как и папочка.

Хватит, Аска, говорю я себе. Тодзи уже спешит за своими собаками, и пора улыбаться и следить за своим языком, чтобы не поломать игру Айде. Здоровый же он, Судзухара этот!

***

- Ничего себе, какие у меня тут груши упали! – пробасил Тодзи, приблизившись к нам. Я просто кожей чувствовала, как он меня рассматривает. Что ж, не могу сказать, что взгляд наглый или жадный – что-что, а его верность жене я сомнению подвергать не стала бы. Должны быть и у примитивных натур свои положительные стороны. Потом такого же внимания удостоился наш многообещающе набитый обменный мешок. Судзухара незаметно огляделся и вытащил руку из кармана. Я поняла, что там оружие, и что Ито он не заметил. Думаю, Тодзи недолюбливает оружие, предпочитая другие методы самообороны. С друзьями в случае размолвки хорошо помогали его увесистые кулаки, а враги неоднократно убеждались на собственном опыте, как коварны могут быть обиженные фермеры. Но поделиться этим опытом уже ни с кем не могли.

- А-а, старый, матерый Судзухара! – развязно и весело протянул Айда и раскрыл объятья. Я сделала равнодушное лицо, пристально следя за его жестами. Кенске был точен и осторожен: его фамильярность вовсю звучала в голосе, но руки лишь слегка коснулись коротких рукавов Тодзи, а потом переговорщик сомкнул пальцы и озабоченно постучал кулаком в гулкую грудь Судзухары:

- Слушай, ты еще здоровее сделался! Могучий, как Бэнкэй!

- Я тут делом занимаюсь, а Бэнкэй был монахом и вором, - насмешливо отозвался Судзухара, но при этом напряг мышцы на груди и приосанился, поэтому было видно, что лесть ему приятна. – Вы в том же самом отряде? Как Кадзи?

- Да, в том же. Нас теперь пятнадцать, и Редзи с нами. Вернее, мы с ним. Есть у тебя минутка потолковать?

Судзухара кивнул, и мы чинно сели на землю, двое лицом к одному. Кенске надел бейсболку на мешок в знак того, что идут переговоры.

- С прошлой осени многое случилось. Зимовали мы у Фуюцке…

- Это я слышал.

- Довольно спокойно, только весной начался голод, и пришлось уйти. Возле О-Ясу мы напоролись на додзоку, они, похоже, тоже голодали. Ну, нам тут повезло: у них не было дистанционного включателя, поэтому они при атаке облучились не меньше нашего. Хорошее было месилово.

- Отбились, значит.

- Угу.

Кенске достал сигареты из полупустой пачки и предложил одну Судзухаре. Тот степенно взял подношение. На складе № 2 был солидный запас курева, но Кенске всегда делает вид, что у него это последние. Роскошь не может измеряться коробками, ее должно всегда не хватать.

- Видишь что, там берег обрывистый, Кадзи успел сообразить спрятать нас под песчаный козырек…

Айда неопределенно растопырил пальцы, показывая в воздухе расстановку сил. Я с трудом удержалась, чтобы не начать объяснять по-человечески. Чем глупее все выглядит, тем лучше. Нам просто повезло, мы просто дурачки, не бойся нас, Судзухара.

Пустить к себе такой большой отряд страшно, а нам сейчас очень нужна была крыша над головой, провизия и добрая репутация.

- В общем, берег немного экранировал излучение, ну и позиция для нападения у «семьи» была хреновая. Им приходилось спрыгивать на влажный песок у воды.

Некоторое время они молча курят. Я превратилась в изваяние. Все вопросы подождут. Тодзи должен доверять им, доверять… Я не отгоняла от лица противный дым и не понукала Айду. Кадзи полагается на них, и если надо терпеть, пока тугодум-фермер решится на обмен, я готова сидеть здесь до ночи.

Через минуту мне уже казалось, что скорее наступит зима, чем эти двое снова заговорят. Словно в ответ на вспышку моих раздраженных мыслей Айда забычковал сигарету и бодро продолжил:

- Ну, потом все шло более-менее гладко. У реки прожили два месяца, рыбачили. Потом была стычка с конкурентами, там обошлось без крови. Некоторые ребята перешли к нам. Кстати, из них двое – охотники. Потом мы обнаружили старую огневую точку, это вообще оказалась удача: на три скелета шикарный тайник, правда, большую часть занимали бомбажные консервы, деньги и документы, но кое-что еще тоже было. Потом нас обокрали «ползуны», это было неприятно. Летом мы работали на Орибэ Симу, тут на нас снова напали додзоку, но, похоже, другие. У них излучатель работал целый час, и народу много. Тут мы многих потеряли.

- Кого?

- Из тех, кого ты знаешь, - Мисато.

- Вашу рукопашницу?

- Угу.

- Давно?

- Три недели назад.

Судзухара недоверчиво и хмуро покачал головой, и Айда нехотя уточняет:

- Ее сильно зацепило, а Кадзи был в лесу. Троих с собой забрала.

- Лёгкой дороги! Красивая была женщина.

- Лёгкой дороги, - эхом откликаемся мы.

Повисает молчание. Айда вопросительно глядит на Тодзи, предлагая взять слово.

- У нас большую часть времени все было тихо, - не спеша начинает Судзухара. – На зиму попробовал не забивать весь скот, чтобы опять покупать не пришлось у Мохи, но кормов не хватило, оставил под весну только четырех овец и барашка. Дважды были «гости», летом нормальные, как вы, а недавно «додзоку». Хикари успела спрятаться. Я вам покажу потом, как ваш бункер сховал классно. Ну, я их встретил, посидели. Они решили меня не убивать, типа, мой дом будет их базой. Я не сопротивлялся. Потом часть отряда ушла. Взяли копчености, крупу и соль.

Айда понимающе ржет. Я тоже улыбаюсь, показывая, что поняла юмор. На кухне у Хораки есть красивые баночки из черного дерева с золотыми драконами. Никто из посвященных никогда оттуда не брал никаких приправ.

- С оставшимися было просто: сели ужинать, я сделал вид, что желаю присоединиться, меня обругали и заставили им прислуживать. Никому в голову не пришло, что у меня на столе всегда стоит яд вместо перца и соли. Через час мы с Хикари мыли кухню от блевоты и убирали трупы. Потом я выследил и догнал отряд, там один живой еще был. Я его в речку уронил нечаянно. Головой об камень.

Тодзи остановливается, чтобы выслушать комплименты от Айды, и добавляет:

- Может быть, это были те же, что к Орибэ пришли. Ты никого там приметного не запомнил?

- Нет, - виновато отозвался Айда. – Не до того было.

- Ну ладно. Короче, припасы я свои обратно вернул, их почти не поели. Урожай в этом году хороший, но учтите, вас стало больше, и все равно придется докупать у кого-то еще.

- Это понятно, Тодзи. Мы на всех работаем, кого удается уговорить.

- Ладно, показывай, чего принес.

Они начинают выгружать вещи, Судзухара по-хозяйски шевелит пакеты.

- Шприцы есть одноразовые, все просрочено, конечно, но ты просил…

- Иглы возьму, - кивает Судузухара. – Их можно прокипятить.

- Ты умеешь делать инъекции? – удивляюсь я, распаковывая дозиметр.

- Нет, но здесь же доктор теперь есть. У нее что-то вроде лаборатории, она сама делает лекарства. Овцам, во всяком случае, помогает.

Мы переглядываемся.

- «У нее»? – переспрашивает Айда. – Что, такая крутая девчонка?

- Какая там девчонка, она старая, - отмахивается Тодзи. - Ей лет сорок или пятьдесят.

- Ух ты!

- Да, почти такая же, как Фуюцке, - веско подтверждает Судзухара. – Она сюда заходила.

- А чем болели животные? – вскользь интересуюсь я, прикидывая, стоит ли есть баранину.

- Простуда, - пожимает плечами Тодзи. – Мясорубки-то нет?

- Не попадалась, - отвечает Айда.

- Хикари огорчится. Ей надоело стучать сечкой по дну корыта с утра до вечера.

- Как, кстати, она?

- Нормально. Только она сильно испугалась додзоку и старается сейчас побольше сидеть дома. Не показываться посторонним на глаза.

Объяснение звучит ой как подозрительно, но мы не допытываемся, не время. Начинается торг. Судзухра всячески подчеркивает, сколько вещей мы не смогли добыть, я медленно закипаю, но Айда лишь широко улыбается, кивает и нахваливает свои вещи. Зря нас послали вместе, не для меня эти игры – кто кого переврет. Да и спорить за каждую мелочь мне противно. Но я молчу, доверяю Кенске. Он правильно оценил жадный блеск в глазах фермера и не дает сбить себя с толку. Когда Тодзи предлагает расплатиться за все яблочным сидром или брагой, Кенске качает головой с видом искреннего огорчения:

- Что ты! Козо просто не пустит нас в форт, если мы не внесем в общий котел хотя бы по сорок фунтов копченого мяса с носа! А рыбы потребуется еще больше. Удалось тебе, кстати, сделать пеммикан?

- Нет, - хмуро отзывается Тодзи. – Эти свиньи слишком умные, а когда я попытался весной охотиться на поросят, меня секач чуть не убил.

- Значит, рыба и баранина, - мягко итожит Кенске.

Молодец. Вали все на Фуюцке, как на мертвого. Тем более, что это правда.

Нам требуется не менее трехсот килограммов мяса – цифра, которая мне, например, кажется огромной, но я по опыту знаю, что прижимистый Судзухара в состоянии дать, по меньшей мере, половину, хотя и будет прибедняться. Тодзи раскрывает рот, чтобы осадить Кенске, и я вскидываю глаза, стараясь смотреть на него как можно более жалостно. В голову назойливо лезет сравнение с глыбой. Ну и ляхи, ну и бицепсы! Хорошо кушал фермер.  Тодзи теряется, выпускает воздух из груди и бурчит:

- Столько я не могу. Правда. Рыбы – пожалуйста, много накоптил, а мясо нам самим нужно. Есть сушеная ягода, есть чумиза и крупы из солдатских запасников. За это отработаете.

- Опять землю рыть? – в притворном ужасе вопит Айда. Я угадываю за этим воплем облегчение. Эй, не так явно, Кенске!

- Нет, я хочу забор по периметру сада. Загон разваливается, мне овец держать негде. У плодовых деревьев я стволы обвяжу, а остальное пусть глодают. Может, все-таки получится оставить скот на зиму…

Тодзи теребит в руках камуфляжную ткань и посматривает на санитарные пакеты, лежащие поодаль. Дефицитные вещи у нас всегда были предметом отдельного договора.

Айда обводит глазами заросший сад и замечает уже всерьез:

- Судзухара, нас, конечно, много, но такой громадный забор нам не построить…

- На весь периметр у меня и материалов пока нет. Этой осенью я запланировал поставить западную стену. По меньшей мере, она задержит снег и укроет мои посадки от ветра, - фермер гордо кивает на озимые, которые я опрометчиво приняла за грядки с недоразвитыми овощами.

- Частокол, что ли, делать? – тоскливо уточняет Кенске.

Тодзи улыбается.

- Романтично, но нет. Забор будет смешанным – кое-где бетонные блоки, кое-где цинковые листы. Опоры из железных труб. Я не собираюсь вырубать лес без крайней нужды.

- Разумно, - дипломатично одобряет Айда. – Но должен тебе сказать, Тодзи, что если эта стенка упадет кому-нибудь на башку, к нам никаких претензий.

- Ничего, кому не надо – не упадет, - осклабился Судзухара.

- Да я имел в виду твоих овец, - поясняет Кенске с таким кротким видом, что Тодзи начинает хохотать. Справившись с весельем, он поднимается на ноги.

- Ладно, веди сюда всех своих, будем знакомиться и обсуждать детали. Станете лагерем во дворе, я там навес сделал.

Этим он показал, что сделка состоялась. Айда надевает кепку и галантно подает мне руку, помогая подняться.

***

Тем же вечером мы шли вдоль безукоризненно натянутых шнуров, отмечавших ось и границы нашей будущей каторжной повинности. Тодзи явно заболел гигантоманией: если он найдет работников в следующем сезоне, а также очистит еще какой-нибудь подходящий склад, его маленькая ферма разрастется до солидного поместья. Впрочем, судя по очередному чертежу, у него все рассчитано до последнего квадратного дюйма, даже нарисовано с увеличением, как крепить блочные и железные фрагменты. В числе прочего он показывал нам мешки с цементом, однако Кадзи только покачал головой:

- Слушай, планы у тебя, конечно, грандиозные, но у этого добра срок годности вышел лет двадцать назад…

- Потрогай мешок руками, - прищурившись, велел ему Тодзи с ужасно компетентным видом.

- Все спеклось, как и следовало ожидать, - ответил Редзи, выполнив его просьбу.

- Так и есть, - важно кивнул головой фермер. – Они лежали на поддоне на складе под самым окном, а на окне был фанерный щит. Судя по всему, там градом – или пулями даже – выбило стекла, потом мешки намокли, а потом кто-то из военных закрыл окна щитами, и цемент высох. Он схватился, но мешки не разъехались, так что форма у них сохранилась.

- Ты хочешь сказать, что их можно использовать как камни? – с любопытством уточнил Кадзи. Я в очередной раз изумилась, как он часами может выдерживать эти скучные разговоры. Меня не держали ноги от усталости, я хотела близости, а потом прижаться к нему спиной и заснуть. На худой конец, меня устроил бы и пустой спальник, но Кадзи не спешил ни на боковую, ни на романтическое свидание, словно прирос к Судзухаре, а я не покидала его из упрямства. Третьим шел Айда, незаметно потирая глаза и с трудом сохраняя добродушный вид.

- Конечно, командир. Я попросил одного своего гостя с автоматом пустить пару пуль в эти мешки. Один мешок прошивает, два – нет!

- У-у, у тебя был такой серьезный постоялец? – рассеянно спросил Кадзи.

- Да ничего серьезного, - небрежно пожал плечами фермер. – Не повод для беспокойства. Все сложное оборудование доживает последние дни. Генератор у Фуюцке встал, слышал?

- Нет, - поднял брови тот. Новость была неприятной: мы заряжали в форте все батареи, которые у нас только были.

- Ну а что ты хотел, если все это осталось с войны? Вот, - он поднял вверх керосиновую лампу, - за этим будущее. Самые простые вещи и механические приборы. Пока работают всякие там дозиметры, надо успеть обойти как можно большую территорию и наставить значков безопасности. А потом жить помаленьку. Вырезать всех этих уродов из «семей», развести скотину…

- Расплодиться, - в тон ему сказал внимательно слушавший Кадзи.

- Ну и это, - тяжелым тоном согласился Судзухара. – Пойдем, еще кое-что на закуску покажу.

Мы поплелись впотьмах обратно к дому. Ито, стоявший первую стражу с Синдзи, окликнул Айду и начал клянчить сигарету, чего Кенске страшно не любил. Я поняла, что он на взводе: вместо того, чтобы отшутиться, как обычно, Айда сквозь зубы послал его куда подальше.

- Посмотрите на бункер, - велел нам тем временем Тодзи.

Я подняла глаза и уважительно присвистнула. Бункера попросту не было: вместо подземного убежища, над которым мы трудились всю прошлую осень, сзади дома громоздились обугленные останки какого-то строения. Холм земли скрылся под грудой головешек. Вдобавок ко всему между домом и развалинами гордо торчали налитые кочаны капусты, явно и лживо свидетельствуя, что никто не подходил к пожарищу, и брать там нечего.

- Здорово! – искренне сказал Кенске, на мгновенье встряхнувшись от усталости.

- Ага, самому нравится, - любуясь делом своих рук, кивнул Тодзи. – Ладно, валите спать, завтра работы по горло.

- А Хикари так и не вышла, - заметила я, пытаясь, как и Кадзи, получить лишнюю информацию. – Я думала, она хотя бы поздоровается.

- Она махала тебе из окна, - заметил Айда примирительно.

- Она боится, - повторил наш хозяин, упрямо придерживаясь своей байки. – Может, потом обвыкнется и выйдет.

- Ладно, мы пойдем. Половина наших уже в палатках и дрыхнут. Спасибо тебе, Судзухара.

Мы простились с Тодзи и пошли под навес. Кенске плелся за мной до самой моей палатки, которую я делила с Рикой (а когда она пускала к себе кого-нибудь из парней, то и с ее любовниками). Я нырнула внутрь, посидела с четверть часа и вышла, тихо огляделась, поскребла ногтем по стенке палатки Кадзи и, не оборачиваясь, пошла в лес. Удалившись метров на сто, я встала в тень и стала ждать. Это была моя игра, пряная, болезненная. Он мог не прийти, не найти, не заметить меня. Я бросала вызов: если он его не примет, мне не вообразить большего оскорбления. Я уже забыла, как мне хотелось спать в компании Тодзи несколько минут назад.

- Аска?

Далекий костер не освещает его фигуру. Я кидаюсь в горячие руки, висну на шее – жест стыдный, восхитительный. Тело расслабляется. Кадзи молча сбрасывает куртку и слишком быстро роняет меня на нее. Я вздрагиваю: холод сентября сквозь тонкую подкладку одежды добирается до тела, влажная трава пахнет сильно и тревожно. Этот сумасшедший раздевается полностью, я вздрагиваю еще раз – уже за него, зябну за него, думаю, что, может, я правда слишком исхудала, и лежу теперь, как кости на леднике, но глупые мысли выметаются из моей головы в потрясающе тихую ночь, когда он целует меня. И рот горячий!...

Луна высунула край из туч, потом вышла полностью. Я слушаю свое лихорадочное дыхание, от задранной под горло рубашки пахнет костром – она коптилась утром после стирки возле самого огня. Черные волосы метут меня по груди, я думаю, как это здорово, что у него длинные волосы…

Небо качается вместе со мной. Если Кадзи целует меня днем, трава из зеленой превращается в голубую. Ночью просто качается небо…

Он уязвим сейчас, как любой голый мужчина, притертый вожделением к лону женщины, сросшийся с ней ниже пояса. Плевал он на эту уязвимость – никто нас не тронет. Вместе с Кадзи я доверяю этой ночи, этой тихой поляне. Холод снизу и жар сверху, я отстраняюсь от холода, льну к нему, забрасываю на жаркое тело руки и ноги…

И на фоне огромной желтой луны, бесшумно раскинув крылья, скользит силуэт совы. Спасибо…

Через пару минут я снова начинаю мерзнуть. Полы рубашки, рукава и ворот как будто кромка железной посуды поутру: все отталкивающе-холодное и скользкое. Мы молча одеваемся и потихоньку бредем к лагерю. Кадзи тихо спрашивает меня, что я думаю об очередных чертежах и планах Тодзи. Вопрос кажется мне абсолютно безумным – как он вообще может думать о таких вещах сейчас? Но я глотаю свою растерянность, я даже готова сама сделать вид, что наши свидания не переворачивают мне душу – это слишком глубокое место, я не умею плавать на такой глубине. Рика запросто трещит со своими парнями и до, и во время, и после секса. Она может уютно подмахивать кому-нибудь и искренне радоваться, обращаясь ко мне: Аска, как здорово, что уже осень, и комары не кусают в задницу. Но я не Рика... Я собираюсь с мыслями:

- Он уже не первый год строится. Наверное, специально расспрашивал всех своих постояльцев. Или искал по «птичьей почте».

(Ему нужен был очевидный ответ или гениальная догадка?)

- Видишь ли, это все не похоже на случайные подарки разных людей. Мне кажется, Тодзи выполняет чей-то большой план: сначала укрытие, потом стена по периметру. Это не загон, это дальний рубеж обороны, похоже? Да и сделано за год для одного человека слишком много.

- Ему могла помогать Хикари и люди из других отрядов. Почему ты думаешь, что это не его собственный план?

- Все устроено удивительно умно.

Он с любопытством смотрит мне в глаза и беспомощно добавляет:

- Аска, ему от силы лет шестнадцать, откуда он может все это знать?

- Ты хочешь сказать, что знания приходят в голову на тридцатый день рождения? – ядовито спрашиваю я, и он улыбается.

- Нет. Но поверь мне, Тодзи не похож на строительного гения. Он нашел какого-то покровителя.

- В любом случае, ты спрашиваешь не того человека. Я даже возраст ничей определить не могу, включая свой собственный, - с прорвавшейся грустью отвечаю я и опускаю глаза.

- Ну, в этом есть некоторое преимущество, - возражает мой небритый герой, причем комплимент готов родиться прямо у меня на глазах. Он явно начинает фразу, не зная, как ее закончит, поэтому я перехватываю пас:

- Ты считаешь, что мне пора скрывать годы?

- Нет, - решительно возражает он. – Это уж скорее мне!

И прекращает дискуссию, раскрывая объятья. Я отворачиваюсь от него, он по-медвежьи обнимает меня сзади и покачивает, отчего мне снова становится спокойно, и хочется упасть каплей в теплое овечье молоко и раствориться в нем.

Кадзи неслышно вздыхает. И я, как будто у меня открылся третий глаз, понимаю, что он вспомнил Мисато. Как будто грусть сидит в кончиках его пальцев и стекает мне на кожу. Мне делается смутно.

Я бы не уважала его, если бы он забыл Кацураги так быстро.

Он настоящий мужчина, и потому он помнит, гордо говорю я себе в мыслях.

Он настоящий мужчина, и потому он держит себя в руках, добавляю я напыщенно, никакого нытья, он как настоящий буси, и я прощаю ему этот случайный вздох.

Ну да, издевательски довожу я мысль до конца. И спать он со мной начал меньше чем через месяц по той же самой причине – он настоящий мужчина!

Я снимаю с плеч его руки, молча киваю ему и ухожу к палаткам.

Этой ночью во сне я вижу себя в бою, знаю, что бело-синий исполин, закрывающий меня щитом, - это почему-то Синдзи, а командует мною Мисато.

Утром с отвращением расстегиваю мешок и отгибаю мокрую от слез подкладку.

***

- Ненавижу, когда предчувствия сбываются.

Айда пока не может мне ответить: мы схватились за мешок, и тяжесть округлой глыбы, в которую превратился цемент, отрывает нам руки. Мне кажется, что у меня трещит пресс. В аккуратную дыру, напоминающую десну без зуба, мы кладем свою отвратительную на ощупь ношу, причем я едва успеваю выдернуть пальцы. Запыхавшийся Айда виновато пожимает плечами. Ритм работы сбивать нельзя, я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и синхронно с Икари подхватываю второй мешок. Его челка падает аж до кончика носа, надо вечером взять молчуна за грудки, прижать к дереву и обкромсать эти лохмы. Я улыбаюсь. Кадзи всячески опекает Сина с тех пор, как он чуть не погиб прошлой зимой, и мне это нравится. Лучше уж Сина, чем Майю. В конце концов, Синдзи всех нас спас тогда, и за это заслуживает небольшой заботы. Он единственный из нас умеет впадать в боевое безумие, которое Кадзи почему-то называет «берсерком»

- Перекур, братва, - нарочито бойко объявляет Айда. Пот льет с нас ручьем, и я поневоле вспоминаю, что у меня только две рубашки, причем вторая – грязная. Нам смертельно некогда: Тодзи торопит, сил к концу дня нет совсем.

Я приваливаюсь спиной к недостроенной стене. Рядом, между Хоити и Руйтэном, крутится Рика, у них сделано больше, чем на нашем участке. А у Майи, которая работает между Макото и Сигеру, наоборот, меньше. Я мрачно поясняю свою мысль:

- Это оказалось так плохо, как я и думала.

Айда торопливо попыхивает сигаретой. Синдзи занимается тем же, чем и я: ищет глазами Кадзи, чтобы получить его поддержку на расстоянии. Меня это немного раздражает, особенно когда вместо нашего общего адресата взгляд перехватывает Тодзи. Судзухра затягивает проволоку в креплении и вразвалку идет к нам. Отлично, теперь они будут обкуривать меня в два ствола!

- Привет, работнички. Не угостишь?

Кенске, явно проклиная себя за слабость, протягивает пачку.

Завязывается разговор, как всегда у Тодзи, тягучий и скучный. Судзухара делится посетившей его идеей: оказывается, он пришел к выводу, что никакой защиты у войск, использовавших излучатели, не было, оружие просто использовалось дистанционно. Иначе откуда дистанционное управление у додзоку? Ему плевать, что мы лично видели на складах разрядившуюся защитную броню: «А с чего вы взяли, что она экранировала излучатель? Может, она совсем для другого сделана?». Кенске забывает, что он дипломат, и начинает горячиться. Оружие – его конек и слабость, дилетантские раздумья Судзухары режут ему мозг. Я отворачиваюсь от дыма и спора, ощущая накатывающее изнеможение. Зря мы остановились. Потом полчаса будем втягиваться обратно в ритм.

Майя делает неловкое движение, и железная скоба падает между трубой и мешками. Девушка наклоняется, выставив вверх точеную попку. Я вижу, что Аоба немедленно предается созерцанию ее ягодиц. Сигеру и Макото ухаживают за ней оба, она пугливо уклоняется от секса, но готова часами лепетать то об одном, то о другом своем кавалере. На меня накатывает острая неприязнь к ней. Позой и кудряшками на черной головке она напоминает овечку Судзухары. «Добегается», - брезгливо думаю я. Тонкие пальчики никак не могут зацепить скобу, и я внезапно представляю, как Макото берет ее за уши и приближает лицо к паху, а Сигеру вдувает в задницу.

Чего это я?

Голос Айды делается визгливым, он доказывает Тодзи, что оружия без защиты не бывает, и размахивает окурком перед самым лицом побледневшего злого Судзухары. Я удивляюсь, почему он просто не скажет, что мы видели инвентарный список оружия? Забыл, что ли?

Мысли шевелятся вяло, я хмурюсь.

За несколько шагов от меня вскрикивает и невнятно ругается Ито.

И вдруг я чувствую, как что-то мягко утыкается в мои башмаки. Я опускаю глаза. Синдзи лежит на земле, скрюченный, обмякший, обнимает голову крест-накрест руками и тихо, протяжно ноет.

Паника ударяет меня, как разряд тока. Дело решают секунды, я до боли стискиваю кулаки, пытаясь преодолеть немоту и расслабленность, я сползаю за ненадежное укрытие мешков и хрипло кричу:

- Кадзи! Они атакуют! У них излучатель!

К несчастью, на этом нельзя закрыть глаза и отключиться.

Я нащупываю винтовку, она цепляется ремнем за чертову тучу стройматериалов, я выпутываю ремень – вечность. Встаю на колени. Оружие ныряет прикладом назад. Я схватила ее не посередине. Надо перехватить. Эта сложнейшая геометрическая задача занимает еще минуту.

Я слышу, что Кадзи кричит, и голос у него вроде бы нормальный, мое сердце на миг радостно взбалтывает стылую кровь. Я осмысленно гляжу по сторонам, и новый приступ ужаса замораживает глазницы: все кого я вижу, обдолбаны, заторможены, Рика истерично ревет, Айда медитирует на окурок.

Кадзи же нас учил…

Любое ритмичное действие…

Я начинаю считалку, пытаясь на каждый слог делать по одному движению, но не могу вспомнить третью строчку. Все это слишком сложно.

Я передёргиваю затвор. Потом тупо смотрю на кровь под ногтем. За что-то зацепилась.

И в это время они нападают.

***

Первые выстрелы раздались с нашей стороны: у какого-то идиота пальцы свело. Кадзи же учил!..

По нам тотчас же открыли ответный огонь. Я инстинктивно пригнулась пониже, не заметив, как скинула с себя отключившегося Синдзи. Ну же! Где его берсерк, когда он так нужен?

Айда сжался в клубок, а Тодзи по-пластунски принялся ползти вдоль стены в сторону дома. При них нет оружия – догадалась я. Дьявол, при мне-то оно есть!

Я сжала пальцы на цевье, чтобы убедиться, что верная винтовка действительно в руках, а не валяется рядом в грязи. Айда все мозги мне просушил, что для М16 грязь – верная смерть… Да что ж такое-то!..

Чуть поодаль Сигеру одеревеневшими пальцами дёргал затвор пистолета-пулемёта, а Макото – пытался высунуться и стрельнуть из пистолета. Майя лежала рядом, обливаясь слезами.

Ито… Где же чёртов придурок Ито?! Ах, вон он – так же, с пистолетом. Тут до меня, наконец, дошло, что именно он сделал первый выстрел: обстреливали больше его позицию, отчего недоумок боялся и ухом повести. Ублюдок всех нас в могилу сведёт…

Переведя флажок переключателя-предохранителя в положение «автоматический огонь», я сделала три выстрела в небо. Вражеская стрельба тут же притихла: зассали.

Со своей позиции я ничего путного не могла сделать: стена была не достроена – слишком низкая. К тому же, на таком расстоянии от оптического прицела не было толку: пока я прицелюсь, из меня дуршлаг сделают.

От души хлопнув себя по лицу и прогнав резко навалившийся дурман, я попыталась было высунуться, но в стену с той стороны тут же глухо хлопнулась пуля. Синдзи застонал. Дерьмо! Мне бы только за Тодзи до грушевого дерева доползти, да к прицелу прильнуть, но с Айдой Синдзи не оставить – оба погибнут. А всё Ито, сука…

А Кадзи же учил! Не стрелять первыми, не дать противнику разведать нашу позицию. Если уж стрелять, то наверняка, чёрт подери. Ах, если б только знать, да залечь возле того грушевого дерева… Если бы, если бы…

-Аска!.. – Это что, Кадзи? Ему нужна помощь!

Я обернулась, и увидела. Увидела, как пуля пробила попорченный Майей участок стены и угодила ей точно под левую ключицу. Побледнев и, кажется, пискнув, она хлопнулась в грязь. Я остолбенела, а Макото – как раз говоривший с ней – вдруг заорал и высунулся за стену, открывая неприцельный огонь из пистолета.

Я чуть не крикнула «Болван!». Грянул выстрел из ружья, показавшийся мне раскатом грома. Несчастного Макото лишило головы, а Сигеру зацепило в плечо. Вскрикнув, он завалился прямо на тело Майи и дал косую очередь из своего пистолета-пулемёта.

Это скинуло с меня завесу оцепенения. Я поймала раненного бандита в оптику. Дьявол! Я забыла перевести переключатель обратно! Очередь дёрнула винтовку вверх – я не была готова, - но я всё же попала ублюдку в горло и в лоб, он рухнул со стены.

-Аска!.. – Это всё-таки Айда, скулит, как щенок.

-Заткнись! – попыталась крикнуть я, но изо рта вырвался лишь сдавленный сип.

Ещё двое попытались перелезть там, где только что был убит их приятель. В этот раз переключатель оказался в нужном положении, и двух пуль на обоих хватило с лихвой.

Синдзи снова завыл, и на меня тоже вдруг навалилась по меньшей мере долбанная гора. Виски сдавило с такой силой, что от боли у меня слёзы из глаз брызнули, а к горлу подкатила рвота. Я едва успела отвернуться, когда меня стошнило.

Сознание помутилось, и, похоже, я даже потеряла сознание на пару секунд, а когда очнулась, то увидела, как на Айду прямо со стены прыгает тощий бандит с ножом. Айда его заметил, но замер на месте. Нет, чтобы!..

Я попыталась вскинуть винтовку, но только сейчас поняла, что выронила её из рук, когда отключалась. Она упала точно на Синдзи, но ремень – этот чёртов самопальный кожаный ремень – зацепился ему за сапог. Пока я дрожащими руками пыталась его высвободить, доходяга опрокинул Айду на землю, и едва не пырнул: повезло – нож ушёл левее и – в землю. Ещё пара секунду, ну, пожалуйста! Уже почти!.. Долбанный ремень…

Айда вдруг истошно закричал и двинул доходяге лбом по носу. Тот потерялся, и получил своим же ножом в бок: Айда, сукин сын, сделал его и…

-Придурок! – рявкнула я, напрочь забывая о винтовке и пиная его под коленку и не давая тем самым подняться.

Он повалился наземь. Нож снова воткнулся в тело доходяги, и Айда использовал его как опору… Поделом этому бандитскому выкормышу.

Раздался отчаянный крик, и я оторвала глаза от трупа: два здоровых мужика перемахнули через забор с левого фланга! Один махнул кукри, и вот Ито с распоротым горлом рухнул на колени. Рика была следующей – это она кричала… Да что ж такое!

Я, не заботясь о ноге Синдзи, рванула ремень на себя и вернула себе оружие. Паскуды… Сдохните, суки, сдохните! В ушах эхом отдавались выстрелы.

Я уложила троих, а ещё двоих сразил меткими выстрелами из револьвера Кадзи. Он подскочил ко мне и, прижав к земле, сделал ещё один – контрольный – выстрел в поднимающегося подонка.

-Кадзи! – прокаркала я.

-Тодзи заперся в бункере, - с ледяным спокойствием сказал он, вытряхивая из барабана пустые гильзы и вставляя патроны. – Он бросил нас, понимаешь?

Айда всхлипнул, указывая пальцем в том направлении, где лежали на земле наши девчонки и Сигеру – раненные, но, несомненно, ещё живые. И вот сейчас этот назойливый оружейный маньяк, сам никогда даже не стрелявший, был, мать его, прав: мы оказались в полной заднице. Нас резали, а мы… Мы… Мы умирали.

Новая волна тошноты начала атаку. Я приготовилась, но Кадзи положил мне руку – отрезвляюще тёплую, родную руку – на лоб, и – отлегло.

-Я потащу Синдзи, ясно? – сказал он, протягивая свой револьвер – серебристый, чистенький – Айде. – Вы двое прикрывайте и отходите следом. Укроемся за домом Тодзи. Я думаю, счёт ровный, так что у нас все шансы победить.

-Но как же?.. – начала было я, но Кадзи перебил:

-Нужно спасать Синдзи. Займём высоту, добьём додзоку и вытащим остальных. Всё ясно?

Да, Кадзи! Всё и даже больше!

Он поднялся на ноги, чтобы было удобнее вытаскивать Синдзи из грязи. Я – чёрт возьми, снова я! Я! – замешкалась. Ноги дрожали, и мне пришлось аккуратно упирать приклад в мешки с цементом, чтобы подняться.

Сухая, бесконечно долгая очередь расколола укрывшееся было тишиной поле. Резкие хлопки будто ранили мне уши, а в голове прояснялось.

-Пулемёт! – крикнул Айда, но – поздно.

Алая вспышка, казалось, ослепила меня, и я не заметила, когда Кадзи вдруг завалился на бок. Пуля попала ему чуть выше бедра – это я почему-то запомнила.

Кадзи… Кадзи!.. Кадзи!

Я заорала и, презрев заботу об оружии, рванулась наверх, зажимая спусковой крючок ещё до того, как дуло взглянуло на позиции врага. Что-то меня удержало, и я по инерции подалась вперёд, на стену. Боль удара обошла меня стороной – мне было не до себя, не до дурацкого синяка на роже. Я резко повернула голову назад.

В поясной ремень мёртвой хваткой вцепился Синдзи. Он смотрел мне в глаза, и взгляд его был удивительным, чистым и незамутнённым. Я потерялась, и… Проклятье, затылок… Кажется, я налетела и им на долбанный мешок.

Черные пятна перед глазами мешали мне отчетливо видеть. Откуда-то с неправильной стороны, от дома, начали прошивать звуковую ткань боя строчки выстрелов. Мне хотелось дослушать литанию свинца, понять ее тайный смысл, но я не успела.

***

Я очнулась в месте, в котором потихоньку мечтала очутиться с начала осени. Это была теплая спальня Хикари. Голос за стеной принадлежал Кадзи, так что я не успела испугаться за его жизнь. Помимо легкой головной боли никаких дискомфортных ощущений не было, и я лежала в прострации, глядя на стену и отказываясь подавать признаки жизни, чтобы позвать кого-нибудь и узнавать новости. Я знала, что услышу мало хорошего.

Цикада пересекла ущелье между дверью и стеной, споро двигаясь навстречу Кришне, который тянул к ней голубые руки со старой картинки. Хикари верит, что все эти выцветшие святые и пластмассовые букетики на полочках охраняют ее дом. Я вспоминаю, что Рика не любила цикад. В детстве, говорила она, я бросала их в бассейн, и там их жрали карпы.

Я тоже так делала?

Цикада обеспокоено поворачивает глазастую голову и смотрит на свои массивные ляжки. Я удивляюсь, что она настолько гибкая.

Ах, ведь Рика умерла…

А про цикад я ничего не помню.

Хари Кришна, танцуй с нашими мертвецами.

Мой взгляд скользит по стене дальше, опережает цикаду с ее заботами. В прошлом году Кадзи сказал, что здесь висят не только местные святые. Он шутил, что кое-кто из богов забрел слишком далеко. Он называл их по именам и учил Хикари, к кому как обращаться. Еще мы гадали все вместе, кто собрал эту коллекцию. Картинки кажутся страшно старыми. Я задерживаюсь на самом верхнем изображении с порванным краем. Оно сделано тонкими штрихами, складывающимися в контрастные фигуры и предметы. В центре застыл некто в балахоне без талии, за спиной я угадываю не то облако, не то перья. Вижу слащавое лицо и белый цветок в руке. Вокруг головы изображены тонкие лучи – наверное, это какой-то просветленный. Он мне и в прошлом году казался самым знакомым.

Я закрываю глаза.

И в последний миг перед сном в голове струятся слова: ли-и-итография… ли-и-лии… арррр-хангел…

А дальше тянуть цепочку слов почему-то становится страшно.

***

- Ты уже не спишь?

Я открываю глаза и вижу жену Тодзи. Она жутко потолстела, изумленно думаю я. Потом, глядя на худое лицо и тонкую блеклую руку, я понимаю, что ошиблась: она не разъелась, а заболела, от какой-то дрянной хвори у нее безобразно раздуло живот…

И только когда она привычно краснеет, я понимаю, в чем дело. Хикари просто беременна.

- Здравствуй.

- Ну что ты на меня так смотришь, - плаксиво спрашивает она, потирая свое выпученное достояние. Я вижу, как под тканью свободного платья перекатывается какой-то желвак, и меня резко начинает тошнить. Скорее всего, от излучателя, но и от вида будущей роженицы – тоже. Я подпрыгиваю и разворачиваюсь лицом вниз, ожидая спазма. Хикари поспешно сует мне в губы мешочек с мокрой травой, я закусываю его, сосу терпкую жидкость, и меня помаленьку отпускает. «Что же ты не пила свой замечательный майский проломник, который собирала в прошлом году», - думаю я. – «Не помогает гомеопатия от бойкого хера Тодзи?».

- Спасибо, всё.

Я откидываюсь обратно на постель. Черт, я сплю на койке беременной.

- Я сейчас встану

- Аска, тебе противно меня видеть?

Она обидчиво кривит губы. Господи, думаю я в злом смятении, Хикари всегда любила слезу пустить, а сейчас, похоже, у нее глаза постоянно на мокром месте.

- Не говори ерунды, пожалуйста. Столько времени могли бы общаться, если бы ты не пряталась!

Она плачет, вытирает лицо рукавом, трет гуляющий под грудью желвак и смущенно поясняет: «Пятка пошла… Видишь?»

- Ему тесно, - сквозь зубы выталкиваю я. Сумасшедшая дура, зачем она тащит ребенка в этот мир? Хикари такая же травмированная, как и я, у нее тоже в голове нет ничего, кроме последних двух лет жизни.

- Да, - скупо соглашается Хикари. – Мне рожать через месяц. Аска, я боюсь!

Я ничего не говорю ей. Мы обнимаемся и долго сидим на кровати, с которой мне нестерпимо хочется вскочить…

У нас было трое раненых, включая Кадзи. Похоронив убитых, мы вернулись к работе, но я разрывалась между очередным заданием на день и желанием ухаживать за тем, о ком постоянно думала. Нас стало меньше: хорошо, потому что часть их работы сделана, а еды им уже не надо. Плохо, потому что теперь нам приходится работать за двоих. Тодзи ни за что не даст нам еды просто так, даже несмотря на то, что мы защищал его дом. Ублюдок! Не могу простить ему, что он не пустил нас в бункер и стараюсь не разговаривать с ним.

Кенске потихоньку сообщает мне и Сину, что успел заметить фигуру в длинном плаще и очках на тех развалинах, которые маскируют бункер. Я не слишком верю, помня, что Айде досталась не меньшая доза облучения, чем мне.

Но кто-то, безусловно, стрелял из автомата по нападавшим, и этого кого-то прячет Судзухара в бункере, обрекая нас на гибель. Я с размаху вбиваю ржавый костыль в опору. Я ненавижу Тодзи. Нельзя этого показывать. Мне не надо, чтобы он накормил нас отравленным супом

Вечером мы, как потерянные гусята, идем навещать нашего лидера. Он больше не мой, не моя тайная персональная страсть. Он теперь объект всеобщей заботы. Сам Кадзи с кривой улыбкой называет наши походы «поклонением мощам». Мы все чувствуем себя виноватыми за то, что ему так больно. Я не могу справиться с этой виной, хотя разум холодно констатирует: Кадзи лежит пластом, пока мы надрываемся с этой чертовой стеной, мы зарабатываем ему на место в форте Фуюцке, и возможно, он отлежится и восстановится быстрее, чем мы придем в себя от этой работы… Стоит посмотреть на его запавшие глаза, и жалость захлестывает меня с головой. Я уже ни о чем таком не думаю. Я лепечу неуверенным голосом:

- Сегодня мне опять снился бой, Кадзи-сан. Наверное, до амнезии я была солдатом…

Он красноречиво смотрит на мои руки, на ноготь, сорванный затвором.

- Все-таки, наверное, нет, Аска. Я надеюсь, что нет…

Ему трудно дышать, трудно фокусировать взгляд. Мы неловко топчемся возле него, а потом уходим. Он просил меня скрывать нашу связь – он объяснил это с той кривой улыбкой, которую я люблю больше всего на свете: «Аска, мне же будут все завидовать!». Я думала, что он так поступает из-за Айды. Может быть, это очень умно было тогда, может быть, это стало еще умнее сейчас, когда в нашем отряде я – единственная девушка, а Хикари не только замужем, но еще и с огромным пузом, но зато я не могу найти повода, чтобы ухаживать за своим любимым. Я работаю на стене, принимаю от Сина и Айды тяжелые короткие бревна и не могу бросить все, чтобы быть с ним.

Так прошла целая неделя. В какой-то момент я поняла, что мы близки к финишу: те последние секции стены, которые заранее собрал на земле и планировал поставить вдоль мешков Тодзи, внезапно стали заметно иссякать, очищая пространство рядом с нами. Я только- только успела набрать воздух, чтобы вздохнуть с облегчением, как Синдзи, пользуясь прутом вместо рычага, слишком сильно затянул проволоку, и она лопнула. Горизонтальные стяжки разъехались в стороны, обрушивая щиты, которые мы ставили последние полтора часа.

- Ах ты дрянь тупая! Безмозглая, безрукая, бессмысленная дрянь!

Я накинулась на Икари, готовая избить его за ту надежду на отдых, которую он только что прикончил на моих глазах. Син вжал голову в плечи и понурился.

- Аска, она ползёт!

Тон Кенске заставил меня подпрыгнуть: в голосе звучало столько ужаса, что я подумала про змею. Однако ползла не какая-то там хладнокровная гадина, ползла стена, сначала от страха мне показалось, что чуть ли не по всей длине. Бревна рассыпались, как пластинки веера, крепления лопались со звуком выстрелов. На несколько секунд мы остолбенели. Когда все закончилось, я медленно повернулась к Икари:

- Ты… ты…

- Ленгли, прекрати.

Это было сказано голосом Кадзи, четко и бескомпромиссно. Так не говорят с любимыми девушками.

- Ты же не считаешь, что он разрушил все это одним поворотом руки?

- Знаешь, шеф, считать тут вовсе не обязательно, - раздраженно ответил за меня Кенске. – Мы это как бы видели!

- Ну-ка, марш ко мне оба! И ты, Синдзи, пожалуйста, тоже.

Так могла бы сказать Кацураги, но никак не Кадзи. Я с деревянным лицом бросила – впечатала – в землю молоток и двинулась в дом. Айда сопя, пошел за мной, а потом вздрогнул и перешел на бег. Кадзи оседал на крыльцо, слабеющими пальцами пытаясь уцепиться за косяк. Синдзи вскрикнул, и вот мы втроем тащим его обратно в кровать, и мне так плохо от того, что он вскочил на ноги из-за меня. Мы неловко кладем его поверх одеял, он открывает мутные глаза и тревожно смотрит на всех нас:

- Аска, Айда, прекратите оба! У Тодзи что-то пошло не так, Син совершенно ни при чем! Подумай сама, подумайте: что это за ограда, если она держится на одной проволоке, а порвать ее может подросток!

Мы переглядываемся.

- Тодзи заставит нас переделывать сегодняшнюю работу.

- День-два еще… Надо потерпеть…

Лоб Кадзи не просто блестит – сияет от обильного пота, и я не знаю, кому он это говорит – нам или самому себе. Я забываю обо всех договорах, присаживаюсь возле него и делаю компресс. Они танком меня не сдвинут отсюда сегодня. Вода в тазике становится грязной от моих рук. Я грязная сиделка.

- Не ссорьтесь вы… - с трудом выдыхает Кадзи, и я плачу.

Вечером я пришла к палатке Синдзи и отдала ему чай. Извиниться язык не повернулся, но он, похоже, был этому только рад. Мы молча попили настой Хикари, а потом он неожиданно и тихо спрашивает:

- А тебе какие бои снятся? С додзоку или с обычными бандитами?

- Вообще ни то, ни другое, - внимательно смотря в кружку, отвечаю я. – Там есть монстры, ты, я, Кацураги… Много людей. Все-таки мы были солдатами.

- Я тоже так думаю, - кивает головой он. – Когда приходится здесь вести бой, я чувствую, что все идет правильно.

- Я тоже! – удивленно восклицаю я, осознав, что все так и есть.

- Только, конечно, если без излучателя, - задумчиво добавляет он. – Когда с излучателем, мозги мне выносит первому.

- Наше счастье, - замечаю на это я. – Если бы они в тебе сидели плотно, как во мне, фиг бы ты стал тогда берсерком!

Син быстро стреляет глазами в мою сторону и застенчиво хмыкает.

- Спокойной ночи, Икари.

- Спокойной ночи, Ленгли.

Кадзи оказался почти прав. За три дня мы заново укрепили стену. Тодзи расплатился с нами сполна, я крепко обняла Хикари, и мы ушли к лесному приюту, нашей следующей остановке, неся на волокушах и в мешках наши запасы на зиму, а на носилках – Кадзи. Ходить туда-сюда пришлось трижды. С Судзухарой я так и не заговорила.

Глава 2 by Vietnam90

Тот, что всегда впереди.

 

Сегодня утром вставать было почти не больно – наметилось улучшение, - но спалось всё равно очень плохо. Чуть повернёшься не так, и начинается… Какой же я, однако, старик.

Разомкнув веки, я некоторое время лежал в полной прострации, смотрел на влажный бревенчатый потолок и собирался с мыслями. Вставать, честно говоря, не хотелось, но – нужно. Шёл третий день, как мы осели в лесном приюте. Первые два меня будила Аска, и потому вставать приходилось как можно быстрее: чтобы не обременять её и, наверное, чтобы она не решила, что я сдаю – ещё не хватало.

Сегодня вокруг меня царила тишина. Она расслабляла, а я и не сопротивлялся – просто отдался этому спокойному течению и плыл по нему, чувствуя, как затаилась боль в простреленном боку, как пахнет сырой древесиной и землёй. Кажется, снаружи варили грибную похлёбку. Живот тут же громко высказался по этому поводу.

Да, друг, ты прав, хватит уже разлёживаться. Я осторожно сел в кровати и огляделся: действительно, вокруг никого не было, кроме меня самого. Из-за приоткрытой двери послышался приглушённый гул голосов. Я попытался вслушаться, но впустую.

Расстегнув куртку и задрав майку, я критически осмотрел бинты. С виду всё было в норме, равно как и по ощущениям, но как же раздражало то, что из-за малюсенькой дырки в теле приходилось тратить столько бинтов. На меня одного извели столько, сколько хватило бы и на троих. Ох, позорище!

Долго на себя любоваться я не смог – холодало, не хватало ещё простуду подцепить. Застегнувшись, я сделал глубокий вдох, поднялся и занялся зарядкой: рана заживала, и настала пора возвращаться к привычным нагрузкам – по чуть-чуть, понемногу. Хуже всего – это повороты из стороны в сторону, а остальное так – ерунда.

На всех койках лежали наши пожитки, их обычно хранили недалеко от выхода, в прохладе, но нынче стояла высокая влажность, и частенько поутру полы были, как после паводка. Тодзи и так дал нам впритык провианта, так что приходилось следить, чтобы даром не пропало ни крошки.

Шесть коек. Шесть, а нас – восемь. Хочу сказать, теперь восемь. Кто-то теснится, а я валяюсь, как барин – в одиночку. Кое-кто, конечно, не прочь был пригреться под боком, но самая древняя отговорка «что-то я себя плохо чувствую» работала даже теперь, в этом сером, чужом мире.

-Эй! А ну убери руки! – послышался громкий голос Аски. – Не готово ещё!

Сегодня она особенно раздражительна… Как же с ней иногда тяжело.

-Да я всю ночь тут торчал, как хрен на грядке, - отозвался Аоба. – Не жмись.

-Я же тебе сказала, проваливай!

Иногда я удивляюсь, как вся наша компания вообще умудряется уживаться вместе. Впрочем, стоит только отвернуться или… Ну, скажем, свалиться с пулей в боку, как кто-то сразу запевает старую песню.

Нельзя их за то винить, нам всем нелегко, особенно теперь, но криками дел уж точно не поправить. По этой причине я и возглавил отряд: ко мне прислушивались все, и таким образом я мог пресекать эти ненужные споры. В этом мире столько смертельно опасных вещей, так к чему упрощать им работу?

Осторожно приоткрыв дверь, я выскользнул на улицу. Чёрт подери, а в доме-то ещё тепло было! Печей мы не топили: пусть дорога к лесному приюту опасная и хорошо замаскированная, дым может привлечь отчаянных любителей лёгкой наживы. Согреешься один раз, и он станет последним в твоей жизни. Слава богу, лесные ползуны строят на совесть, и дом хорошо хранит тепло.

Помнится, раньше неподалёку отсюда была землянка, но весной её, как я слышал, полностью затопило, и вот ползуны решили импровизировать. Это мне не нравилось, ведь дом даже в чаще заметнее землянки, но выбирать нам не приходилось – иной перспективой была только стоянка посреди леса.

В носу засвербело. До чего же влажная осень, не ровен час все лесные тропы превратятся в болота, и тогда часть припасов придётся бросить. А если ещё и грозовой фронт нас догонит… Нет, нет! Хватит думать об этой ерунде, так я точно не поправлюсь.

Погода стояла пасмурная, но спокойная и тихая. Ветер дул южный, неприятный, но он обдувал землю – были неплохие шансы пройти по самым опасным участкам на этой неделе и несильно засесть.

Поневоле я покосился на Синдзи. Он сидел на камне рядом с костерком и с умиротворённым видом чистил картошку. Уж не знаю, где они раздобыли сухих дров, но почти не дымило. Учатся – хорошо. Иногда Синдзи брался за половник и неспешно помешивал грибной суп в котелке. Из всей нашей компании он лучше всех умел готовить. Стоило только покопаться в памяти, как сразу становилось понятно – это у него ещё с тех времён…

Рядом с ним, спиной ко мне, сидела Аска. Разложив на краю того же камня кусок брезента, перепачканный в масле, она разобрала свою М16 и теперь тщательно чистила и смазывала каждую деталь. В таких условиях за оружием вообще следовало очень тщательно следить, а особенно за этой винтовкой. Всем она была хороша, да только капризна до ужаса. По этой причине я и предпочитал револьвер – его так легко не заклинит.

Оружейной смазки у нас оставалось немного, равно как и патронов. Тодзи позволил забрать часть того, что было у напавших додзоку, а остальное сам прибрал к рукам, даже пулемёт. Айда говорил, что подбили меня из этой штуки, и поневоле я почувствовал приступ жадности: меня, значит, секут очередью, а я даже оружие у обидчика отобрать не могу.

Ну, на самом деле в этом был смысл: зачем брать тяжёлое оружие, которое расходует и без того редкие патроны быстрее, чем Аска может повторить моё имя трижды за раз?

Чуть поодаль нашёлся и Айда. Он тоже занимался оружием – моим. Да, точно, я же отдал ему револьвер как раз перед ранением. Сейчас он поднёс банку со смазочным малсом к огню – она была очень некачественной, и начинала понемногу загустевать даже при температуре чуть выше нуля. Что же будет, если мы не успеем в форт Фуюцуки до холодов? Надеюсь, нынче удастся пополнить запас более современной смазкой, армейской, не то мы и оставшиеся патроны не успеем расстрелять.

Аоба, бедняга, маялся на окраине лагеря и постоянно смотрел куда-то вдаль пустым взглядом – не взглядом часового, осматривающего подозрительную местность. Остальные, похоже, пошли на поиски того, чем можно поживиться.

Нужно нам поскорее сниматься отсюда. Залижем раны, очухаемся и уйдём. Ах чёрт, ещё ведь ползуны… Вот эти проблемы сейчас ну совсем не к месту.

Мотнув головой, я отогнал тяжёлые мысли, прикрыл за собой дверь и сделал шаг к костру.

-Ну как, уже скоро? – с нетерпением спросила Аска у Синдзи, загоняя возвратную пружину затвора на место. – Страх, как жрать хочется.

-Почти готово, - негромко ответил тот. Поругались? Да нет, не похоже. – Минутку ещё подожди.

-В еде, как и в бою, спешить не стоит, - сказал я и положил ей руку на плечо.

Если бы я этого не сделал, она бы точно вскочила и растеряла бы незаменимые запчасти.

-Кадзи! Ты как? Хорошо себя чувствуешь?

Нет, не очень. Только об этом я ей, да и остальным, никогда не скажу. Получить пулю – это легко, совсем не то, что нести ответственность за всех этих людей. Или правильнее было бы сказать «детей»? В этом мире мы все дети. Дети, не знавшие родительской ласки и брошенные на произвол судьбы.

-Всё нормально, - ответил я и сел рядом.

-Ну, наконец-то, - с напряжением произнёс Айда. – Вот, возьмите.

Он протянул мне мой револьвер – почищенный, смазанный. Я принял его и для верности ещё раз осмотрел, прежде чем убрать в поясную кобуру. Нравился мне звук, издаваемый крутящимся барабаном: он мне всегда почему-то напоминал работу часового механизма и помогал сосредоточиться.

-Спасибо, отличная работа, - похвалил я, глядя Айде прямо в глаза.

Он отвернулся и побрёл на своё место, буркнув невнятное «не за что». Уж не Аска ли этому виной? Просил ведь держать наши отношения в тайне! От этого и раньше-то могли возникнуть проблемы, а теперь, когда она осталась единственной девушкой в отряде, - подавно.

Пока их учишь, помогаешь им выжить и разобраться в ситуации, они все слушают, рты разинув, но потом, когда твёрдо на ноги встанут, щенячья преданность быстро проходит. По любому поводу возникает своё мнение, которое кажется им непременно правильным.

-Суп почти готов, Кадзи, - радостно доложила Аска, указывая на исходящий паром котелок.

-Вы молодцы. – Сам не знаю, за что их похвалил. Захотелось – похвалил, чего, вроде бы, плохого?

Тяжело вздохнул Айда, закупоривая банку со смазочным маслом и аккуратно заворачивая шомпола в старую тряпку. Он действительно любил возиться с оружием. Я не любил – просто умел, потому что помнил, а он… Он всегда таким был. Ту же Аску он научил ухаживать за винтовкой, а вовсе не я.

-Всё, готово, - сказал Синдзи. – Можем есть.

***

Я велел есть скоропортящихся продуктов вдоволь – лучше пойдёт впрок, чем в распутицу бросать всё на дороге. Для ползунов откуп и так был готов с первого дня, как мы пришли в лесной приют. Я был бы рад избежать с ними встречи, но это невозможно: пока мы в их лесу, то обязаны играть по их правилам. Игра по правилам против войны без правил – тут ответ один, сколько его не ищи.

До форта Фуюцуки не очень далеко, если напрямки идти по открытой местности, но нас там засекут и перестреляют в два счёта додзоку. Уж который год ходим этим лесом – долго, но более-менее безопасно. По-другому – никак. Даже Айда с его талантом искать тайники и обходные пути тут бессилен: талант, знания – это всё бесполезно, надо просто следовать правилам, которые диктует нам этот мир. Кто бы его ни придумал, он, должно быть, очень ненавидел людей, раз обрушил на них все эти испытания.

То, что было с нами раньше, в том мире, что принято теперь звать до-жизнь, здесь не имеет никакого значения: был ли ты невинным школьником, солдатом или чинушей – неважно, у всех тут одна судьба на всех. И счастье тому, кто не может и не стремится вспоминать свою до-жизнь – нет от тех воспоминаний никакого прока, вред сплошной. В этом мире важны лишь знания и воспоминания об этом мире – это логично, на удивление логично.

Мисато мне постоянно говорила, что неважно, каким было наше прошлое, что нужно жить настоящим и не оглядываться те ошибки, которые совершил в других условиях.

«Другое время – другие правила».

Она была на все сто права, и я искренне сожалею, что так и не успел ей об этом сказать. Сожаление – единственная роскошь, которую мы можем себе позволить в этом мире. Сожаления – не припасы, они сами всегда идут с тобой рука об руку, их и искать не надо, и растратить их, как патроны в автомате, не выйдет.

Каждый уживается с сожалениями по-своему: кто-то всячески пытается сделать вид, что ему всё равно; кто-то хочет это обсудить; а кто-то уходит в себя. Я всегда призывал всех в группе поговорить со мной о том, что их беспокоит, повторял им это бессчётное количество раз, только бы вызвать на контакт. Ведь стоит только дать волю переживаниям, и – всё: либо не досчитаешься одного утром, потому что он уже лежит с пулей в виске, либо будешь смотреть, как другой в полный рост встаёт во время перестрелки. Очень важно знать, что ты не одинок, и что тебя понимают, - это действительно очень важно.

По мере сил я помогал, но все в итоге всё равно оставались верны своим привычкам, особенно, Синдзи. Он сильнее всех был склонен к переживаниям, и душой компании его было не назвать: он редко принимал участие в жарких спорах и даже в обычной болтовне перед сном, предпочитая думать о чём-то своём. Даже когда он работал – а бездельником его не назвала бы и резкая на слово Аска, - выглядел отрешённым и словно бы не озабоченным проблемами этого мира. А уж что он иногда вытворял под действием излучателей…

Я начинаю думать, что нынешний мир, в котором все мы застряли, - результат действий Синдзи. С каждым новым днём мне становится ясно, что это вовсе не так бредово, как звучит. Пусть правила и другие, но ведь их должен был кто-то выдумать, и у Синдзи для этого были причины.

Я неплохо помнил свою до-жизнь, помнил Синдзи, его отца – командующего Икари Гендо, - Ангелов… Вернее, мне кажется, что я помню: иногда – очень редко – воспоминания приходят чёткими, ясными картинками, будто сошедшими с журнальных страниц, но чаще – всё размыто, смутно, неуверенно.

Там, тогда, доходили смутные слухи о Проекте комплиментации, о том, что Синдзи – не просто Дитя-пилот «Евангелиона», и обладает возможностями, лежащими за пределами привычного человеческого понимания. Как тогда сложно было поверить, так и сейчас, но факты… Факты говорят сами за себя.

Помню, с год назад нам крепко досталось от додзоку: нам повезло, мы легко отделались, но под воздействие излучателя всё же попали и неслабо. Синдзи как самый чувствительный из нас пролежнем лежал трое суток кряду.

Мы тогда всё думали, может, погода финтит или это нас так крепко приложило, что уже день от ночи отличить не получается: ни один листок, ни одна травника не шевельнулись за те трое суток; мёртвое, холодное серое небо превратилось в монолит, и облака будто бы тоже встали на якорь, висели себе над нами и висели. Предположили, что просто причуды какие-то, а Мисато сказала, что где-то рядом ещё излучатель работает.

Странное это чувство, сложно его описать. Я многих смутно помню, знаю то, чего, по идее, и знать-то не мог. В до-жизни я был кем-то вроде аналитика, и с тех пор я не забыл, как складывать два и два.

Уж не знаю, каким образом, но Синдзи создал это место и перенёс всех нас сюда – тех, кого он знал. Не выдержав боли, положил конец одному человечеству и воссоздал новое по его образу и подобию. Но что бы им ни двигало, он всё забыл или специально сделал так, чтобы самому ничего не помнить, не знать о том, что ему довелось пережить и с чем столкнуться.

Это… ужасно. Но пока никого эти шутки с памятью всерьёз не волнуют, всё хорошо – никто не задаст Синдзи вопросов, не вынудит его вспомнить то, что он сделал и во что превратил жизни окружающих. Мне страшно представить, что может произойти, если к нему вернётся память. Последствия вообразить мне столь же трудно, как и понять, каким образом Синдзи вообще оказался способен сотворить подобное.

Комплиментация. Должно быть, всё дело в ней.

Ах, если бы только Мисато осталась жива. С ней мне было всё по плечу, мы могли и додзоку уделать, и во всём разобраться, да что угодно мы могли с ней вместе! Без неё, один я не потяну, не сейчас.

***

Заначенная фляжка с коньяком, опустела она в рекордно короткие сроки. Ну что ж, хотя бы пить я всё ещё могу так же, как и раньше. С таким количеством можно было продезинфицировать ранения целого отряда, отогреть замёрзшего человека, а ещё – жить со своими переживаниями.

Пей до дна, чёрт подери, а остальным – по чуть-чуть! Давай, Кадзи, до последней капли! И не вздумай сожрать груши – это не закуска, а часть походных запасов. Чёрт, как же дерёт-то… Зато греет.

Мисато вечно меня корила за то, что я прикладываюсь к бутылке. Говорила, однажды разобьёт мне её об голову, только бы я сохранял трезвость ума двадцать четыре часа в сутки. Она тоже верила, что вместе мы справимся с любыми трудностями. Мы идеально друг друга дополняли: напористая и сметливая Мисато, более рассудительный и спокойный я – мы были отличной командой, способной позаботиться о нашем, как она выражалась, «беспокойном выводке».

Уж не знаю, помнила ли она ещё больше, чем я, о нашей до-жизни или же просто понимала меня с полуслова, но иногда у меня возникало чувство, что она меня знает много дольше, нежели я – её. И этим она была прекрасна: прекрасная женщина, прекрасная любовница, прекрасный солдат. Если бы я назвал её своим идеалом, то ничуть не погрешил бы против истины, но она бы, уверен, от души посмеялась – своим заливистым, заразительным смехом.

Увы, я не сказал ей об этом – не успел. О многом не успел сказать, уже если на то пошло, и она тоже: понимала ли, что я чувствую, чувствовала ли то же самое, верила ли – ничего этого я от неё так и не услышал.

-Скоро должны ползуны прийти, - сказал Айда, вороша палкой практически потухшие угли.

Маленькие кусочки подлетали кверху и неслись прочь, влекомые вечерним ветром. Они гасли практически сразу, стоило им только поддаться потоку, они были точь-в-точь, как мы: если мы сдадимся, проявим слабость, то тут же угаснем, как эти угольки. И – как Мисато.

Вот она была, и вот её уже нет, а отделяла одно от другого лишь пуля и тот неуловимый миг, который проносится между выстрелом и попаданием. Бам – человека не стало. Но в чём-то Мисато, конечно, повезло – ей попали прямо в глаз, и умерла она мгновенно. Многим везёт меньше, и от заражения и кровопотерь они умирают по полдня, крича от боли и безысходности.

Мне тоже повезло: меня выходили и поставили на ноги, не дав загнуться и не дав отправиться вслед за Мисато. Быть может, мы бы повстречались снова в ещё одном, новом мире, продолжая цикл перерождения и каждый раз начиная сначала.

-Я слышал, - продолжал Айда, косясь на Аску, - от одного ходока, что в этих краях прошлый месяц выдался спокойным. Наверняка припасов ползунам будет мало, дуэли захотят.

-Эх ты, - со вздохом устало произнёс Аоба. – Что мрак-то всё какой-то? Давай, брат, за здравие, а не за упокой.

Айда съёжился и почти с мольбой посмотрел на Аску, а она – на меня. Наверное, искала поддержки, внимания, но всё моё внимание сейчас поглощало бесцельное созерцание того, что некогда было костром, давшим нам горячую еду, можно сказать, силы жить.

В общем-то, Айда прав. Если ползунам не выдаются лихие деньки, они просят честной дуэли один на один. Из таких живыми выходят обычно именно ползуны. Мисато была единственной на моей памяти, кто одолел ползуна. Как же нам без Мисато теперь?

Все уставились на меня в изумлении. Я что, ляпнул это вслух? Чёрт подери, слажать крупнее я не мог.

-Кадзи… - осторожно, словно прощупывая почву, сказала Аска. – Всё нормально?

-Нет, не думаю. – Боже, куда же меня понесло? Тормоза, тормоза… А-а, нет ведь никаких тормозов. – Живой от ползунов только Мисато уходила.

-Точно, - поддакнул кто-то, не понял, кто именно. Вроде, Аоба. – Кого нынче выберут, тому хана.

Аска сложила руки на груди – она так делала, когда была чем-либо недовольна, но пыталась это скрыть. Это я откуда знаю? Помнил или Мисато сказала?

-Кадзи, - вкрадчиво произнесла она. – Мисато… больше нет. Нужно придумать, как нам быть теперь.

Как тут ни думай, варианта два: довериться выбору ползунов и распрощаться с кем-то из нас снова, либо потребовать, чтобы дрался я. У меня шансы были выше, чем у всех остальных, – я всё-таки человек тренированный. А если фишка вдруг не ляжет, – что ж, я встречусь с Мисато быстрее, чем предполагал.

-Ничего уже не придумаешь, - сказал я, ощущая, как на глаза наворачиваются слёзы. – Вот будь тут Мисато, она бы…

-Кадзи, - снова позвала Аска. – Ты перебрал. Пойдём, тебе нужно проспаться.

Она решительно поднялась и взяла меня за плечи. На меня вдруг навалилась такая апатия, что я не стал сопротивляться и молча повиновался. Я вполне мог идти сам, но Аска прижалась ко мне всем телом, делая вид, что поддерживает.

Это всё – моя вина. Мы не должны были с ней сближаться, но я позволил, и – мы сблизились. Она хотела любви, я – утешения. С моей стороны было подло так пользоваться её расположением, стоило отказать, но сил в себе для этого я не нашёл.

Аска не понимала, насколько красива. Я думаю, она вообще имела о красоте приблизительное понятие, и потому, быстро повзрослев, она решила, что достойна исключительно взрослого мужчины. Не чтобы быть на особом положении, а чтобы просто быть: собой, женщиной.

Я должен был это прекратить, но в этом безумном, сером и смертельном мире «прекратить» приравнивалось к «убить», а убить Аску я бы просто не смог.

Пока Мисато была со мной, всё было просто. Я знал, чего хочу и чего хочет она, и мы всё могли. Теперь я лишь делал на автомате то, что умел: говорил, ободрял, наставлял и направлял. Делал, едва ли вкладывая во всё это душу.

-Мисато…

Аска толкнула меня, с силой, с чувством, я бы сказал, и я, не удержавшись, ударился затылком о бревенчатую стену. Было уже темно, и едва ли нас кто-то видел – источников света вокруг не было.

-Мисато, Мисато, - сказала она срывающимся голосом. – Достал ты уже со своей Мисато! Мисато умерла – её застрелили! Сколько можно?..

Не спроста Аске мы решили отдать нашу драгоценную винтовку – она прекрасно умела стрелять как пулями, так и словами. Они били в самые больные места.

-Аска...

-Что – «Аска»? Я, значит, для тебя просто подстилка взамен Мисато? Может, мне волосы золой выкрасить, чтоб тебе воображалось лучше?! – выпалила она со слезами на глазах, хватая меня за шиворот. – Кто я для тебя такая, Кадзи?! Отвечай!

-Аска, успокойся, - заплетающимся языком сказал я. В глаза ей посмотреть у меня не хватило ни сил, ни смелости. Я действительно не был уверен, что ей сказать. Я – отвратительный человек.

Аска залепила мне крепкую пощёчину, в глазах на секунду посветлело, и я увидел, что она плачет.

На шум прибежал Айда.

-Всё… всё нормально? – неуверенно спросил он.

-Пошёл вон, - прошипела Аска. – Гони всех спать. Я и Аоба подежурим первыми.

Она отпустила меня и пошла к кострищу, а я – не помню даже, как добрался до койки.

***

Очнулся я резко, сам не зная, почему, но стоило мне только раскрыть глаза и попытаться вскочить, как меня тотчас остановили. Сильная рука в перчатке закрыла мне рот и без труда уложила обратно на койку. Только тут я увидел перед собой закамуфлированную маску и приложенный к ней указательный палец.

Ползун!

Я снова попытался встать, но он меня удержал, продолжая настаивать, чтобы я не поднимал шума. В голове всё ещё мутилось, и с координацией у меня было не всё ладно, поэтому я долго приходил в себя.

Ну же! Ну же, Кадзи, хватит! Первое правило лесного приюта: не спорь с ползунами и молча жди, что они скажут. Второе правило лесного приюта: ползуны первыми не причинят гостям никакого вреда. Третье правило…

Глубоко вздохнув, я приподнял руки, показывая, что всё в порядке. Перчатка и маска исчезли, и мне удалось спокойно сесть. Все наши, кроме постовых – Аски и Аобы – ещё спали. Ползуны двигались совершенно бесшумно, я их не слышал – наверное, просто почувствовал. Один из них сейчас внимательно оглядывал комнату.

Он был одет в маскхалат и маскировочный костюм, сделанный из рыболовной сети, травы и веток. На голове – носил камуфляжную маску, солнцезащитные мотоциклетные очки и нечто вроде толстого металлического ободка, съезжающего к самым бровям.

Дверь неслышно отворилась, и внутрь вошёл ещё один – точная копия того, что не дал мне раскрыть рта несколько секунд назад. Он показал своему товарищу на пальцах, что всё хорошо, - «окей», большой и указательный пальцы сомкнуты в кольцо, остальные – растопырены. Затем он кивнул мне и указал за дверь: «пойдём со мной».

Сердце бешено застучало. Лесные ползуны здесь, нужно молиться, чтобы их всё устроило, и как можно быстрее сниматься. Не стоит слишком долго торчать на виду у этих ребят. Только бы они дуэли не попросили, только бы, только бы.

На улице стоял такой густой туман, что дальше нашего лагеря не было видно ни на метр. Ползуны его с собой привели? В глухой, вязкой тишине терялись звуки даже моих шаркающих шагов, а ползуны и вовсе превратились в призраков – тёмные, едва различимые тени где-то там, за липкой, ледяной поволокой.

-Кадзи, - шёпотом позвала Аска.

Только тут я заметил и её, и Аобу – они стояли рядом со стеной дома. Оба были до смерти напуганы, и я поспешил подойти к ним. На лице Аски не осталось и следа вчерашней ссоры, сейчас она боялась и с широко раскрытыми глазами смотрела на меня, ища поддержки.

-Спокойно, - шепнул я. – Всё нормально.

Да, если кого-то из наших вызовут на дуэль, они умрут в первые же десять секунд – из-за страха. К тому же, я давно понял, что ползуны – вовсе не лесничие, не поддерживающие по доброте душевный приюты в глухих лесах у подножия гор. Бывшие спецназовцы, солдаты – подготовленные к такой жизни и готовые ко всему люди, которых не страшит ничто. Напротив, их самих словно боится сам лес, сама природа.

Тот, что вывел меня и дал удостовериться, что с постовыми всё хорошо, жестами скомандовал товарищу будить остальных.

Я обернулся к нему и шёпотом сказал:

-У моей койки. Забирайте.

Закрытая капюшоном и маской голова коротко кивнула. Внутри потёк холодный ручеёк: они окружили лагерь и прочесали местность, увидели откуп, но не спешили уйти. Это могло означать лишь одном: в последнее время дичи у них было немного, и жилось им скучно. Значит, быть дуэли.

Выходили биться ползуны честно, без хитростей и уловок, но это не делало победу над ними ближе. Лишь Мисато удалось победить в рукопашной схватке ползунов, и то они выжили и преспокойно ушли. После себя они живых не оставляли. Ещё одно правило: вышел на дуэль – поставил на кон свою жизнь, проиграл – отдал жизнь, выиграл – забрал.

На моей памяти никто ещё не забирал жизни ползуны. Даже додзоку, наводящие на ходоков ужас и вытворявшие всё, что им заблагорассудится, держались от владений ползунов подальше. Через Айду я слышал, что огромный отряд додзоку, имевший в запасе две излучателя, попытался силой взять один из лесных приютов. В результате – все погибли.

Левый кулак ведущего ползуна упёрся в правую ладонь, и сердце у меня ёкнуло. Ну почему не наоборот? Упрись правый кулак в левую ладонь, и это бы означало «уважение, благодарность». А то, что он показал мне сейчас – вызов на поединок.

-Я пойду, - шепнул я, стараясь не смотреть на Аску. Если она задёргается, ей тоже может достаться: ползуны терпеливы, но и у их терпения есть предел, а узнать, что за этим пределом лежит – означает оказаться на краю гибели.

Ведущий коротко мотнул головой. На меня он не согласен. Чёрт подери! Да вы что, издеваетесь? Я что, для вас слишком слабый, потому что раненный?!

За порог вышли все остальные. Выглядели они, должно быть, ничем не лучше меня. Им позволили подойти ко мне, потом попросили выстроиться в ряд. Таким образом ползуны выбирали претендента. Уж не знаю, какие черви копошились в их головах, но чётких критериев не было: ни самый слабый, ни самый сильный, ни самая красивая…

Случайный выбор случайного человека. Ведущий указал товарищу, который, видимо, и собрался драться, выйти вперёд. Тот скинул с себя маскхалат, оставшись в одной армейской камуфляжной форме, и сделал шаг.

-Меня! – вдруг горячо зашептал Айда, тоже подаваясь ему навстречу. – Я готов! Выберите меня!

Он скользнул дрожащим, испуганным взглядом по мне, за тем – дольше – по Аске, и вновь повторил:

-Выберите меня!

Ползун легко, но в то же время с силой толкнул его обратно в строй и указал на парня рядом с ним – Уехару, крупного, здорового, сильного. Айда поник и съехал по стене на землю, а Уехара едва не последовал за ним. Бедняга весь трясся, как осиновый лист на ветру.

-Постойте, - обратился я к ведущему, - пусть это буду я.

Снова покачивание головой. Ещё одна попытка, и я буду не «вместо», а «следующим». Оружием ползунов не напугать, а словами – не переубедить. Они всем своим видом давали понять, что нужно смириться и играть по правилам. Да, для них дуэль – это игра. Игра в игре по правилам, выписанным из правил.

Уехаре дали нож, точно такой же ползун-дуэлянт вытащил из-за голенища сапога: прочный, острый, смертоносный – десантный. Такими резали проволоку и глотки, вспарывали животы и свежевали добычу. Один удар, и всё – игра окончена. Жестокая, бесчеловечная, но – игра: в ней есть строгие ограничения, которые организаторы не нарушат, а если нарушим мы – поплатимся.

Нам оставалось лишь молча смотреть, как сходятся дуэлянты. Уехара тяжело дышал, был весь, как на пружинах. Ползун же двигался плавно, неуловимо, как змея. Он и вправду словно переползал с места на место, а не шаги совершал – очень плавно, очень успокаивающе.

Они обменялись пробными ударами – так, в пустоту, - разошлись, снова начали сходиться. Неспешно, спокойно, упруго. Уехара сделал мощный выпад, и ползун отступил. Я моргнул, решив было на секунду, старый я дурак, что всё хорошо, а ведь вышло наоборот: всё плохо – ползун просто прикидывался, заманивал.

Зарычав, Уехара кинулся на ползуна, думая, что противник открылся. Я выпалил, чтобы он держался подальше, но было поздно. Ползун перехватил его руку, вывернул, а затем воткнул нож ему чуть выше сплетения рёбер, в самое сердце. Чтобы Уехара не вскрикнул, рот ему закрыла рука в перчатке. Та же самая, которая несколько минут назад затыкала и меня. Вызовись я, она бы заткнула и меня – второй раз, навсегда. Но тогда Уехара был бы жив!

Ползун вынул нож из раны, вытер его, затем принял из рук товарища маскхалат и накинул его. Так они и ушли: забрали припасы и растворились в густом тумане, неслышно, как призраки. Единственным напоминание о том, что эти призраки были реальны, осталось стынущее тело Уехары и лужа крови, растекавшаяся под ним.

Ползуны не запрещали хоронить убитых, но требовали, чтобы это делали подальше от лагеря. На негнущихся ногах я подошёл к телу. Глаза ему закрыли – своеобразный кодекс чести воинов. Кое-как я взвалил тело на спину, поднялся, и тут у меня подогнулись коленки – сыграл оставшийся в организме алкоголь. Я рухнул на землю и едва не распластался под тяжестью бездыханного тела.

Ещё тёплая кровь затекла мне за воротник – это для меня было уже слишком. На глаза начали наворачиваться слёзы. Мы что, мало настрадались? Мало нам было додзоку? За что этим детям такие испытания? Я, я должен был быть на месте Уехары – мне уже можно, да нет, мне уже давно пора умереть, а они должны жить – они ещё и жизни-то не видели!

Первым ко мне подошёл Синдзи: неуверенная походка, неуверенное дыхание, неуверенная попытка помочь подняться. А у меня в голове всё кружилось: Синдзи, Синдзи, Синдзи!..

-Синдзи! – прохрипел я, вцепившись в его руку и усадив тем самым рядом с собой. – Синдзи! Ты же можешь… Ты можешь всё изменить, я знаю! Прошу, верни всё назад! Это в твоих силах!..

Охнув, он вывернулся и отскочил, шлёпнувшись на задницу. Затравленно глядя на меня, он отполз назад. Его пробила дрожь, он обхватил колени и оглянулся: позади было лишь старое дерево.

-О чём ты? – прошептал он. – Я не…

Глава 3 by Vietnam90

Из глубины.

 

Вокруг всё во тьме. Я ничего не вижу и не слышу, только бреду себе, куда глаза глядят. Смешно: куда они могут глядеть, кроме как в эту бесконечную темноту? Я шагаю и шагаю, но усталости не чувствую – это так странно. Вот вроде сделал один шаг, а за ним уже сто, и всё-то нипочём.

Короткие вспышки: некоторые яркие, некоторые тусклые. Самых ярких всего две, и они чаще остальных сверкают, указывая мне путь – это Кадзи и Аска. Остальные где-то рядом с ними, но они точно так же блуждают, как и я. Может, меня они тоже видят такой вот светлой пульсирующей точкой? Интересно, а я яркий? Наверное, нет, иначе бы они шли ко мне, а не я – к ним.

В последнее время огоньки всё дальше. Они уходят и хотят бросить меня? Ну, это неудивительно. На их месте я бы бегом побежал – подальше, прочь из этой бесконечной темноты, за самой яркой вспышкой, которая разогнала бы темноту.

Здорово было бы щёлкнуть пальцем, зажечь яркий свет, и увидеть, что всё вокруг хорошо, а мы просто не могли этого разглядеть, выдумывали себе всякое… Это было бы действительно здорово, я бы очень этого хотел. Щёлк – всё отлично. Щёлк – всё прекрасно. Но так не бывает, не в этом холодном и пустом мире.

Если вся наша жизнь – это дорога к смерти, то сейчас мы, должно быть, топчемся на месте. Может, мы все давно уже мертвы и просто отказываемся это принять? Разве может быть жизнь в мире, где происходят такие ужасные вещи? В мире, где цель существования – это поиск цели существования? Мы боремся, отчаянно боремся за выживание, но будем потом, в конце, когда мы поймём, что пытались сохранить себе жизнь тогда, когда жизни в нас не было?

Мне почему-то кажется, что я просто улыбнусь, сяду и устало вздохну, а рядом сядет Кадзи и скажет:

-Ну вот, Синдзи, а ларчик-то, оказывается, просто открывался. Ты уж извини, что так вышло.

Да, он обязательно попросит у меня прощения. Он очень добрый и мягкий человек, он не забывает, что просить прощения – это очень важно. Важно, но – бесполезно. Я бы не держал на него зла и просто кивнул бы в знак того, что прощаю его. Если ему станет от этого легче, я прощу, я ведь…

А потом рядом сядет Аска. Вначале она будет возмущаться несправедливости, потрясать кулаком и браниться, но потом пар весь выйдет, и она тоже вздохнёт, положит мне руку на плечо, помолчит, потом заявит:

-Синдзи. Нет, ну ты представляешь? Вот ведь цирк: мы тут столько пережили, а оказывается-то – пустое. Как тебе это?

Я знаю, она тоже переживает. Хоть она и грубая, но у неё доброе сердце. Она часто ругается, но быстро отходит, и она заботится обо мне. Здесь все – хорошие люди, не заслужившие такой печальной участи.

-Это очень грустно, - отвечу я. – Но, наверное, это и правильно тоже.

-Правильно? – изумится Аска и задумается.

-Ты так думаешь? – спросит Кадзи.

-Думаю. – Это всё, что я, нет, всё, что мы теперь можем – думать, вспоминать и делать вид, что живём с этим.

Неужели, неужели мы взаправду все умерли? Тогда смерть совсем не страшная, я её не боюсь, но мне очень страшно быть здесь, в мире, между жизнью и смертью. Он чужой, в нём мне очень холодно. Иногда мне хочется, что бы его вовсе не стало.

-Ты можешь всё изменить, я знаю! – сказал мне Кадзи.

Но могу ли я? Неужели я могу? Это же… это просто глупо. Если бы я мог, то всего этого бы не было! Не было бы этих ужасных смертей, не было бы этого пугающего мира.

- Прошу, верни всё назад! Это в твоих силах!..

Я не могу. Не могу и всё. Это неправильно, это же просто глупо: кто я такой, чтобы такие вещи были мне по плечу? Я просто… Просто Синдзи! Я бы никогда не сотворил такого, я этого не хотел. Если бы мог, создал бы мир, где все были бы друг к другу добры, и никто бы никого не пытался убить.

-Знаешь, - сказала мне как Аска, - а ты странный.

-Правда? – спросил я, глядя на неё исподлобья. Я как раз чистил морковь, когда она подошла. Я протянул ей одну. – Хочешь?

Она была голодна и охотно съела её, хоть Кадзи и говорил, чтобы мы все ели вместе.

-Ну да. Ты только не обижайся, я это не со зла. Просто ты немного замкнутый, вот и всё.

Она села на корточки рядом, достала свой нож и принялась чистить картошку – то был урожайный год, и Тодзи нам много припасов сменял. Нам очень повезло.

Мне нравилось, как скребёт нож, счищая тонкую кожуру, слегка перепачканную в земле, - приятный, успокаивающий звук. Зачем использовать нож для убийства, если им можно просто чистить овощи и слушать, как это звучит?

-Ты добрый, - сказала Аска. – Честно.

Я – добрый? Я не сделал ничего, чтобы меня можно было назвать добрым. Будь я добрым, такой мир ни за что не появился бы, и люди вроде Кадзи и Аски не страдали бы здесь ни за что. Они всегда меня здесь поддерживали, и я бы никогда не пожелал им такой участи.

Но что если Кадзи прав? Он ведь всегда прав, он всё знает, и потому учит нас, как надо выживать и что делать. Что если я во всём этом виноват?

Этого просто не может быть, но я чувствую, что-то. Что-то, что не даёт мне покоя. Что если я просто ищу себе оправдание? «Не может быть, такого не бывает, я бы не смог этого сделать» - это всё отговорки. В этом сером мире всё может быть, потому что… потому что я так решил?

Майя, Хьюга, все остальные и Уехара недавно – они умерли, потому что я так захотел? И Мисато тоже? Но я ведь совсем этого не хотел! Они все были мне дороги, я бы ни за что не пожелал им смерти.

Что я за человек такой и человек ли вообще? Какое же я мерзкое существо. Лучше бы я вместо всех них умер.

***

Нога зацепилась на торчащий из земли корень, и я, не удержавшись, упал. Левый локоть вспыхнул запоздалой болью – от холода руки начали понемногу неметь. В горах и холода раньше наступают, и снег выпадает быстрее: чуть припорошило землю, и вот уже не видно, куда ставить ногу.

Мы шли второй день практически без отдыха. Удалось устроить короткий привал вчера вечером – в пещере у подножья горы. Местами земля была очень влажной, и волокушки то и дело мотало туда-сюда, их было тяжело за собой тащить. Ботинки отяжелели от грязи.

Хоть мы и съели самые быстро портящиеся продукты и отдали часть лесным ползунам, поклажи было очень много – все нагрузились под завязку.

-С тобой всё нормально? – спросила Аска, помогая мне подняться. Мы с ней вместе тащили одну волокушку.

-Да, - пробормотал я, потирая ушибленный локоть и смахивая с куртки подмёрзшую, но всё ещё липкую грязь. – Всё хорошо.

-Блин, - проворчала Аска, помогая мне отряхнуться, - ну что ж ты так?

-Не знаю. Споткнулся, кажется.

-Да ты едва ноги переставляешь, - продолжала ворчать она, размашистыми и сильными движениями сбивая с меня грязь. – Да у тебя и руки голые! Ну что ты, Синдзи, в самом деле?

Она достала из карманов порванные в паре мест перчатки – нам их нечем было зашить, но худые лучше, чем никаких. Я поспешно их надел, второпях промахиваясь мимо нужного «пальца». Вязаные, тёплые. Кажется, их связала Хикари и в прошлом году сменяла нам на что-то – уже не помню, на что.

-Спасибо.

Аска подала мне лямку, и сама взялась за свою.

-Ну! И-раз!

Мы вырвали волокушку из грязи и медленно пошли дальше, следом за Кадзи и остальными. Да, в перчатках было намного лучше. Свои я, кажется, оставил в мешке с вещами, когда мы уходили из лесного приюта. Тогда я думал совсем не о них.

-Тебе нужно больше спать, - сказала Аска, рывком поправляя ремень висящей на плече винтовки. – Вчера ты совсем не спал, я видела. Нам ещё дня три или четыре идти. А если в обморок упадёшь? Что делать тогда?

Она была не в духе. Наверное, из-за той ссоры с Кадзи. Но она по-прежнему была ко мне внимательна. Интересно, верила ли она в то, что Кадзи сказал? И если верила, то почему не бросила? Остальные отстранились от меня, даже Айда, который обычно со всеми был приветлив.

И правильно. Если я тот, кем меня считал Кадзи, то это меньшее, что я заслужил. Надо было просто пожелать, чтобы ползуны выбрали меня: я слабый, и они убили бы меня вместо Уехары, и всё бы у всех было теперь хорошо.

Снова пошёл снег, поднялся ветер. Может, я всё-таки замёрзну на одном из следующих привалов?

***

Я не умер. Я продолжал дышать и вздрагивать от каждого шороха. Если я могу вызвать нападение додзоку или ещё какую напасть, то лучше мне и вовсе не спать. Во снах всё равно не спастись от этого мира – там очень страшно, там какие-то огромные чудища пытаются добраться до меня и убить.

Надеюсь, ничего подобного не случится здесь. Этот мир не может, нет, не должен стать ещё хуже.

Быть бы мне как Айда – ему всегда весело, ему, наверное, даже нравится то, что происходит вокруг. Не знаю, помнят ли остальные свою до-жизнь – Кадзи не разрешал нам обсуждать её между собой, только с ним, - но надеюсь, что нет. Если они вспомнят и поймут, во что я их втянул, они все возненавидят меня. Я ничего не помню и не знаю, что заставило меня создать такой мир, но сейчас мне кажется, что не может быть никакой причины для подобного.

Если уж моё плохое настроение может обернуться бурей или засадой додзоку, то и вправду лучше мне умереть. Вдруг смерть – лучший выход? В конце концов, мы и так уже умерли: двум смертям не бывать. Может, тем, кто погиб, сейчас хорошо, и они на небесах?

И снова я пытаюсь оправдать себя. Как отвратительно.

Мне бы только узнать, понять, как я сделал всё это, и я бы всё вернул назад, как Кадзи меня и просил. Только на секундочку память вернулась, и я сделал всё хорошо и правильно, и никому бы больше не пришлось страдать, болеть и умирать. Все бы стали счастливы, вернись ко мне память.

Как было бы здорово закрыть глаза, загадать желание, и очнуться затем в совершенно нормальном мире, где Кадзи не нужно учить нас сражать за жизнь, Аске – носить с собой винтовку.

Я закрывал глаза сотни раз, повторяя одно и то же, как мантру, но тщетно. Я буду закрывать глаза и загадывать снова и снова, пока всё не станет хорошо, - это всё, что может жалкое и беспомощное существо вроде меня. Я снова закрою глаза…

***

…а когда открою, увижу форт. Старый замок эпохи… Как же её? Я слышал, во время последней войны его военные под свою базу переделали, поэтому здесь местами есть укрепления и караулки, бойницы на стенах. Всё – для сражений.

Удобное, красивое место, оно укрыто горами. Поляна на подступах к форту и спускающаяся от него книзу, к узенькой чистой речке, дорога – он камнем вымощена, по ней легко тащить груз. Волокушка шуршит себе, скребёт, ни за что не зацепляется и нигде не застревает.

-Вот мы и пришли, - устало сказала Аска, легонько ткнув меня кулаком в плечо – приободрила. – Как же в душ хочется и погреться.

-Да, здесь, в горах, холоднее, - сказал Айда.

Мы дошли до второго моста. Он был перекинут через глубокую расщелину, и подходил прямиком к воротам форта. Наверху, на стенах и в караульных башенках я увидел силуэты людей с оружием. Они неспешно расхаживали туда-сюда, останавливаясь и окидывая взглядом то нас, то долину.

-Эхма, чуть-чуть не успели, - со вздохом сказал Кадзи и указал пальцем в сторону моста.

Мы с Айдой одновременно повернули головы и заметили, что на небольшом шесте висит на тесёмках тёплая шапка на рыжем меху. Она слегка покачивалась на слабом, но холодном ветру.

-Это Инари, - сказал Айда. – Лисья шапка – символ отряда его Лисиц. Ну точно, опоздали. Придётся теперь ждать.

-Тогда привал, - сказал Кадзи.

Все с негромким ворчанием подтащили волокушки к мосту и уселись на свободные края. Неизвестно ведь, сколько нам теперь ждать. Кадзи учил, что висящая над мостом шапка – это символ идущих переговоров, и нарушать их нельзя. Цивилизованные обычаи цивилизованной части этого мира.

Я осторожно сел рядом с Кадзи. Он накинул мне на плечи свой дождевик и похлопал по плечу.

-Ну, Синдзи, добрались, - сказал он. – Тут-то хоть выспишься? На тебе лица нет – так нельзя, надо побольше спать, пока есть такая возможность.

-Я постараюсь, - пробормотал я, кутаясь в дождевик.

Кадзи, но что если мой сон принесёт всем беду? Лучше уж мне не спать. Да и не хочется мне – во сне страшно.

-Глядите. – Аска указала на север, на небольшую брешь в горной гряде. – Красотища!

Сквозь плотный слой облаков на несколько минут пробилось яркое закатное солнце. Рыжие лучи нисколечко не грели, но их цвет был очень тёплым, с ним становилось как-то спокойнее. У меня защемило сердце. Вот бы все дни здесь проходили так: солнце бы пробивалось через облака, мы бы смотрели на него со стен форта, и ни о чём бы не думали, никто бы не угрожал нам расправой.

Такой мир я бы и вправду мог создать. Мир без боли и страданий.

Солнце вновь скрылось за облаками, и всё вновь стало серо-белым, снежно-земляным. Вокруг пахло морозной сыростью. От неё озноб бегал по коже и очень мерзли ноги – вспотели в ботинках, а теперь, когда мы встали на месте, коченели.

Кадзи болезненно потирал подстреленный бок. Как же ему должно быть больно – пуля ведь насквозь пробила. Я поёжился и отвернулся. Это, наверное, из-за меня. Остальные тоже сидели без настроения. Мы дошли до форта и вот-вот должны были попасть внутрь, но радости не было – одна горечь. С нами должно было дойти больше людей.

Начало стремительно смеркаться, солнце ушло за горы, и на долину опустилась темнота. Она мне не нравилась, но было в ней что-то чарующее, и я ей, наверное, даже завидовал – она делала то, что мне было не под силу: опускалась с гор, скрывая собой все недостатки этого мира. Но в то же время скрывала и опасность, и потому я её не любил.

-Ну когда уж этот Инари выйдет? – нетерпеливо спросил Айда. – Мы здесь закоченеем.

-Хочешь правила нарушить – вперёд, - проворчала Аска. – Лучше давай смотреть в оба.

Она встала, размялась и снова поправила винтовку за плечом. Сейчас нельзя было держать оружие наготове – часовые могли счесть это дурным знаком. Так мне Кадзи объяснял. Но всё же нам нужно соблюдать осторожность, чтобы… Чтобы чего-нибудь не случилось.

***

-Смотрите, вон он идёт! – воскликнул Айда.

Все обернулись и увидели Инари – высокого, но некрупного мужчину в охотничьем жилете и с ружьём за спиной, - снимающим свою шапку с шеста. Кадзи решительно пошёл вперёд, и Инари отвесил ему неглубокий шутовской поклон, приглашая войти во внутренний двор.

Инари и Кадзи обменялись короткими, сдержанными приветствиями, после чего Кадзи повесил старую шляпу на шест и поманил нас за собой внутрь. Первыми рванулись с места Аоба и Айда – они прямо влетели во внутренний двор, а следом пошли мы с Аской.

-Давай, Синдзи, немного осталось, - сказала она.

-Ага. – Я кивнул и постарался взять весь груз на себя – очень уж усталой выглядела Аска.

Внутри, за стенами, нас ждала ещё парочка часовых – они были из отряда Лисиц, как сказал Айда. У него был зоркий глаз, и он легко запоминал и подмечал всякие военные мелочи, в которых я совсем ничегошеньки не понимал.

Во дворе было чисто – снег здесь убирали и расчищали под навесом место для волокушек и телег, с которыми сюда приходили странники. Рядом виднелось караульное помещение, только у него в окнах виднелся свет, а в самом форте он горел лишь во внутренних комнатах, и снаружи ничего не было видно. На такие сооружения часто нападали додзоку, поэтому здесь тщательно следили за безопасностью.

-Айда, сходи пока в караулку, - сказал Кадзи. – Пусть внесут нас в дежурное расписание, заодно и с ребятами познакомься.

Айда сухо кивнул и побрёл в сторону приоткрытой двери. Сам Кадзи пошёл в форт через главную дверь – наверное, хотел поговорить с хозяином Фуюцуки. Мы с Аской и ребятами стали разгружать наши волокушки.

Было принято расплачиваться за жильё провизией и хождением на стены – по вахтам. В этот раз Тодзи дал нам очень мало продуктов, и тащить больше было уже некому, поэтому работать нам предстояло усердно – в качестве компенсации за скудные запасы.

Мне нравилось ходить в караулы с Кадзи. Он меня многому научил и всегда подбадривал хорошей историей или нужными словами. Я думаю, мы с ним здорово подружились, хоть он и был намного старше меня.

С Аской тоже было здорово, но на посту она немного нервничала и потому ругала меня за невнимательность и медлительность, а я только и делал, что извинялся. Её это раздражало: она мне сказала, что от извинений проку не будет. Она, конечно, была в чём-то права.

А вот с Айдой мне не нравилось. Он много говорил об оружии, о всяких военных штуках, а я ничего не понимал и просто тупо кивал, чем, наверное, его обижал. Больше меня ни с кем в караулы почему-то не ставили. Надеюсь, в этот раз я буду ходить на пару с Аской, пусть она и будет меня ругать. По крайней мере, она будет со мной честна.

В тишине шуршали мешки, слышалось тяжёлое дыхание. Мы все устали, и всем хотелось отдохнуть. Последний рывок, и мы – дома. Сейчас Кадзи договорится с Фуюцуки, нас пустят в казармы, и все смогут выспаться и перевести дух.

Хоть бы мне выпало поскорее дежурить – надо заняться хоть каким-нибудь полезным делом.

-Ребята! – послышался приглушённый, но возбуждённый голос – это Айда вернулся. – Вы не поверите, что я слышал!

-Что, что такое? – встрепенулась Аска. Она любила интересные новости. – Что узнал?

-Мне тут Танабата… Ну, вы же помните Танабату? Так вот, она мне рассказала такое – закачаетесь!

-Не томи! – Это Аоба, он помогал мне сгрузить продукты в отдельный мешок – наш вклад в общие запасы. – Рассказывай!

Айда помолчал, выдерживая таинственную паузу. Аска легонько толкнула его в плечо, и он, смутившись, заговорил снова:

-В гарнизоне новенькие объявились! Чудные – словами не передать! Похожи, как близнецы: парень и девушка – оба седые, красноглазые, бледные… Ну чистые привидения! Никто про них ни сном, ни духом: откуда такие, из какой аномалии выбрались – не знают. Танабата говорит, они как две лабораторные крыски, да ещё и парой ходят. Вот бы их увидеть поживей.

-Ого! – воскликнула Аска. – И такое бывает?

-А с каких они краёв? – спросил Аоба.

-Кто говорит, что с юга, кто говорит, что с севера. Инари решил, что с запада, а Танабата, - что с востока. Я только плечами пожал, да сразу бегом к вам, - Айда всплеснул руками.

Уж не соврала ли Танабата – она вроде был знатная выдумщица? Я попытался представить, как же это могли выглядеть эти новички, но никакая фантазия не заменила встречи с ними наяву.

***

Когда нас разместили в казармах и мы все смогли помыться – как раз подоспела горячая вода, её в старой котельной, которую военные содержали, подогрели, - Фуюцуки по старой традиции устроил небольшое собрание в верхнем трапезном зале. Кадзи мне сказал, это потому, что перед нами ещё несколько отрядов целыми добрались, и было решено это отметить.

Места здесь было много, и все сумели разместиться. Столы накрыли небогато, но – в меру. Зажгли побольше свечей. Сколько раз мы раньше приходили, ни разу такого не видели. Может быть, Кадзи и Мисато застали как-нибудь, когда меня с ними ещё не было?

Все сидели, ели и много говорили – наверное, за всё то время, что за пределами форта приходилось проводить в молчании. Обменивались новостями и байками. Со мной рядом сидели незнакомые люди и изредка что-то спрашивали, но я не находил в себе сил ответить, мне даже кусок в горло не лез. Я не мог отвести взгляда от тех двоих, о которых нам рассказал Айда – они оба сидели рядышком прямо напротив меня.

В свете свечей их седые волосы и красные глаза словно бы светились изнутри, а бледная кожа казалось бумажно-белой. Особенно у девушки. Мне сказали, её звали Рей, его – Каору. Я всё повторял про себя: Рей, Каору, Каору, Рей – пробовал имена на вкус, на слух. Они звучали приятно, но в то же время болезненно, жутковато.

С ними никто не говорил, хоть Айда и шепнул нам, проходя мимо, что рядом с ними их нынешний отряд. На них даже не смотрел никто. Я, должно быть, такой был один. Это неприлично, но я ничего не мог с собой поделать, всё смотрел и смотрел на Рей. Меня к ней тянуло, как магнитом.

Что же она за человек? Мог ли я, создавший этот ужасный мир, пожелать, чтобы в нём после стольких лет повстречал её? Мог ли я пожелать, чтобы на свете жила она и Каору? Как я вообще мог сотворить такое?! Это… это же…

Они тоже ни с кем не разговаривали, даже между собой, и мои взгляды их не волновали. Они немного поели и потом просто сидели, прикрыв глаза и слушая, что говорят вокруг. Я же не мог вслушаться в этот гомон. Всё, что я слышал, - стук своего сердце. Фальшивый стук сердца мертвеца, увидевшего перед собой то, что не должен был видеть.

И всё-таки, как же так? Почему эти двое? Почему я создал таких, как они? Была ли на то моя воля?

Закрыв лицо руками, я вздохнул. Мне было странно. Мне хотелось взять и заговорить с Рей или с Каору, хотелось, чтобы они мне что-то ответили, объяснили. Не знаю, почему, но мне казалось, что они смогут, найдут слова, чтобы ответить на мои вопросы.

Рей… Девушка в старой плотной рубашке. Будь она создана мной, захотела бы со мной подружиться? Смогла бы принять меня таким, каков я есть? Смог бы я сам принять её после всего этого?

Я убрал от лица руки и тотчас поймал на себе взгляд Каору. Он смотрел на меня с таким изумлением, будто бы я только что сказал что-то нелепое, необдуманное. Я выглядел так же, когда смотрел на них ранее?

У него было немного женственное лицо, не измождённое долгой дорогой, не затенённое переживаниями, какое, должно быть, было у всех нас. А ещё в его выразительных, больших глазах отражался огонёк свечи.

Он нагнулся вперёд, и я рефлекторно потянулся к нему, чтобы лучше расслышать, ведь вокруг стоял такой гомон. Он опёрся на руки, чтобы не упасть, и сказал:

-Мне кажется, я люблю тебя.

Глава 4 by Vietnam90

Кто выйдет к заветному мосту.

 

Жизнь продолжается. Эта фраза должна меня греть. Сам, сам себе ее скажу – нечего киснуть. Айда Кенске – самый мелкий и самый везучий проныра… Ничего, что вся память маненечко в дырах…

Аска хмурится и дергается, когда что-то вспоминает, но не может сказать – что. Мне проще, я не помню ни бельмеса. А зачем, если главное со мной? Потому что главное – это она и есть, Аска. Рыжая, тощая, многие ее считали стервой. Впрочем, те, кто считал, уже не с нами. Сейчас, в форте, новые люди с интересом присматриваются к суровой и красивой девушке. Она за последний год только женственнее стала. Это стандартная реакция, я привык. Она, хочется думать, тоже. Нет человека, такого цельного и постоянного, как Аска, ни фига им не обломится. Суйтесь к ней с духами и тряпками, Аску Ленгли так примитивно не купить.

Вот только Кадзи…

Я гоню прочь эту мысль. Аска просто самолюбива, ее задело тогда, что Редзи разнюнился и начал говорить про Мисато. Честно говоря, рукопашница сделала для нашего отряда куда меньше, чем Аска. Кацураги со своими шуточками только панику вносила, и вообще… Она и выпить была не дура, и эти ее настроения… Конечно, Аска обиделась.

Я тру лоб и проверяю винтовку. Надо переключиться на что-то приятное, срочно. Потому что если Аска выбрала Кадзи, если у них отношения…

Кто бы мы были без Кадзи? Да никто. Слухи-то ходят. Другие отряды постоянно распадаются, и народу гибнет там гораздо больше. Только оседлые живут лучше, чем мы. Тот же Тодзи, гаденыш такой. Хорошо он нас подставил!

Клац-клац. Через три часа мой дозор. Люблю ночные вахты, они будоражат.

Найти бы нам свой форт! В округе нет незанятых баз. И все же… Если бы сейчас было лето и немного времени, я бы рискнул – либо пойти в дальнюю разведку, либо предложить Кадзи отстроиться. Зациклились мы на еде, как какие-то первобытные охотники-собиратели. Или разделиться… Часть в разведку, часть на охоту, часть на рыбалку… Кадзи говорит, опасно делиться. Не знаю…

А как Аска всегда смотрит хищно, когда я подбираю ей новое оружие! Может быть, я только приложение к арсеналу в ее глазах. Все равно. Только не уходи, фея, богиня, радость моя рыжая!

Когда она мне снится, я не хочу просыпаться. Я тут понял недавно, что одной вещи по-настоящему боюсь: умереть как-нибудь позорно у нее на глазах. Типа, со спущенными штанами в кустах или еще как. У нас от дизентерии двое умерли. Правда, это было в самом начале. Взять и истечь говном… Лучше пусть додзоку или ползуны убьют.

А кстати, не так-то просто меня пришить, как практика показала. «Отчаянное что-то есть во мне», ха!.. Это Аска так говорит. Она уверена, что это цитата, только не знает, откуда. Если бы у меня в башке крутилось столько красивых фраз, как у нее или Кадзи, я бы их все говорил от своего имени. Как назло, не крутятся, только стишки какие-то похабные.

Ко мне подходит Инари, глава отряда Лисиц. Это ему мы уступили на мосту, хотя могли бы этого и не делать: выяснилось, что он вел переговоры с Фуюцки целых два дня, так что по местным нормам этикета право первенства он уже потерял. Всех не переждешь. Но ссориться без нужды тоже глупо, тем более что он считает себя страшно хитрым и коварным, как и его дух-покровитель. Может, называть как-то свой отряд – это не глупость, как мне раньше казалось. Люди меняются, слава остается. Как будто это всё те же лисы, что и в прошлом году. Я нацепляю на лицо улыбку и прячу сигареты, которые хотел было вытащить.

- Айде привет, - роняет он, подсаживаясь.

- Виделись.

Он смотрит свысока, и я улыбаюсь еще шире:

- Ладно, здравствуй еще раз. Здоровее будем.

И щелкаю затвором.

- Ты в ночь сегодня?

- Да, а что?

-  Хотел с тобой поменяться. Моя вахта сейчас, с Ленгли.

Я молчу, соображая, что к чему. От ее имени у меня возникает понятный рефлекс – радостно вопить и соглашаться, но воли я ему не даю.

- И чем тебя это не устраивает?

Он молчит и обиженно щурится.

- Отшила, что ли?

Он дергает углом рта и внезапно спрашивает:

- Она чья, вообще?

- Допустим, моя, - вдруг вырывается у меня, и я чувствую, как от собственного нахальства кое-что поджалось. А, была – не была, хороший блеф дороже денег.

- Что, правда, что ли? – с тяжким недоверием переспрашивает он. Но все-таки не поднимает меня на смех, и я чувствую, что польщен.

- Не веришь – у нее спроси, - в меру небрежный ответ ставит Инари в тупик. Мне же невероятно хочется смыться и быстро покурить. Краем уха я слышу, что бьют в колокол – это значит, что если я принимаю предложение, мне пора идти на свой пост. А при Аске курить не стоит, она не любит, когда воняет табаком, хотя редко прямо об этом говорит. Всегда ухожу дымить подальше от нее, если есть возможность.

Целую вахту вместе! Классно!

- Ну да, вы же обычно на переговоры вместе ходите, - озадаченно вспоминает Инари. – И давно вы?...

- Слушай, какое тебе дело? – я возвращаю ему его высокомерие, и пока он не нашел повод меня отбрить, поднимаюсь, баюкая оружие. – Кто вторая пара у моста?

- Красноглазые, - бурчит Инари.

- Эти, Каору с Рей? – удивляюсь я. Они что, так и держатся парочкой? Эх, знал бы, что так можно, давно бы плюнул на жребии и просился все время с Аской. Правда, не факт, что она бы это одобрила.

- Ладно, кому надо сказать про замену?

- Бурому, - мрачно отвечает Инари. – Про Аску с тобой говорить бесполезно, я так понял?

- Извини, брат, я таким счастьем не торгую, - категорично отвечаю я и улыбаюсь, как будто и впрямь у нас с Аской что-то было. Убьет она меня за подмоченную репутацию, я так чувствую. А может, до нее и не долетит. Инари вообще-то больше слушает, чем болтает. Посмотрим. Надо лететь к Бурому и быстрее менять ребят…

Обычно я любил говорить с Бурым. Он давно в форте, и хотя не имеет никаких пищевых привилегий, кажется толстым. У него такая грудища, что я бы мог на ней сидеть, как ребенок. Секрет в том, что Бурый ест все подряд – червей, личинок, прогорклую муку, все съедобные злаки и грибы, которые растут поблизости. На него приятно смотреть, такой он приземистый, надежный, короче, его много. Но сейчас мне некогда. Я, задыхаясь, стою перед ним, пока он проверяет мою экипировку. Он ведет записи всех вахт (спит в промежутках), смотрит за тем, чтобы сторожа не забывали в форте боеприпасы. В это с трудом верится, но случаи бывали. Кто с перепою, кто с перепугу, кто по дурости – могли выйти с незаряженным оружием.

- Черт, холодно, - нервно жалуюсь я, потому что мне действительно холодно, а еще желание покурить становится навязчивой идеей.

Бурый благодушно смотрит на меня и не отвечает. Форт едва отапливается, дрова на зиму вообще еще не запасали – Фуюцки ждет, пока состав будет укомплектован. Много народу – много рук, проще организовать вылазку. Даже собирателей хвороста и дровосеков надо охранять.

- Дашь что из одежды? – заискиваю я.

- Безрукавку максимум, - басит Бурый. Ему всегда тепло – жир греет. Впрочем, той голодной весной, когда мы ушли на вольные хлеба, даже он таскал какую-то шкуру. - Извини, зимнее барахло пока не распаковали. Резвее двигайся, и не замерзнешь.

- Ага, я по стенке буду бегать, - киваю я, забирая проверенный боеприпас. – Аска уже была у тебя?

- Она на стене, - отвечает Бурый, выворачивая одежду мехом внутрь. – Ну-ка, примерь.

- Чего ее мерить, не обувь… - возражаю я, жадно протягивая руку к безрукавке, но Бурый хмурится.

- Если ты в ней утонешь, лучше взять, что поменьше.

Он прав, черт. На ферме у Тодзи мы путались в собственных руках и ногах, еще не хватало неудобную покрышку добавить. Я натягиваю теплую длинную одежку, делаю несколько движений и с неохотой снимаю:

- Да. Давай что-нибудь поуже и полегче. Лучше мерзнуть, чем не успеть выстрелить, когда припрет.

Бурый уважительно посмотрел на меня и полез на полку, где хранились тюки с одеждой. Покопавшись там, он нашел дутую куртку, всю в заплатах и засаленную у воротника. Я узнал ее: прошлой зимой ходил в этом обмундировании в такой же дозор. Померил и понял, что практически не вырос за этот год. Увидев мое уныние, Бурый мудро заметил:

- У тебя просто конституция такая. Кстати, приглядывай там вполглаза за той парочкой – Рей с Каору.

Я удивился:

- Командор им не доверяет?

- Нет, не то чтобы. Просто у обоих боевого опыта – ноль.

Я снова с удовольствием вспомнил того задохлика-додзоку, который поймал у меня собственный нож в бок, и спросил:

- Как это им удалось?

- А вот так, - усмехнулся вдруг Бурый. – Они привалили к нам прямиком из буддистского монастыря.

- Откуда? – у меня отпала челюсть.

- Очень далеко отсюда, - подтвердил Бурый, похлопыванием выпроваживая меня из своей каморки. – Малый говорит, что изучал медитацию. Девица вообще ничего не говорит, но явно торчала там вместе с ним. Потом их якобы монахи выставили.

- Надо думать, раз они разного пола, - бормочу я, захваченный новой информацией.

- Ну, если бы это было проблемой, их бы вообще туда не пустили. Каору говорит, что не сошелся с ними по каким-то божественным вопросам.

- Подожди – божественным? Это же буддисты…

- Кенске, ты мертвого достанешь! Откуда я знаю? Может, он на статую Будды свои носки складывал? Иди, а то Ленгли из тебя лапшу сделает!

Этот аргумент пресек дальнейшие вопросы, и я побежал на свою позицию.

Аска была уже на стене, цепко просматривала свой сектор над мостом, а заодно, конечно, и мой, раз уж он сейчас пустовал. Взгляд у нее был совсем ледяным. Я вспомнил, что так и не смог покурить, и почувствовал себя совсем несчастным:

- Асочка, золото, извини! Меня Бурый задержал, куртку мне найти не мог!

Она смерила меня взором с головы до ног и бескомпромиссно заявила:

- И чего он мучался? Это твоя старая куртка. И где Инари? Это ты его уговорил поменяться?

- Э-э… Нет. Он меня.

Девушка фыркнула – мне показалось, что довольно.

- Ты красноглазых видела?

- Да вон они. Ходят шаг в шаг, как попугайчики-неразлучники. Кто, интересно, их так учил охранять объект?

- Ты не поверишь – никто. Я тут такое про них узнал…

Аска заинтересованно подняла бровь, но нам давно пора было разойтись шагов на двадцать, и я с прилежным видом потрусил на свою точку. Все это, конечно, пока нарочито, почти не всерьез. Вряд ли кто нападет на форт среди бела дня. Вот в сумерки, вот ночью… Я знал, что Аска почти так же любопытна, как я. Она не удержится, обязательно подойдет и спросит про наших напарников. Обожаю, когда она сама ко мне подходит.

- Айда! – несется мне вслед. Не крик, всего лишь чуть-чуть повышенный голос. – Ты знаешь, что бегом ходишь в двух случаях?

- Да? – удивляюсь я, нащупывая пачку.

- Да! Когда нашли оружие и когда хочешь покурить.

Я замираю, а она смеется. Конечно, мы оба знаем друг друга как облупленных. Я с достоинством достаю сигарету и щелкаю зажигалкой. Потом отвешиваю ей поклон.

- За мостом следи, маньяк.

- Так точно.

Сделав с наслаждением пару затяжек, я перехватил оружие и стал смотреть вниз внимательнее.

Вообще, все, что я видел, было личной заслугой командора Фуюцки. Вокруг базы когда-то шла отличная стена, с колючей проволокой под током, с распаханной полосой голой земли и вышками по углам. Со временем вышки разрушились (и какой-то бедолага убился, упав с пятиметровой высоты на подломившейся лестнице – по этому поводу здесь рассказывают душераздирающую легенду). Полосу было нечем пахать, она покрылась крупнотравьем и кустарником, а стена по периметру превратилась в обычный забор – ни проволоки, ни тока. Еще раньше, когда здесь шли бои, о которых уже никто не помнил, стена со стороны шоссе была взорвана. Огромная воронка и битый кирпич – добро пожаловать на военную базу. Когда первые отряды заселяли форт, Фуюцки еще не было. Народ попросту расползся по оставленному военному объекту, они даже трупы не похоронили, а засунули в пустые подземные ангары – весь форт был пропитан сладким душком. А воронку перед главным входом превратили в свалку. Даже странно, как много мусора производит человек, когда живет на одном месте.

Козо навел здесь порядок. Свалку зарыли, превратив воронку в пологий овраг, сверху перебросили мост. Заросли вырубили, а потом Фуюцки приказал залить землю отработанным машинным маслом. Потом он наладил звуковую сигнализацию с трех сторон стены, а над мостом несли постоянную вахту часовые. Все в форте говорят о командоре с придыханием, и я тоже. Раньше терпеть не мог стариков, считал, что они воруют у нас воду и пищу. А что? Разве зря их так мало? Природа – она умная, если бы ей нужны были старики, их бы много выживало. Вот, думал, дотяну до возраста Кадзи, ну, может, чуть старше, а дальше все, привет: отправлюсь на знакомство с ками. Сейчас я не так в этом уверен. Черт, да Козо Фуюцке приказал сделать кладбище! Это он во-первых молодец, а во-вторых – потому что не в самом форте, а за его стенами, довольно далеко в лесу. От голода разные мысли в голову лезут, так что мера была очень умной. Я, допустим, очень доволен, что мы смогли похоронить наших на ферме Тодзи, особенно Рику. Не хочу, чтобы мое тело когда-нибудь разглядывали, раздев. Пусть лучше в землю спрячут.

Ну и мысли…

Я докурил, щелчком отправил бычок по дуге вниз и соступил со стены на деревянные леса. Это тоже выдумка Козо: пока наблюдаем, торчим на стене, как чего подозрительное увидели, сразу прыг вниз, и прицельный огонь косит «гостей». И укрытия для снайперов здесь есть, они похожи на небольшие башенки или верхушки черепов. Классно!

Аска крадучись подходит ко мне. Не переставая обозревать горизонт, спрашивает:

- Что, уже устал?

- Меняю позицию, - степенно отвечаю я и демонстративно протираю очки.

- Стратег! – усмехается девушка. – Так что ты там разузнал про этих?

- Бурый говорит, что эти славные ребята никогда не воевали.

- Странно. Жили в большой коммуне?

- Не-а. Попробуй еще раз.

- Островитяне?

- Мимо, снайпер.

- А-а, ну значит, им только что исполнилось десять, они просто взросло выглядят, - сердится Аска, и я чую, что ее высокий ботинок возле моего уха – опасное соседство.

- Бурый утверждает, что оба сидели в буддистском монастыре. Потом их выгнали, так как Каору сушил носки на статуе Будды или что-то в этом роде.

- С ума сойти! – выдыхает Аска, и я, задрав голову, вижу в ее глазах мимолетную тоску по этому недосягаемому монастырю, где можно жить и не воевать. Собственно, мы не один раз слышали истории про разные Идеальные Укрытия, Потайные Бункеры и – проще – про острова в океане, куда не добрались ни додзоку, ни прочие конкуренты.  Карты только никто к этим россказням не прикладывал. Потом ее осеняет какая-то мысль, она исподтишка смотрит на парочку вдалеке и тихо спрашивает:

- Как же их назначили нести вахту, если они не умеют сражаться?

- Ну, если помнишь, я первый узнал про этих новеньких, - я тяну время, набиваю себе цену и просто наслаждаюсь разговором. – Танабата мне сказала, что Фуюцки лично смотрел, как они стреляют. Я поспрашивал других ребят, так все в голос клянутся, что Рей стреляет не хуже тебя, а Каору вроде может на одной воде продержаться чуть ли не неделю. Выгодные ребята.

Аска, услышав о меткости Рей, ревниво щурит глаза и слегка пинает меня в плечо:

- Ладно, пошли. Я не нанималась за двоих дежурить.

Я послушно выбираюсь на стену. Холодно. Сумерки еще не настали, а ветерок уже ночной, ровный такой, пронизывающий. Могу поспорить на сигарету, что в ближайшие дни Аска предложит Рей пострелять. Ни за что не пропущу такое зрелище!

Спустя какое-то время Аска делает мне знак: «Внимание!». Что-то увидела со стороны леса. Не с моим зрением состязаться с ней в наблюдательности. Я беру оружие наизготовку, подаю знак красноглазым – рука волной.  Рей быстро прячется в укрытие, Аска с нашей стороны моста уже там. Каору зыркает в мою сторону и улыбается, передает инициативу мне. Как же, я считаюсь старожилом, классным переговорщиком и все дела. Зато сам он опережает меня и сигналит в форт, наблюдатель в окне кивает, передает оповещение дальше. Через пять минут вся цитадель тихо встанет на уши, Фуюцки отправит усиленные дозоры на оставшиеся стены. Да, кстати, значит, и ужин откладывается. Надеюсь, Аска не ошиблась. Если весь сыр-бор из-за одичавшей собаки, нас засмеют…

Но она не ошиблась, и к форту вышла не собака. Что-то весьма громоздкое появляется со стороны леса, медленно ползет к мосту, а впереди шагает человек. Я щурюсь, остро и бесполезно сожалея, что у нас нет ворот.

- Там остановись, - кричу я, когда человек и непонятный объект подходят к самому оврагу. – Кто такой, чего надо?

Человек останавливается. Это высокий мужчина в хорошо сидящей старой военной форме, на голове форменная кепка из камуфляжной ткани. Лет 25, не меньше. Руки заложены за спину, остановился в уверенной позе, ноги на ширине плеч. Зрелище, конечно, интересное, но я высматриваю ту громоздкую штуку за его спиной. Похоже на прицеп с тентом, который тянут за собой, впрягшись на манер коней, еще четверо. Кажется, они помладше. Тревога поднимается во мне, как тошнота, я облизываю губы, а их вожак, помолчав, звучно отвечает:

- Мы с отрядом пришли к Козо Фуюцки. На зиму хотим к вам прибиться. Припасы есть, - он небрежно кивает в сторону прицепа. Да, судя по габаритам, жратвы там достаточно. Я шепчу, едва приоткрывая рот:

- Аска, посмотри на прицеп. На колесах резина?

- Да, хорошие покрышки, - немедленно отзывается она.

Если колеса хорошие, вчетвером можно приволочить килограммов пятьсот.

- Как имя?

- Никобо Сота.

- Ты будешь вести переговоры?

Он не понимает намека, чуть раздраженно пожимает плечами:

- А мы сейчас что делаем?

Я пробую еще раз.

- Раньше где зимовали?

- В форте Кумасо. До этого – на фермах.

- Здесь, у нас?

- Да, здесь и севернее.

- Я не вижу твоего лица. У тебя что, голова мерзнет?

Он смотрит на меня, как на идиота, потом медленно и аккуратно поворачивает кепку козырьком назад.

- А так?

Я напрягаюсь. Может такое быть, чтобы человек не знал или не помнил о ритуале? Знак начала переговоров – снятый головной убор. Он может этого не знать?

Ага, как же. Кумасо превратил бы его в решето за одно подозрение, он тот еще параноик. Я готовлюсь спрыгнуть на леса:

- Почему на припасах тент? Открой!

Мужчина не спеша обходит прицеп, хотя этого вовсе не требуется, поглядывает на своих людей и невидимый груз.

- Слушай, позови, пожалуйста, командора, - устало просит он. – Если я сниму брезент, провизия рассыплется.

Явная ложь – тент не натянут. Я пригибаюсь, перехватывая винтовку, краем глаза успеваю увидеть, как стремительно выпрягаются четверо бандитов, выхватывая оружие из-под брезента, выдыхаю в сторону Аски:

- Сними его! – и бью в гонг.

Сигнал тревоги сливается с первым выстрелом – к несчастью, неудачным: командир с ловкостью акробата ныряет под задний борт. Брезент едет в сторону. Там, на армейском прицепе, стоит нечто, нагромождение железа, я изумленно смотрю на выгнутый, словно парус, лист брони. Спустя секунду из-за него начинается стрельба. Я слышу крики, доносящиеся из форта – значит, атакуют с разных сторон. Четверо из упряжки резво бегут по мосту, выстрелы Рей, Каору и Аски снимают двоих – черт, а я только целюсь.

 А потом промахиваюсь: моя мишень вильнула в сторону. Прицеп внезапно начинает ехать сам – с тарахтением заводится невидимый мотор, высокий командир на ходу впрыгивает на установку сзади, пуля чиркает его по плечу, но серьезно он не задет. Он жмёт на спусковой крючок, и с устрашающим лаем на нас обрушивается свинцовый град.

Тяжёлый пулемёт! Хуже и быть не может!

Пуля дробит камень, осколками мне оцарапывает скулу, и я позорно бросаюсь вниз. Рядом залегают ещё двое парней, наше подкрепление. Да, против такой шарманки не попрёшь! Грохот пулемёта перекрывает всё: я не слышу, стреляют ли наши в ответ – в ушах этот хриплый лай.

Высунусь сейчас – снесёт полголовы… Чёрт, чёрт!.. Аска!.. Она цела – вон, в караульной башне, а вот Рей что-то не видно. Куда она делась? Неужели?..

- Вставай! – кричит мне в ухо постовой… Как же его имя-то? – Давай, чёрт подери!

Он помогает мне сесть. Пулемётчик переключается на караульную башню... Я дёргаюсь, порываюсь подняться и бежать туда, но постовой меня удерживает.

- Слушай! – уже тише говорит он, пока его приятель совершает одиночные выстрелы наугад, из-за стены. – Наши скоро подойдут, но надо удержать этих ублюдков на мосту!

- У них броня! – отвечаю я. Такую нашими пукалками не прошибить, под пулемётным-то огнём. И если б только этот треклятый пулемёт!

- Татибана им зарядит – с форта, но надо задержать! Обойди их, мы примем огонь на себя!

Я киваю. Всё понятно! Стена через две секции от бывших ворот вшивенькая, и именно там она и изгибается – оттуда я смогу достать укрывшихся за самоходкой. Отлично, отлично, да!

Ползком добравшись до лестницы, я под свист пуль со всех ног бегу туда, к незанятой позиции. Укрепляли её досками, укрепляли, но – впустую.

Перед глазами всё сливается, вокруг хлопают выстрелы, грохочет пулемёт – много же они запасли патронов! – слышу короткий, гулкий стрёкот – издали по нам палят, сволочи.

Ах, проклятье! Я плюхаюсь на брюхо, держа винтовку наготове, и только тут вижу прямо перед собой окровавленное тело постового. Да я ж с ним днём столкнулся, он ещё всё закурить просил, а теперь… Теперь у него вся грудь – в кашу, и челюсти нижней нет. Господи…

Отворачиваюсь, зажимаю рот рукой. К горлу подкатывает ком, но дальше не идёт – застревает.

Прижимаюсь к стене, меня колотит. Доля секунду, грамм неудачи, и вот он я - Айда Кенске – лежу, рассечённый очередью… О боже, не думай, ты тупица, не думай! Делай – не думай!

Осторожно, тяжело дыша, пододвигаюсь к самому краю, к торчащим, покрытым тоненьким слоем снега кирпичам, беру винтовку поудобней. Да не винтовка это, а смех, не то что у Аски и тех двоих, со стены. Вон, из глубины караульной башни: бах, бах, бах…

Как же страшно-то, боже мой. Вот бы Аска сейчас спустилась за мной. Я бы грудью этот проход загородил.

Ке-енске, ты кретин, о чём же ты думаешь? Получишь пулю, и даже «идиота» от нее не услышишь. Ну! Вдох-выдох, вдох-выдох, и вперёд!

Пригибаюсь, ложусь на пузо, и высовываюсь. Впереди, в темноте за мостом вспышки выстрелов, реже – очередей. Бах! Это что? Бах!

И вдруг сделалось так непривычно тихо. Надо же – непривычно! И получаса не прошло, а уже – непривычно! Нет, стоп, и правда ведь – пулемёт затих. Я щурюсь, приглядываюсь, смотрю поверх прицела: самоходка встала, пулемётчика – не видно, пулемёт  - вдребезги, и тут снова: Бах! Издалека бьют – м-м-м – крупным калибром, и патроны у них кончились – заглохли выстрелы.

«Татибана им зарядит – с форта», - вспоминаю.

Я даже не оборачиваюсь, и так всё ясно – мне отсюда видать и мост, и поле: противотанковые пули разнесли пулемёт, движок и передний мост у самоходки: она встала, прятавшихся за ней перебили со стен и башни, а я всё лежу и лежу.

Впереди, в темноте мелькают тени, а с левой стороны, за оврагом, вспышки становятся всё чаще. Отвлекают внимание на себя, как те двое чуть раньше. Они хоть целы, интересно?

Да что ж со мной? Приникаю к прицелу, ловлю в него первую попавшуюся тень… Да, не с моим зрением с такого расстояния в сумерках стрелять! Ну, хоть ветра нет – и то спасибо. Глубокий вдох, плавный выдох, нажатие на спуск. Отдача ощутимо ударила в плечо, и до мне вроде донёсся сдавленный крик. Или это от выстрела в ушах зазвенело?

Ещё несколько выстрелов, и меня кто-то хлопает по плечу. Нашли время!..

А, нет, это же наши – их Фуюцуки прислал.

- Цел? – Я киваю. – Молодчина!

Рядом со мной падают на брюхо ещё двое с хорошими винтовками – у одной даже оптика есть. Только мы вместе стрелять начали – так наступление и завязло. Так вам, суки! Так вам! Ох и звенит же в ушах, блин.

Магазин пустеет как раз тогда, когда ребята подбивают ещё одного бандита. Ну что ж такое-то? Почему это был не я? И где же запасной магазин, не мог же я его выронить? А нет, всё в порядке. Сосредоточься, Айда, спокойно: скобу на себя, старый магазин долой; новый магазин – в казённик, дёрнуть затвор, вдохнуть, выдохнуть. Отлично, ты классный парень, Айда!

Я высовываюсь и… И – столбенею! Рей и Каору, эти двое просто сумасшедшие, да что же они творят? Разве они не должны были быть в караульной башне на другом фланге?! Да они же, мать-перемать, прям под перекрёстным огнём сидят!

Самоходка откатилась чуть в сторону после того, как водителя застрелил Татибана, и дорога на наше "безворотное парадное" стала открыта. Рей с Каору расселись прямо перед проемом, ведущим в форт, на открытой местности, и отрезали прямую дорогу отчаянным.

Чтоб мне лопнуть – это чистой воды самоубийство! Вот, значит, по кому так яростно стреляют с поля, а я-то всё думал, что они наших на башнях хотят вынести.

Поправляю очки, выдыхаю. Надо этим двоим помочь – прикрыть их.

- Эти двое!.. – говорю, но дозорный меня перебивает:

- Заткнись и стреляй, чего ты застыл?!

Делаю несколько выстрелов наугад, но всё никак не попаду – перед глазами эти двое чокнутых. Мне надо к ним, думаю. Видит ли их Аска, или они в "слепой зоне"? Увидит ли она меня? И надо, чтобы кто-то эти психам сказал, чтобы залегли, чтобы не сидели! Они ведь там маячат, как… Да как две мишени в тире! Э-э, в тире?

- Я туда! – кричу, вскакиваю и бегом – к ним, к незакрытому проходу, к нашей передовой.

- Стой! – орут вслед, но – плевать. Бегу себе и бегу. Страшно, но бегу. Ноги деревянные, но – бегу. Подстрелят меня там с ними, как пить дать, но – бегу. Там, с Рей и Каору, и умереть не стыдно. Умирать не хочу, но… Бегу. Так надо – бежать.

- Каору! – вскрикиваю я, падая прямо рядом с ним, чуть не к нему под ноги. - Ложитесь!

На руку падает что-то белёсое. Снег опять? Нет, волосы. Пуля шаркнула чуть не по виску, даже немного крови видать, а этот – улыбается.

- Чего пришёл? – спрашивает, спуская курок с пристальным взглядом в прицел.

- Ложись!

Рей ложиться – она меня услышала, зато Каору и ухом не ведет. Псих!

Прикладываю щёку к прикладу, осторожно смотрю вперёд, туда, где вспышки, откуда смерть прилетает с визгом, спускаю крючок. Попал – не попал, не видно, но стрелять продолжаю. Надо стрелять, надо. Рей стреляет, Каору стреляет, я стреляю. Все остальные, со стен, тоже стреляют. С той стороны стреляют уже поменьше, но ведь стреляют. Мы что же, побеждаем? Ну да, с такими-то чокнутыми крутыми ребятами! И я с ними, я в их компании, я тоже стреляю.

Рей меня по плечу хлопает, показывает пальцем налево. Понимай: хочет обойти додзоку с фланга, устроиться там, в темноте, ближе к камням. Её надо прикрыть, и потому дёргаю Каору, показываю вперёд, пригибая голову. Он кивает.

И только делаю я первый выстрел, только Рей вскакивает, как он отворачивается направо и стреляет туда. Зачем? Почему? Что, нас с фланга тоже обошли? Да там ведь стрелки наши, на  кой же ж ляд-то ты туда, Каору?

На нас обрушивается град пуль, одна свистит рядом, и я в панике откатываюсь в сторону, подальше, только бы не убили. Меня всего колотит, я едва двигаюсь, только что в штаны не ссу, а Каору всё сидит и стреляет, забыв про меня, про Рей.

Рей! А Рей лежит со мной рядом, неподвижная, точно покойница, рядом трупы додзоку, их порванный противотанковым патроном командир, но перед глазами у меня лишь Рей: ей прострелили ногу, и она рухнула навзничь. Винтовку не потеряла – ну и выдержка!

Рядом шаркнула пуля, я сжался в комочек. Только бы не в меня. Только бы не… Прижимаю руки к лицу, а на руках – кровь. Не моя? Не моя! Не моя – расплёсканного командира.

И вот тут - тишина. В ушах позвякивает, а снаружи тихо, давит. Порохом до тошноты пахнет, оказывается.

 

***

Я понял, что атака закончилась, когда за раненой Рей пришли Танабата и еще одна девушка с брезентовыми носилками. Как-то вся картина сразу у меня сложилась: ну да, вроде бы и по периметру выстрелы затихли…

Я тру глаза, задрав на лоб очки.

- Ну и скольких вы тут положили? – интересуются новоприбывшие, Танабата щурится в подступившую темень и быстро отвечает сама себе:

- Густо лежат, тараканы. Откуда их столько поналезло? Осторожнее, ногу не задевай!

Они склоняются над красноглазкой, быстро что-то решают и перетягивают рану прямо поверх одежды – подтекающая кровь выступает сквозь пальцы, но меня пугает не рана, а то, что Рей молчит, как немая.

- Эй, ты как? – это Аска нарисовалась. Она, как и я, вся еще в горячке боя, движения порывистые, и так дышит, будто это она ранена.

- Ничего, - тихо откликается непонятная девушка. В руках оружие. И у Ленгли винтовка. Черт, и я ведь пока ствол выпустить не могу – страшно!

- Не мешайте, - хмурится вторая санитарка. – На нашей стене ни одного раненого, учились бы, герои! Как вы своего снайпера-то не прикрыли, я не понимаю!

Они оперативно берутся за носилки, Танабата посматривает на нас изучающее: вдвоем нести тяжело. Я отрицательно качаю головой:

- Извините, девочки, мы пока тут.

Аска поджимает губы, но помалкивает, потому что я прав. Потом смотрит на Каору.

- Я тоже не понимаю. Зачем ты ее выпустил из укрытия?

Каору широко и открыто улыбается. У меня от этой улыбочки озноб. Он правда псих, что ли?

- Не знаю, - спокойно отвечает он. – А я мог не выпустить?

- Да ты, вроде, голову не теряешь, - с обманчивой рассудительностью отвечает Ленгли. – Мог бы и смекнуть, кого из вас потерять жалко.

Она напрашивается на ссору, а может, даже на дуэль, и я беспокойно перехватываю оружие. Не обращая внимания на перепалку, девчонки поднимают брезент и просят Рей держаться за край: сейчас ее понесут по колдобинам.

- Подстрахуйте, кретины!

Каору спокойно шагает к ним, не понимая, что должен делать.

- Возьми один конец, занесешь за стену, вернешься обратно.

Аска молча забрасывает винтовку за спину и подходит с другого края, ворчливо бросает через плечо:

- Кенске, следи там…

Пыхтя, все четверо медленно плетутся внутрь. По-моему, проще было взять ее на руки, во всяком случае, если бы это была Аска, я бы так и поступил. Да, куда проще. Этот ее напарник – просто…

Я вспоминаю, как он сидел под пулями, и не спешу с эпитетами. Я его не понимаю. То, что он не наш, не из отряда Кадзи – это очевидно. Я бы даже об Ито беспокоился, если бы он был еще жив, козел. Какие-то элементарные вещи… Мы к ним привыкли. Он же к ней даже не подошел!

Все-таки я здорово устал. Я смотрю на горизонт слезящимися глазами, я тискаю свою винтовку и мне неуютно наблюдать за всем этим пространством в одиночку. Я даже на остановившуюся самоходку пялюсь с подозрением, как будто оттуда еще кто-нибудь выскочит. Надо, кстати, прибрать трофей. Надо же, двигатель работает! И хорошо бы, вообще, вернуться на стену… Все ли живы? Не спросил у девчонок…

Возвращаются Каору и – непонятно, зачем – Аска. Я бы больше обрадовался, если бы она поднялась на нашу точку и поглядывала сверху, пока я сам сделаю то же, но она явно хочет доругаться, а если нас двое на одного, получится лучше.

- Так вот, красавчик, продолжая нашу беседу, - говорит Аска, переводя дух. - Стреляешь ты средненько. Спасибо тебе, конечно, большое, что ты вызвал огонь на себя, привлек их внимание и так далее, но хороший стрелок стоит пятерых таких, как ты. Если Рей не выживет, это будет большая потеря для форта.

- А откуда ты знаешь, что она не выживет? – с любопытством спрашивает он, и меня от этого тона почему-то коробит. Не уверен, что он издевается. У Аски такой вид, как будто ей сделали подсечку. Она пару секунд молчит, потом отвечает так, будто на нее навалилась вся усталость этого мира:

- А, буддийский монастырь. Тебе все безразлично, что жизнь, что смерть…

Каору пожимает плечами:

- Мне там не понравилось. Они противоречат сами себе. Скажи, если ты веришь, что всякая привязанность несет страдание, а от страданий нужно избавляться, зачем тогда поклоняться ступам и украшать статуи?

- Понятно. Пойдем, Айда.

- Эй, ты не ответила! – весело говорит он вслед нам. – Почему Рей не выживет?

- Говоря твоим языком, Дао пули – нести смерть, - невесело откликается Аска, потерявшая к нему всякий интерес. Я иду следом и тихо ликую: когда она назвала его «красавчиком», мне это сильно не понравилось. – Рей, если ты не заметил, ранена в ногу. Твоими стараниями.

- Значит, ваш Кадзи тоже умрет? – задумчиво спрашивает Каору.

Аска резко останавливается и впивается в него глазами:

- Что?

- Его несут в форт на носилках, - сообщает он, провожая кого-то взглядом в проеме, –  и перестает для нас существовать. Мы с ужасом переглядываемся, и Ленгли, забыв про пост, птицей несется в форт. Я отстаю примерно на четыре шага…

Дальнейшее для меня сливается с гулом в ушах. Редзи без сознания. Син, стащивший его со стены в одиночку, безостановочно плачет, Аска бьет его по щекам, я знаю, что обзывает его при этом, обвиняет в чем-то – но слов просто не слышу. Носилки в общем зале, там едва теплится очаг, всех раненых снесли в самое теплое место цитадели – и здесь же, среди крови и стонов, готовят жаркое. Мы будем его потом есть – с не проваренной морковкой, с жестким мясом. Потому что есть все равно надо. Аска не отходит ни на шаг от нашего командира, прижимает его ладонь к щеке, и я жалею, что не умер сегодня на стене. Мне хочется разбить свои очки. Мне хочется всего этого не видеть.

Потом я, кажется, заснул сидя.

- Айда, доктор в форте!

Я вынырнул из тумана от ее напористого шепота. Темнота, только уголья светятся. На краю сознания остался хрип чьей-то агонии, по правую руку от меня некоторое время назад умер человек – я специально не стал просыпаться, чтобы не пришлось его убирать. Аска обнимает меня за шею и шепчет в ухо:

- Она пришла к командору, тайно. Я подслушала. Меняет травы на какие-то реактивы. Айда! Айда, я ее помню! Это доктор Акаги!

- Та, которая следит за водой? – шепчу я в ответ, боясь пошевелиться. Она никогда не была ко мне так близко. Она никогда не разговаривала со мной ночью.

- Наверное. Наверное! Айда, это ее прятал Тодзи в своем бункере! Ее и Икари Гендо! Они все были в том мире, в до-жизни!

У меня в мозгу что-то щелкает, я хмурюсь, пытаясь связать знакомую фамилию с чем-то там, копошащимся на донышке сонного разума. А потом обнимаю ее в ответ. К черту все эти загадки. Если она меня сейчас оттолкнет, я пущу себе пулю в лоб.

- Слушай, так ведь это хорошо, что доктор в форте!

- Дурак! Она уйдет! Наменяет свои пилюли и свалит, как ты не понимаешь? Не будет никого лечить!

«Не "никого". Кадзи», - перевожу я, встречая привычную горечь. – «Она о нем думает».

- Что ты предлагаешь?

- Ее надо задержать. Заставить!

- А почему она уходит? – спрашиваю я, чтобы что-то сказать. В голове туман, кровь стучит в висках. Труп рядом, морковкой пахнет, Аской пахнет. Она почти задевает губами ухо, так придвинулась.

- Да на хрена ей наши раненые? – горячечно отвечает она. – Акаги торопится обратно в форт. Принесла мешки трав, они из того же ситца, что занавески в доме у Тодзи, Хикари шила. Ты придумай, как ее задержать, Айда! Пожалуйста!

И она меня целует.

У меня сердце переворачивается.

- Как она зашла? – хрипло спрашиваю я.

- Понятия не имею.

- Зато я, кажется, знаю. Идем. Нам Бурый нужен.

Она подчиняется – беспрекословно. Это значит, что Аска в отчаянии. И еще это значит, что Кадзи умирает. У меня мелькает тяжелая, пакостная мысль, что если я не найду способ вернуть доктора, мой соперник очистит место для меня. И я на ходу додумываю, мог бы я сделать Аску несчастной или нет, мог бы я предать командира или нет.

Да запросто.

Хотя… Может, он и сам умрет, даже с доктором.

Бурый оказывается на месте. Я толкую с ним наедине, и, наверное, у меня ненормальный вид, потому что он смотрит на меня очень внимательно. Приходится выложить карты, я говорю, что договор командора с доктором – это, конечно, очень здорово, но у нас куча раненых, и еще у врачей есть какая-то этика. Откуда у меня вообще это слово выскочило? Аской навеяло и воспоминаниями о прошлой жизни? Не знаю. Бурый неодобрительно молчит, и я выкладываю последний козырь:

- Брат, у нас командир при смерти. Без него хана. Ничего с этой Акаги не случится, отодвинет она свои дела на пару дней!

- Доктор всем нужен, - цедит Бурый. – Поссоримся с ней, лекарств не будет. Мы уже полгода с ней сотрудничаем…

- Свáлите на нас, как на мертвого. Фуюцки тоже не всеведущ. На наш страх и риск – пожалуйста, брат!

Никогда еще так не унижался.

Бурый еще немного думает, а потом неохотно снимает с пояса ключи. Он держал их внутри, в штанах, и меня коротко пробивает на смешок, когда я беру в руку нагретую его мудями связку.

- Пойдете с Ахой, - коротко распоряжается он. – Сейчас его вызову. Вы без оружия, он с винтовкой. Проводит и встретит. И чтобы с головы доктора волоса не упало.

- Бурый, на нас напасть могут, - напоминаю я, вцепившись в ключи.

- Выкрутишься. Язычком своим шаловливым поработаешь. Кадзи, Рей и Бая, всех тяжелых, перетащите в комнату подо мной, там нет окон, так что не замерзнут. И чтобы ни одна сволочь про доктора не проболталась, понял?

- Бурый, должен буду!

- Еще бы.

Я выбегаю к Аске, на ходу объясняю, что нужно делать. Мы слепо мечемся среди спящих. Бай – это тот, что умер рядом со мной, так что задача сокращается до двух. Я беру на руки Рей – все-таки взял – и тяну ее вместе с подстилкой наверх, под крылышко Бурого. Она снова молчит, сцепив от боли зубы. Когда с Аской возвращаюсь за Кадзи, нас встречает Каору – он не спит, любопытно блестит глазами.

- Что творится?

- Помоги!

Он спокойно и уже без лишних инструкций берет брезент, один тащит за оба края, а мы с Аской надрываемся внизу, потому что на лестницу первым ступил Каору. Тело Кадзи съеживается, тяжело сползает к середине, Аска всхлипывает, и я думаю, как здорово было просто таскать с ней мешки на работе у Тодзи. Без этого груза.

Потом мы несемся вниз, и Каору с нами – как будто ему просто захотелось побегать. У него легкий шаг, волосы, как птичий пух. Красавчик. Сука, ему все нипочем!

- Куда бежим-то? – спрашивает он тихо, и дыхание не сбивается.

- Надо задержать Акаги, - я говорю это в пространство, а мы уже пересекаем двор, попадаем в заброшенный жилой блок. Туда обычно с девчонками уходят, когда перепихнуться хотят. И вот я здесь с Аской, только для другой цели.

- Тут внизу была прачечная, - задыхаясь, объясняю я. – Потом вояки что-то строили. Стойте, не могу больше…

Они оба меня ждут, Аска с отчаянием, как будто я ворую минуты у ее Кадзи, Каору просто так.

- Сейчас, - бормочу я. Легкие посадил себе никотином, вот и результат. – Сейчас пойдем…

Навстречу нам прогулочным шагом идет Ахо, темноту едва разгоняет свет месяца, но его трудно с кем-то спутать – один из самых мощных бойцов в форте, здоровенный, как шкаф.

- В форт есть подземный ход, у прачек там отдельная канализация была… Уклон подходящий…

Ахо манит нас за собой, и я пересиливаю себя, в боку колет, и я глупо радуюсь, что винтовки нет. Мы спускаемся в подвал. Ахо, слова не сказав, обыскивает нас и отключает ловушки – что-то совершенно невидимое, явно самодельное. Потом разжимает рот и гнусаво произносит:

- Через семь шагов будет растяжка. Переступите.

- Ахо, у нас даже огня нет!

- Ну, ты идиот, значит.

Он демонстративно отстраняется и наблюдает за нами. Я нервно щелкаю зажигалкой – недавно в схроне нашел, работает. Ладно, этим подсветим.

- А почему не задержать Акаги прямо здесь? – спокойно осведомляется Каору. Я так и не понял, собирается он с нами или нет. Может, идея доставить доктора для Рей ему все же интересна?

- Потому что командор ручался за ее безопасность, когда она просила о встрече, - отвечаю я. Вся затея сейчас кажется мне полной бессмыслицей. Если эта Акаги не полная дура, она вооружена. Как мы ее будем брать – голыми руками? Бурый побоялся, что мы ее подстрелим в темноте или что нас захватят бандиты вместе с оружием? Какая моча ударила ему в голову? Что я вообще тут делаю?

- Так что сначала она выйдет, как договорились, а потом мы ее захватим.

- Ах вот как, - кивает он, нисколько не сомневаясь в разумности этих наших копошений. – А что, и доктор здесь же ходит? Прямо по минам?

- Нет, - я уже достаю ключи, знаком велю им откинуть люк и принимаюсь отпирать решетку. – Бурый говорит, она через стену и через перевал потом. О визите они заранее договорились, так что тут ее ждали.

- Большой крюк, если идти от фермы, - замечает Аска, ныряя за мной в зев колодца. Я останавливаюсь на миг, чтобы она подошла ближе, потом соображаю, что с Каору станется прыгнуть следом – тот еще будет паровозик – и делаю шаг вперед.

- Осторожно, дурак, свети под ноги!

В ее голосе страх. А я, правда, про растяжку уже и забыл – спал мало потому что.

«Я тебя люблю».

Сказать бы вслух.

Каору только тут слегка лишний. Он пошел с нами, и это получилось само собой: мы даже ничего не обсуждали.

Я щелкаю зажигалкой, и следующие десять шагов мы проходим со скоростью сосредоточенных черепашек. А потом оскальзываемся на неровном полу, дышим затхлой водой – сюда стекает дождь, я чувствую, как окоченели руки, и думаю только о том, чтобы скорее выбраться из узкого лаза, через который невесть как придется потом тащить эту Акаги.

- Воняет-то как сильно, - жалуется Каору, не то чтобы всерьез, скорее, чтобы завязать разговор.

- Ты ванну в форте принимал когда-нибудь? – зло осведомляется Аска.

- Да, а что?

- Помнишь такое желтое мыло? Крупными кусками, его обычно берут в подвале без обертки?

- Припоминаю, - отзывается Каору.

Я удивленно слушаю.

- Там, внизу, раньше складывали мертвых. Все мыло пропиталось сладким запахом. Мы на себя здесь тлен намазываем, понял? После бани от всех пахнет лимончиком и трупаками. Это от нас всех воняет сильно, просто замечать перестали, Каору!

Я оборачиваюсь и ловлю ее руку, Аска молча вырывается, но я успел почувствовать, как ее трясет. И я поправляю сбившиеся очки, и бормочу:

- Аска, ну тихо… Ну перестань ты…

- Айда, не доводи меня! Шагай вперед!

И в подавленном молчании мы трусим вперед. Неутомимо. Как крысы.

٭ ٭ ٭

Мы вышли к перевалу, не зная, опередила ли нас Акаги. Я не стал делиться сомнениями с остальными – если мы не успели, все равно ничего уже не изменить. Следов от форта я не увидел, но это ни о чем не говорит, потому что и следов в форт тоже нет. Может, она шла двадцатью метрами правее или левее. Короче, следопыт из меня…

Снег делает ночь не слишком темной, но это единственный из плюсов, а из минусов – холод собачий, оружия никакого и плана тоже. Наша, с позволения сказать, засада – это низкорослый кустарник, в который мы присели как по большой нужде. Долго тут не просидишь, и пока мы не закоченели, я стараюсь что-то предложить.

- Может, я ее просто напугаю? – внезапно говорит Каору, выдыхая мне в лицо пар. – Шарахнется в сторону, вы ее со спины и скрутите.

- Гениально, - мрачно отвечает Аска. – Как тебе не пришло в голову, что Акаги тебя просто застрелит?

- А, да. Не пришло, - весело отвечает этот тип. И замолкает.

Я обращаюсь к Ленгли:

- Значит, действуем по обычной схеме, только без винтаря. Я заговариваю зубы, вы с Каору нападаете сзади. Лучше прыгать, чтоб снег не скрипел. Ремни у тебя?

- Да. Я боюсь, что мы ее пропустим.

- Я тоже.

Мы разделяемся, я остаюсь прямо перед тропкой на перевал и почти не прячусь, Каору с Аской выдвигаются вперед, чтобы пропустить Акаги и потом напасть. Я понимаю, как сейчас рискует Ленгли, как ненадежен наш чудной напарник. Значит, я должен качественно отвлечь внимание на себя. Поспать бы хоть пару часов еще!

Это глупо, это глупо – ради умирающего рискуют трое здоровых.

Канишь, Айда. Сука ты, Айда Кенске. Подумаешь, докторша! Просто баба, да еще в возрасте, да еще с грузом. Херня полная.

Чтобы взбодриться, вспоминаю стычку с додзоку, вспоминаю, как стрелял сегодня возле стены. Раза три я попал точно… Ну, может два.

Мне просто не по себе, потому что я один. Привык в куче. Привык, что когда опасно, вокруг наши, вот и все. Или Аска с винтовкой страхует…

Аска.

Я вспоминаю разговор и поцелуй – по секундам, по мгновениям. Вокруг замерла ночь, и сам я замер, слава всем богам и ками, что никто меня не видит, сижу тут мягкий, как червяк, а душа скользит куда-то поземкой.

Эй, Айда. Пафосно слишком, кончай уже. То пулю в лоб, то про душу…

Проще надо быть, проще. Разомнись давай, посмотри на горизонт…

М-мать!..

Силуэт человека шагах в десяти от меня. Не вру – в десяти!! Женщина тяжело дышит и топает совсем не бесшумно, как я мог настолько замечтаться, чтобы ее не увидеть!

Если я просижу еще хоть немного, у меня есть неплохой шанс напугать ее до поноса и схватить пулю. Я поднимаюсь быстро и плавно, не спуская глаз с кустов. Вот оно!

- Доктор Акаги! – мелодично восклицаю я, маленький и совсем нестрашный очкарик. Руки развел широко, как будто собираюсь ее обнять – и стою на месте, не двигаюсь.

Женщина от неожиданности вскрикивает и судорожно бросает на снег сумку.

- Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте, я безоружен!

Я тяну руки как можно выше, изображаю черный тополь на белом фоне, да ну, как можно меня бояться, я же бодрячок-милашка?

- Доктор, я только поговорить! Пожалуйста!

- Кенске, - совершенно неожиданно слышу я в ответ. Голос с хрипотцой, в нем такие интонации, будто она здоровается со старым знакомым, и это меня тревожит, но нельзя терять нить. Как она меня узнала в темноте?

Нет, откуда она вообще меня знает?..

- Совершенно верно, Айда Кенске. Доктор, в форте двое тяжелораненых. Нам очень нужна ваша помощь…

- Я не могу. Айда, у меня обязательства перед другими людьми.

- Тодзи? – уточняю я, медленно опуская руки.

- Да, Тодзи. Он пустил нас в бункер при условии, что я буду принимать роды у Хикари. Там могут быть осложнения.

- Доктор Акаги, там они только могут быть. А здесь – уже есть.

Это Аска вышла из своего укрытия, заставив женщину вздрогнуть еще раз. Акаги нисколько не страшная, даже нелепая, накрутила на себя гору тряпок от холода, двигается неуклюже, и хотя у нее есть оружие за пазухой, захватывать ее силой мне уже не хочется. Только вот Ленгли зря влезла, она напряжена, как струна, лучше бы переговоры продолжил я…

- Эй, а мне-то выходить можно? – дурашливо орет Каору.

- Вылазь, вампир.

- Вы все здесь! Аска, Каору! – изумленно восклицает она.

Я трясу головой, пытаясь сообразить, что к чему. Допустим, за мной и Аской она наблюдала у Тодзи, но откуда она знает имя красноглазого? В форте сказали? Помнит до-жизнь? Неважно! Главное, кажется, обойдется без боя.

- Доктор, идемте с нами! У Хикари все не критично, а наши бойцы умирают…

- Я бы не сказала, что там некритично, Ленгли, - мягко возражает Акаги. – Срок скоро, а родить нельзя погодить, как говориться. Первые роды, анестезии почти никакой…

- Ну-у-у, женщины как-то раньше справлялись, - дипломатично встреваю я.

- Ты не понимаешь. Нас накануне зимы вышибут из бункера, если я не окажусь в нужное время в нужном месте.

- Неправда, - быстро возражаю я. – Тодзи не садист, если вы скажете, что вас похитили, он не станет сводить счеты.

- Похитили? – она усмехается, ныряет рукой за пазуху. Аска проводит прием, выкручивая ей локоть – и за это в кои-то веки спасибо не Кадзи, а Мисато. Она нас немного учила.

- Пусти, дурочка! Я не за оружием! – стонет Акаги, согнувшись пополам. Аска кивает мне, я, преодолевая неловкость, шарю у нее за пазухой. И нахожу смятую пачку.

- Вот черт. Простите, доктор!

В пачке одна сломанная и склеенная сигарета. Акаги тяжело дышит, но не заметно, что оскорблена – скорее, именно этого она от нас и ожидала. Паранойи, что ли.

- Доктор, позвольте предложить…

Я вскрываю свою пачку и протягиваю ей.

- Кенске, у тебя есть!!...

Она трясущимися руками выгребает у меня сразу полпачки, и я ухмыляюсь. Все мне уже, в принципе, понятно. Старые воспоминания и сигареты – как же удобно играть сразу на двух струнах, вторая-то хотя бы мне близка.

- Кто у вас ранен? – спрашивает она, делая жадную затяжку. Огонек выхватывает из темноты красивые зеленые глаза, родинку на скуле. Аска прикрывает рот рукой, я вижу на ее лице знакомое выражение, когда из памяти прорывается что-то, очередной обрывок прошлого.

- Рей Аянами и Кадзи Редзи.

- Господи. Оба.

- У Кадзи открылась старая рана на ноге, вдобавок прострелен бок, - говорит Ленгли, голос у нее нетвердый. – У Рей тоже ранение в ногу. А Бай уже умер, но там и надежды не было – его в живот.

Акаги молчит, соображает. И мы втроем молчим, прикрывая огонек сигареты своими телами, ждем, пока она решится.

- Ладно. Еще ночь-день. Должна успеть, - говорит она отрывисто. – Почему Фуюцки не задержал меня сразу?

- Командор вообще об этом не знает, - признаюсь я.

- Н-да? Нетипично, - усмехается она непонятно чему. – Ладно, ведите. Постараюсь чем-нибудь помочь.

И мы идем в обратный путь, меня мутит от недосыпания, я соображаю, что завтра возобновится бой, нельзя отпускать Аску на стену, нельзя самому в таком состоянии лезть на стену… Но это будет завтра. А сегодня мы добыли доктора, который станет лечить наших раненых.

Глава 5 by Vietnam90

Зализывая раны.

 

Боль вытолкнула меня из забытья. Она не позволила совершить привычные упражнения. Я не чувствовала дыхание на верхней губе, не ощущала кожей, на какой поверхности лежу. Ничего, что помогло бы посмотреть на нее со стороны, словно на отдельный предмет, как объяснял учитель Самасабура. Боль лгала, что у меня есть тело, и что тело – это я.

Я услышала тихий шелест страницы. Это значит, что возле меня дежурит Спун. Иногда, приходя в себя, я заставала здесь Кенске. Иногда – Ройто. Один раз открыла глаза и увидела кривые волосатые ноги. Я целый вечер рассматривала сквозь дымку боли, как эти ноги сгибаются в коленях, оглушительно задевают подошвами пол. Голос их хозяина взрывался в моей голове: «Хороший хайр, сестренка, только отращиваешь его неправильно…  Вот у бабы лохматого… Скучно тут с тобой… Ты не умираешь?» Слова отскакивали от стен, как эластичные пули. Только когда он ушел, я поняла: это был парень из нашего отряда, он часто менял имя, и я не знала, как его зовут сейчас. Он навещал меня, потому что так принято – делать визиты больным. И хотя нет разницы между одним или другим мельканием дхарм, которые мы зовем «душой» или «я», мне не хотелось бы еще раз проснуться под его разговор. Он отпечатался в памяти большим бесформенным комком волос.

Учитель порицал меня, когда я рассказывала обо всех мыслях, что приходили в голову за день. Он говорил, их слишком много. Он указывал на причину: я слишком рациональна, и поэтому у меня не получается подлинного сосредоточения. Я не умею медитировать, не умею видеть истину, не умею воздерживаться от неправильных взглядов. Поэтому боль грызет мою ногу, как зверь, карабкающийся по дереву вверх.

- Проснулась? – Спун наклонился ко мне. У него глубоко посаженные карие глаза с большими веками. Правильное усилие – и боль отодвинется… Я потянулась к смрити, встречая и отпуская пульсирующие толчки боли, и за то время, что он моргнул, четырежды умерла и воскресла. Спун никогда не мешал мне – он слушал слова и тишину так же хорошо, как Каору.

- Да.

- Попить?

- Если можно.

- Колодец уже почистили, - он снял ковшик с переносной жаровни, нацедил в чашку отвар и закрыл ее самодельной глиняной крышкой с носиком. Я слышала, несколько дней назад Аска рассказывала своему командиру про конец боя: как охотники крепости осуществили вылазку на нейтральную территорию, как отравили воду. Не все нападавшие были настолько ленивы, чтобы черпать в котлы прямо у берега, но все же многие слегли с желудком, и это решило исход дела. А потом кто-то кричал, что в самой крепости вода отравлена, что из колодцев несет химией. Спун сказал тогда, что это просто паника, но Фуюцки приказал на всякий случай пить только талый снег, пока из обоих колодцев не спустят воду и не прочистят.

- Девчонки скоро придут менять повязку.

Он напоил меня, придерживая рукой голову. Рядом застонал Кадзи, и Спун, будто извиняясь, объяснил мне:

- Он без сознания.

- Кадзи-сану стало хуже?

- Не знаю. До обеда все было в порядке, а теперь вы как будто местами поменялись – он отключился, ты в себя пришла. Да, девушка та, рыжая, просила передать, что хочет пострелять с тобой по мишеням, когда ты поправишься. Как я понял, из арбалета.

- Но я хорошо стреляю.

- Она тоже. Это соревнование.

Я не поняла смысла, но промолчала. Командор испытывал нас на меткость, когда мы пришли в форт, это было разумно и продиктовано необходимостью. В поступке Аски я не видела разумности.

- Твоя винтовка пока у Айды Кенске. Это тебе тоже просили передать. Айда сказал, что если ты захочешь, он может отдать Каору.

Спун замолчал и перелистнул страницу своей книги.

- Но я не видела Каору и не знаю, захочет ли он мою винтовку.

Спун покосился на меня, прикрываясь книгой. Учитель Акуру сказал, что все похоже на все, и я неделями училась находить сходство вещей. Дежурный напоминал птицу, спрятавшую нос под крыло.

- Да, - ровно откликнулся он. – Каору сюда ни разу не заходил.

- Каору не любит делать, как принято.

- Во-первых, у нас принято по-всякому, - пожал плечами Спун. – Во-вторых, можно сделать больше, чем принято, можно меньше.

Наверное, он ждал, что я отвечу, но я молчала, и он просто продолжил читать. Мысль, сказанная вслух, раздразнила мое восприятие, потеснила боль. Я думала об этих «больше» и «меньше», а потом дождалась, пока он снова начнет переворачивать страницу, и задала вопрос:

- Эта команда Кадзи Редзи делает для меня больше?

- Тебе виднее, - благожелательно ответил Спун.

Я вспомнила, какого труда мне стоило научиться наблюдать за лицами так, чтобы читать выражение, как в книге. Коаны учителя Самасабуры были легче заданий Акуры-сана, хотя над ними надо было размышлять постоянно. Иногда я плохо угадывала выражение глаз Акуры или повторяла чужое сравнение вместо того, чтобы выдумать его самостоятельно. Тогда сэнсей бил меня по пальцам бамбуковой палкой. Как жаль, что боль нельзя превратить в деньги и разменять одну большую монетку сегодняшнего страдания на много мелких, оставленных в прошлом.

Монастырь школы сото – последнее место на земле, где пользуются деньгами. Они так здорово помогают в техниках динамической медитации, а люди уже и забыли, для чего нужны деньги. Потерянные сокровища…

Ручей моих мыслей зачах, и меня снова обняла боль. Я двинулась против течения, я вбила крюки слов в монолит тишины:

- Они делают больше.

- Значит, ты влипла в отношения, - со смешком констатировал Спун, не отрываясь от текста. – Сразу со всем отрядом.

- Теперь между нами обязательства?

- Ты поправляйся сначала, потом разберешься. Как думаешь, переодеть его?

Он кивнул на Кадзи-сана, который лежал в лихорадке. От его тела тяжело пахло несвежим потом. Я поняла, что Спун хочет сменить тему, и ответила утвердительно, чтобы следующие несколько мгновений слушать возню за своей спиной. Я пыталась целиком занять себя этими звуками, но легкое спокойствие не коснулось моего разума, ему что-то мешало. Когда я обнаружила причину, я сказала Спуну:

- Он достиг сатори и был просветленным три дня.

- Кто, Каору?

- Да. Все обитатели монастыря подтвердили, что он убрал связь между сансарой и нирваной, был просветленным и вернулся к нам по своему желанию.

- А у нас говорят какую-то чушь, что он не поладил с монахами из-за поклонения ступам или несоблюдения правил монастыря. Это неправда?

- Каору после просветления дали другое имя, но он не откликался на него. Просили взять учеников, но он сказал: «У меня есть Рей». Просили остаться, а он ушел.

- Стало немного страшно.

Спун появился в поле моего зрения с узлом грязной одежды.

- Но все-таки он сказал: «У меня есть Рей», а теперь не приходит к тебе.

- Значит, я должна поправиться и прийти к нему.

Дежурный пристально посмотрел на меня и улыбнулся. Наверное, ему хотелось читать, и он просто так прекращал спор. Я поискала боль, нашла ее чуть утихшей, и закрыла глаза, погружаясь в дремоту.

Второе мое пробуждение сегодня пришлось на визит девочек. Они подали мне судно, обмыли рану и сделали свежую повязку. Мне было так холодно и больно, что я оступилась, я слетела с третьего этажа самообладания в темный подвал. Я даже чуть не застонала, а сознание мое померкло.

Третий раз выпал на следующий день. Было раннее утро, самый холодный и мертвый час в крепости. Новичкам не дают нести эту вахту. Я знала, что Каору сейчас не спит, он на улице, облизывает губы и подставляет их морозу, чтобы взялись корочкой. Температура недостаточно низкая, и лед, разумеется, не намерзает, зато их стягивает обветренная кожица, и он доволен.

Рядом, близко, неожиданно раздался вздох. Я заставила себя созерцать свой испуг, дать ему случайное имя и отпустить. Потом медленно повернула голову, и мне удалось не потревожить рану.

- Здравствуй, - сказал Синдзи, уводя в сторону глаза. – А я жду Ройто. Акаги оставила для меня немного снадобий, я не взял вчера. Хочу, вот, попросить, утром, правда…

Он втыкал слова в воздух, как заяц втыкает лапки в снег – тычок, тычок, два тычка. Беспокойно поправил одеяло на Кадзи-сане, взглядом проводил невидимых мушек.

- Ты хочешь взять снотворное, - поняла я, но хотя это совсем обычные слова (в форте многие плохо спят ночами), он вздрогнул:

- Как ты поняла?

- Очень черные круги под глазами. Ты взвинчен. Плохо слушается язык.

- Ух ты. А все говорят, что вы с Каору никого вокруг не замечаете.

Синдзи-кун мгновение сидел неподвижно, а потом жарко покраснел и начал бормотать извинения. Я не поняла, почему он решил, что сказал что-то плохое, да ведь и разговор еще не окончен.

- Нет, это не так. Хотя излучатель повредил мои умственные способности, они восстанавливаются. Меня учили наблюдать и чувствовать.

- Я думал, буддисты наоборот не хотят ничего чувствовать, чтобы не привязываться…

- «Не привязывайся ни к чему. Не привязывайся, не привязывайся, не привязывайся. Не привязывайся ни к чему. И даже там, где уже не к чему привязываться, не привязывайся ни к чему».

- Ну… да. У нас в отряде парень был, Хоити, он обо всем этом знал. Индийский буддизм, чань, дзэн, чем различаются… И эти. Четыре благородные истины тоже. Э-э-э, которые в корзинах…

Слова и образы рождались в моей голове быстро, хотя на них еще лежал отсвет нервозности и боли:

- Камень не может достичь просветления, хотя он не привязан ни к кому и ничем, кроме земли и силы тяжести. Он не понимает, как близок к нирване. Подлинное понимание невозможно без подлинного знания. Я, как и камень, не могу отбросить то, чего не чувствую, я не могу расстаться с тем, о чем не сохранила воспоминаний.

Синдзи хихикнул, и смешок перешел в тик, его щека, шея, а потом рука до кончиков пальцев конвульсивно дернулись.

- Черт…

Он прижал одной рукой другую, а потом потер лицо.

- Извини. То, что ты говоришь, странно. Есть старая шутка… Сначала человека учат ставить чайник: вот пустая посуда, надо налить воду, надо поставить ее на огонь. А потом дают ему чайник с водой. Человек выливает воду, смотрит на пустой чайник и довольно вздыхает: «Вот теперь я знаю, что делать» - и идет к ручью…

Я почувствовала очень-очень слабую обиду. Синдзи не понял меня. Синдзи критиковал учителей монастыря Одо.

В точности как Каору.

И я вслед за своей обидой полетела еще ниже, из подвала своей условной души в глубокое подземелье.

Люди лишают меня покоя.

Я засыпала, чтобы, проснувшись, начать все с нуля.

***

До тех пор, пока я не начала вставать, прошло больше двух недель. Кадзи-сану давно стало лучше, он часто сидел напротив меня и разговаривал вслух – то со своими людьми, то с теми, кого уже нет. Однажды утром, вернувшись на свое место у стены с кружкой кипятку, я узнала из его разговора с Синдзи, что доктор Акаги не сама вернулась в форт, чтобы лечить нас, а привели ее Аска Ленгли с кем-то еще из отряда. Горсть сухой травы, которую я бросила в кружку, сначала опустилась, потом всплыла на поверхность, как мое недоумение. Я подумала, что неправильно поняла их, и повернула голову, чтобы посмотреть на лица и определить, шутка это или всерьез.

Кадзи-сан был сегодня выбрит и выглядел совсем здоровым: тело снова привязало к себе свободные дхармы. Скорее всего, уже к вечеру он вернется в общий зал из этой маленькой комнаты, которую отвел нам Бурый на время выздоровления. Синдзи-кун не изменился: тот же измученный вид человека, томимого бессонницей и тайным страхом, и еще что-то, чего никогда не изображал лицом учитель Акура, когда помогал мне снова овладеть своим сознанием. Они не улыбались.

- Захватить врача в плен считается преступлением в любом из секторов, - сказала я, пытаясь разобраться. –  Вас могли выгнать из форта.

- Все гораздо хуже, принцесса, - легким тоном ответил мне Кадзи. – Моих героев могли ославить на весь наш убогий цивилизованный мир, и нам не осталось бы ничего больше, кроме как сделаться разбойниками. Нас ни в одном приличном месте после таких фокусов не приняли бы. Это просто чудо, что доктор Акаги не стала поднимать шума. Командор Фуюцки, конечно, все уже знает: вчера он сказал мне, что у любого мертвого додзоку из последней братской могилы карма лучше, чем у меня.

Я смотрела в его лицо, не понимая, зачем он говорит таким голосом, если его сухие глаза плачут.

- Доктор Акаги не возражала вас лечить, просто у нее были обязательства, - покачивая головой, сказал Синдзи. Звуки выстроились передо мной, как на нотной линейке, я сняла новый слой смыслов с интонации. Он не оправдывался, лишь объяснял – мне, лишь спорил – с ним, и я поняла, что он не участвовал в захвате. – Понимаешь, там, откуда мы пришли, то есть на одной ферме, эта самая доктор прячется с кем-то в бункере. И за укрытие должна была лечить хозяйку фермы. Ребята ее отвлекли. Ненадолго.

- Синдзи, беременность – это не болезнь, -  подначил Кадзи. Его собеседник послушно покраснел. За один миг что-то сдвинулось в их разговоре, в их молчании, и когда Кадзи продолжил, все исправилось, исчезло всякое несоответствие между выражением глаз и словами, он перестал казниться, словно выдохнул вину. – Не знаю, каким ками зажечь благовония, просто не знаю: вчера был ходок от Тодзи, сказал, она впритык к родам успела.

- Ой, там кто-то родился? – от неожиданности с Синдзи-куна слетела его застенчивость. Я почувствовала затруднение. За их лицами легко наблюдать, легче, чем за любым из тех, кто жил в монастыре Одо, но чувств слишком много – как красок на осенних листьях, как чешуек на теле щуки.

- Сын, говорят, - отозвался Кадзи.

Мой отвар достаточно остыл, и я сделала глоток. Кадзи-сан посмотрел на меня, и его лицо просветлело еще на один, тонкий, как паутина, оттенок.

Он сказал нараспев:

- Болезнь ушла, и на моих висках

Печальная осталась седина.

Зеленые орехи в кожуре –

Особая заварка не нужна –

Бросаю в кипяток.

И этот чай – как раз по мне…

- Это написала одна поэтесса, в Средние века, в Китае. Прямо как про тебя, Рей, - объяснил он. – Ради моей жизни, может, и не стоило так рисковать, но что Акаги и тебе помогла – я, лично, рад.

У меня странно отозвались его слова внутри.

«Влипла в отношения», - сказал Спун. «Со всем отрядом».

Я снова сделала глоток, примиряясь с новым поворотом судьбы. Я сошла с Пути, когда покинула монастырь, и теперь Дао было от меня далеко, как Млечный Путь.

Но ведь это иллюзия?

«Дао нигде и везде, ничем не управляет, но все Ему подчиняется…»

И так же незаметно, как Дао, везде тянутся нити, привязывающие нас к жизни, заставляющие нас страдать.

Гнев, благодарность, любовь, желание сохранить хорошее, желание избежать дурного, всё, что рождается из отношений между людьми…

- Значит, теперь на мне долг.

Вяжущий вкус этой истины был неприятным.

Синдзи печально улыбнулся:

- На нас всех – тоже. Перед Акаги-сан – за жизнь нашего командира. Перед ее спутником – за то, что спас нас от излучателя. Кенске сказал, что видел его мельком, а Аска даже как будто помнит его…

Он неуверенно замолчал и переглянулся с Кадзи. Поток нюансов, подтекстов, все умножающиеся скрытые смыслы заливали меня, обрушивали мое сознание в работу. Их лица сменили выражение добрый десяток раз.

- И будто бы у него, этого спасителя, та же фамилия, что у меня, - с усилием продолжил Синдзи, как будто ломал пальцами твердые острые палочки. – Может быть, он какой-то мой родич. Представь себе, они оба сейчас там, и останутся на всю зиму, на ферме человека, который в бою нас предал. Наши спасители живут у предателя. Как выплатить долг спасителям?

- Простив предателя, - мгновенно ответила я, как будто услышала коан Самасабуры. Учитель хотел, чтобы мы держали его задачи перед внутренним взором, но отвечать на вопросы надо было сразу же, до того, как учитель дал пощечину.

Наверное, мой ответ оказался удачным. Они оба улыбнулись мне, от непохожести их улыбок, от похожести их чувств я сделалась пробитой мишенью, ветер выстудил меня до скелета, и только рана, напомнившая о себе болью, удержала способность восприятия в иллюзии прежних границ. Я разжала дрожащую руку над циновкой, пустая кружка упала, не разбившись. Поклонившись мужчинам, я сбежала от них в обеденный зал. Мне нужен был Каору, я не справлялась…

В монастыре мы всегда находили друг друга очень быстро. Если я спускалась по лестнице, он поднимался, если смотрела через перила вниз, он поднимал голову. Так получилось и сейчас: мы одновременно подошли к дверному проему, ведущему в зал, он выходил, я входила. Молча приветствовав друг друга поклоном, мы остановились. Лицо Каору почти никогда не меняется, безмятежность настолько полна, что ни улыбка, ни сон, ни концентрация не в силах взломать ее. Я смотрела в алые глаза и чувствовала, как деформированы каналы моей ци, как притуплена наблюдательность, как тянется снизу, вцепляясь в бедро, не задобренная покоем боль. Каору протянул руку и упер ее мне в лоб – лунный луч коснулся поляны,…

- …голубика ее покрывала сплошь, а луна седела полынью, - вслух докончил за меня он. И так тоже часто бывало: я начинала мысль, а Просветленный ее заканчивал, встречая меня посреди моей метафоры. В такие моменты он не различал, что говорится вслух, а что думается про себя.

- У меня появился долг за мою жизнь перед доктором, который лечил меня, перед отрядом, который привел ее, - сказала я. Узкая ладонь на лбу словно вытягивала мысли, скручивая их тонким мучительным жгутом.

- У них появился долг перед Вселенной – они вернули на землю снайпера, - откликнулся Каору. Ладонь начала жечь.

- Отказаться от долга не кажется правильным, - призналась я.

- Все уже сделано, Рей. Мысль хромает вслед желанию: ты уже подпустила их к себе, ты приняла долг. Сколько концов связано?

- Три, - не думая, откликнулась я. – Акаги, то, что за Акаги, и Аска.

Он опустил руку, я вышла из его света, облаченная в покой. Мне надо было осмыслить, какие слова захотели родиться под рукой Будды Каору; в молчании я вошла в зал. За обедом мы, как обычно, сядем рядом, как в монастырской трапезной. Синдзи Икари обойдет нас как можно дальше: он избегает Каору с того дня, как познакомился и услышал из его уст о любви. Инари сядет напротив, чтобы задать центр своего отряда, Бурый подвинется ко мне, чтобы доесть мясо, к которому я не прикоснусь, рыжая Аска заметит меня и кивнет, как равной, Аоба сделает охранный жест под столом… Я знала будущее на несколько страж вперед. Я улыбнулась.

Этой ночью я видела сон, ясный внутри сна: реальность немного изменилась, хотя люди были все те же. Доктор Акаги  лечила страшные раны, покрывающие мое тело; за ее спиной стоял человек, перед которым мой долг был безмерен; Синдзи и Аска сражались со мной бок о бок; великое Небо рождало монстров на маленькой ферме, где прятались боги. Потом я увидела поле, Кадзи-сан ходил по нему и разрывал могилы, вглядывался в лица мертвых и качал головой, потому что не находил кого-то. Пошел снег, и в белой пелене я слышала его голос, напоминавший волчий вой: «Синдзи-но микото! Верни ее! Ты же можешь!».

***

Прошло еще несколько дней, и снег действительно взял в плен горы – уже по-зимнему, надолго. В форте закончились дрова; Бурый выдал нам теплую одежду, но даже в центральном зале было холодно. К очагу, словно старики, жались те, кто еще не оправился от ран. Айда Кенске вернул мне винтовку, но меня не пускали на стену, потому что ходила я еще плохо. Не нес вахты и Каору: с ним не хотели становиться в пару; когда Просветленный появлялся среди людей, разговоры смолкали. Я не знала причины этого.

В обед командор Фуюцки объявил общий сбор, и когда мы расселись за длинным столом, сказал, что свободные от ближайших вахт могут заняться заготовкой дров. Разведчики с утра на лыжах прочесали местность вблизи форта: перевалы завалило снегом, дорога пустынна. Командиры отрядов стали предлагать своих кандидатов, и Инари назвал Каору, а Кадзи-сан предложил Одзина и Гисукэ.

- Набралось семеро, - подсчитал Фуюцки. – Лучше идти парами для вашей же безопасности. Инари, твой человек один.

Командир Лис поджал губы и посмотрел на меня – исподтишка.

- Другого, Инари, - недовольно буркнула Аска. – Не делай глупостей.

- О, я что-то пропустил? Нами теперь командует эта милая томодати? – немедленно отозвался волосатый парень, который взял себе недавно прозвище Дзикининки.

- Рей еще не поправилась. Ты не думал, что там может нарубить девушка с больной ногой, стоя в глубоком снегу? – шутливым тоном спросил Айда, игнорируя вызов и обращаясь только к Инари. Я видела, что он встревожен, но только не понимала, чем: неосторожным поведением Аски Ленгли или… или он боялся, что командир действительно отправит в лес меня?

- Я еще ничего не сказал! – рявкнул Инари, раздраженный тем, как на него давят. – Дзик…

- Упаси меня бог, - отрезал тот, не дав договорить. – У меня глаза кровоточат, когда я смотрю на этого героя. Либо посылай меня с кем-нибудь другим, либо казни на месте. С этой монастырской крысой я не пойду.

Каору молча сидел рядом со мной, и я почувствовала, что сейчас он внимателен, как хищник в засаде. Дзикининки агрессивно выложил руку на стол, только смотрел не прямо, а куда-то поверх наших голов. Осуждение и страх; про осуждение он сказал, хотя страха в нем гораздо больше.

Инари обвел тяжелым взглядом своих людей, но никто так и не вызвался. Я почувствовала, как горят мои щеки. Я негодовала: как они смеют отрекаться? Каору защищал их на стене, когда разбойники…

Откуда у меня эти мысли? Я никогда раньше не думала, что буду судить о Лисах так. Я никогда не думала, что вообще стану о них думать!

Но это мой отряд?

А это мой отряд? Или мой – тот, где Аска, Айда и Кадзи?

Это и значит «влипнуть в отношения»?

Никто из них не спросил, хочу ли я идти с Каору. Как будто я все еще лежала без сознания с пулей в ноге. И все же – те защищали меня, эти – нет.

Нити долга спутываются, путают. Это путы.

Я случайно столкнулась взглядом с Синдзи-куном и увидела сочувствие.

- Назначь другого, Инари. Отряду, который не будет заготавливать дров, места возле огня не полагается, - устало произнес Фуюцки.

- Я сказал, пойдет Каору, - сквозь зубы процедил Инари. – Я разберусь с этим бунтом, Козо-сан.

- Я могу идти один, - с улыбкой откликнулся Просветленный. – Это несложно.

- Прочитай наши мысли, - приторным тоном предложил Ройто. – Видишь, никто не против!

- Каору полезен для форта. Если его детские фокусы так задевают вас, я смогу использовать его сам. Я предложу ему постоянное убежище, - сухо сказал командор. – Все равно мои мысли полны тем, как мы переживем зиму, да вашими незажившими свищами. Собирайтесь. Бурый выдаст вам лыжи. А ты иди один, сынок, мне еще дуэли в лесу не хватало.

Фуюцки поднялся, Спун подал ему трость. Он преподнес ее Фуюцки недавно, сказал, какой же командор без знаков власти? Надо меч или посох. Солгал. От холодного пола у старика ломило кости, и Спун нашел способ облегчить ему жизнь. Это тоже «отношения»? Наверное. Какая неуклюжая вещь.

Семь человек ушли следом за Бурым – получать экипировку. Мы посидели у огня, пока получившие наряд на кухню собирали тарелки. Я подумала, как же нас здесь мало: если отбросить тех, кто несет вахту на стенах, тех, кто собирается в лес, и тех, кто хлопочет по хозяйству, никого почти и нет. Аска хмуро сгорбилась по левую руку от меня; она никогда не мыла посуду, за нее ходили Синдзи либо Айда.

- Вшивенький отряд эти Лисы, - ворчливо бросила она. – Давно ли они вас списали?

Я не поняла ее вопроса и молча пожала плечами.

- Не играй принцессу в изгнании, - злым голосом дала совет Аска. – Лучше смени команду. Посмотри на нас: Аоба трус, Одзина и Гисукэ ходят сладкой парочкой, Синдзи всегда сидит в своей жопе, Ито был полным кретином… У меня отшибло память, Кадзи любит мертвую бабу, Айда истрахал меня глазами. Все уродики, но своих не бросаем, никого. Тебя бы мы взяли.

Я опустила глаза. Мне тяжело от ее напора, там столько отчаяния, столько желания жить. И муки. Она считает нас с Каору уродами и зовет в компанию уродов, но это такое высокомерное чувство – потому что остальных Аска и людьми-то едва ли признаёт.

- Расскажи про монастырь, - отрывисто бросила она мне. – Где это? Как там?

И я стала рассказывать, контролируя свое дыхание, приняв неподвижную позу. Нас многие слушали, потому что, оказывается, если не пропускать подробности, если развертывать перед собой жизнь за два года, как рулон ткани, придумывать заново сравнения – это почти жить заново. Людям нравится подсматривать, как живут другие. Чем же они отличаются от Каору? Он тоже подсматривает, только забирается в мысли…

Каору... Сколько времени?

Я вышла из транса, нарушив все правила, грубо, потеряв очередной вдох. Рядом сидели девчонки, давно вернувшиеся с кухни, сменившиеся стражи, раненые, но не только. Еще были два юноши из отряда Кадзи, Одзина и Гисукэ, которые уходили за дровами вместе с Каору.

- Каору еще не вернулся? – спросила я.

- Нет, - отозвался кто-то, а Аска недовольно добавила:

- Наверняка плохо ходит на лыжах, вот и завис. Не волнуйся, из остальных только эти двое пришли, так они охотники.

Она явно хотела, чтобы я продолжала, они все хотели, а я чувствовала, как непривычно саднит горло, как речь прозвучавшая обновила речь внутреннюю, оставив меня в изнеможении. И еще росла моя тревога. Я встала, наступив ногой на шип боли, молча поклонилась им всем и пошла к Бурому.

Нашла его бурлящим от негодования. Он еще ничего не успел сказать, как моя тревога превратилась из смутного предчувствия в страх с крыльями по самую притолоку. Как это было необычно – испытывать страх! Как это было странно – сразу его узнать… Покой в последнее время сбегал с меня обтаявшим снегом.

- Ты это видела? Да ты сюда вот смотри! Когда этот придурок брал патроны и сыпал в дырявый карман, я еще не орал. Выдал ему сумку, помог собраться. Что ты на меня уставилась, я ему не нянька! Думал, с остальным он как-нибудь разберется!

«Просветленный часто забывал, что у него есть тело, Бурый. От излучателя у меня пропала личность, а он перестал ориентироваться в мире. Меня взяли в монастырь, потому что я одна могла понять, что нужно сейчас Каору – пить, есть, расправить воротник, который впился в шею, сводить его в отхожее место. Он так долго привыкал к этой оболочке, так же долго, как я привыкала говорить «я»! Что он сделал, почему ты так негодуешь?»

- Что он сделал? – с трудом спросила я.

- Мешок оставил, маньяк чертов! Вон лежит – шапка, варежки, волокуша и тент для дров – все там!

Бурый отхаркнул слюну, будто собирался плюнуть. Что-то еще было не сказано. Он кипел молча, я ждала.

- В голову ко мне залезть он время нашел, а экипировку проверить – да вот сейчас же! Я в окошко видел – полетел на лыжах, как птица. Еще подумал ведь: а где мешок-то? Топор вижу, веревка на поясе, винтовку на спине вижу, а мешок? Вышел в коридор, там все возле стены валяется. Подставить меня успел, сучонок, и смылся…

Он не выговорился. Я заставила себя задать вопрос, который был не нужен. Наверное, так начинают лгать. Я спросила:

- Как он тебя подставил, Бурый?

- Здесь все были, кто за дровами пошел, кто с вахты сменился. Я думал о том, какое вымя у Тамако, в ладонь не поместится. Она стояла в двух шагах от меня, когда твой Каору это озвучил. Как ты считаешь, много у меня шансов теперь к ней подъехать?

Бурый смотрел исподлобья и выглядел очень раздосадованным, даже несчастным.

- Это… очень грубо? – предположила я.

Он перевел глаза на мою грудь и скривился:

- Да, это очень грубо. Лучше бы я про твою думал.

- Бурый… - я подумала и положила руку ему на предплечье. Глаза у него сделались пристальными. – А ты дай мне лыжи, пожалуйста?

- Не-ет, дорогуша, я не для того твоих дружков за доктором выпускал, чтобы ты теперь рану бередила, - он слегка потряс рукой, как будто там сидела муха. – Ничего с этим ублюдком не сделается, будь уверена.

- Но ведь я могу уйти из форта? – уточнила я.

- Конечно, - сдержанно произнес он. – Как пришла, так и дуй отсюда: в летнем комбезе, в сабо и с пустой винтовкой!

- Ты не ставишь таких условий другим людям.

У него на лице обозначился желвак, Бурый долго молчал.

- Хорошо. Дам лыжи, дам всё. И мешок забери. Попроси только кого-нибудь из отряда, чтобы пошли с тобой. Я из-под снега тебя доставать весной не хочу.

- Спасибо.

Я отступила, кланяясь, а потом почти побежала в зал. Мне казалось, что мы проговорили очень долго, хотя так, конечно, быть не могло. Я страшно хотела увидеть Каору, и было так неправильно, что он не попался мне навстречу…

Я надеялась уговорить пойти на поиски кого-нибудь одного из отряда Кадзи. Первым мне попался Айда, он согласился помочь, и с ним тут же пошла Аска («хоть согреться, холод собачий»), молча засобирался Синдзи, а Одзина сказал, что начинало темнеть,  ближайшая вахта у него нескоро, и он поможет отыскать след… Мы ввалились к Бурому впятером, и он уважительно поднял брови, снова открывая кладовку с лыжами.

Мешок Каору нес Синдзи. Мы шли в замыкающей паре. Впереди рыскал Одзина, а Ленгли и Кенске шли следом за ним, приглушенно разговаривая. Мне казалось, что я сплю: я никогда в жизни не говорила столько, сколько за этот день, никогда – я была уверена – не просила о помощи столько людей. Моя нога так болела, что я едва плелась, и Синдзи подавал мне руку на каждом подъеме. Да, и не прикасалась ни к кому так часто…

- Вон он! Каору, черт тебя подери, Ка-о-ру!!

Кричать в лесу было небезопасно, и Аска не кричала – просто раздельно и яростно скандировала, глядя по направлению руки нашего разведчика.

Одзина вывел нас на поляну, и мы увидели его – беловолосого, с белым обмороженным лицом и руками на белом снегу, рядом с огромной кучей – одному не унести – нарубленных дров, с жалкой веревкой в руках, растерянного… Он не знал, что делать с этой огромной вязанкой, что ему вообще дальше делать. Иней схватил концы его волос, пар осел на свитере – Каору даже куртку не догадался надеть обратно, когда закончил рубить. Аска всплеснула руками, оттолкнулась лыжей и подъехала к нему вплотную. Просветленный неуверенно улыбнулся. Я заметила, что он мелко дрожит, и достала из сумки термос:

- Синдзи, пожалуйста, отнеси ему…

Он ободряюще кивнул мне и тоже покатился к найденному человеку, не так ловко, как Аска, но все же и не так ужасно, как я со своей одеревеневшей от боли ногой. Каору принял крышку с дымящимся отваром, отпил, вслушался в тихую ругань Аски и внезапно распахнул глаза во всю ширь. Я знала этот взгляд: Просветленный увидел что-то важное, настолько важное, что сейчас его внимание стало абсолютным. Я сдвинулась с места и тут же подумала, что лучше мне было не останавливаться, такой рвущей стала боль. Но все же я подошла к ним, заглянула в алые глаза, окруженные стрелами огромных заиндевелых ресниц.

- Трое, - перебив Аску, шепотом сказал он. – Ну конечно же! Вас было трое. Я бы сразу вспомнил, если бы увидел вас вместе!

Дрожь Каору стала заметнее, крышка с отваром ходила ходуном в его негнущихся пальцах.

 - Собираем дрова и уходим, - командным голосом распорядилась Аска. – Одевайся, ты, придурок!

- Я ангел, - отозвался Просветленный. – Я ангел, пилот Сорью.

- А по-моему, ты много на себя берешь. Син, Айда, расстилаем!

Она оттолкнула от себя непонятные слова, но я видела, что Аска просто прячется от чего-то, пытаясь удержаться в знакомых границах, из которых ее уже выносит. И все почувствовали что-то странное, я видела. Синдзи и Айда молча развернули волокушу, начали перебрасывать кучу нарубленных веток, Аска ругалась, потому что Каору навалил ее хаотично, не заботясь о том, как потом распутывать ветви. Одзина принес одежду и нарядил Каору, как куклу: куртка-варежки-шапка. Я сделала то, что было мне по силам: сняла со спины лыжи и помогла ему закрепить ремни.

- Накрывай!

Они подобрали веревку, пропустили ее через кольца тента и привязали к краям волокуши, ловко и быстро, несмотря на мороз – я бы не смогла так. Они долго пользовались этими странными вещами, не то что я, они казались плотью от плоти этого мира, но все же… Каору сказал – «трое»… И назвал Аску «пилотом». Я искоса посмотрела на него. Лицо было умиротворенным, как будто он видел звездный свет и шел истинным Путём.

Мы добрались до форта в сумерки, с этой немыслимой горой дров. Кадзи сидел вместе с Бурым на стене, поджидая своих людей, и крикнул, чтобы сразу шли ужинать, пока еще не все остыло:

- Сегодня жаркое по-настоящему горячее!

- Идем, командир! – весело отозвался Айда. – Пару затяжек, и я уже там!

- О господи, - выдохнула Аска. – Ждать, пока ты отравишься, я не собираюсь.

- Ты же все равно пойдешь умываться, - ухмыльнулся Кенске, ныряя рукой за пазуху.

- Пойдем, Рей, он без соски не может, - Аска выскользнула из лыж, помогла мне снять мои. Я слышала, что Бурый ворчит на Каору, видела, что Одзина под шумок уже пересек двор и нырнул в здание форта – его слова о горячем ужине очень заинтересовали. Все вели себя так обыкновенно, как будто забыли, что кое-что было сказано. Кадзи внимательно осмотрел лицо Каору и заметил:

- Ты знаешь, что обморозился? У Бурого хорошая мазь от обморожений, попроси его…

- Незачем, - светло откликнулся он. Кадзи слегка нахмурился. Каору среди суеты встречи стоял, как был, в одежде и лыжах. – Я теперь могу изменить любое неудобство, я вспомнил, кто я.

- Вот как, - пробормотал Кадзи Редзи, отводя глаза. Наверное, он принимает его за сумасшедшего, подумала я с оттенком горечи, но тут раздался пораженный возглас Айды, и я резко повернулась. Кенске, выпучив глаза, показывал на ноги Каору, а Синдзи в панике переводил взгляд с него на своего командира. Каору парил над полом, прямо в лыжах, заглядывая в лицо Кадзи:

- Я ангел, - сказал он. – Два года назад, в другом мире, я хотел поговорить с тобой, Синдзи. Но нам все время мешали, а тебя заставляли убивать ангелов. Тогда я взял тебя и всех твоих близких, чтобы разговор был наглядным, и перенес сюда…

Каору засмеялся, довольный, счастливый. Глаза начали светиться алым, волосы струились под напором ветра, который не касался наших лиц. Бурый, вжавшись в стенку, перекрестился.

- Я только забыл, что у меня временно есть тело, и оно уязвимо. Я попал под армейский излучатель и потерял память, - он с новым любопытством оглядел нас, Аску, Синдзи, Кадзи, меня, поворачиваясь в воздухе на лыжах, с которых красивыми дугами падали капли. - Забыл, зачем перенес вас сюда. Вы просыпались из моей горсти и потерялись в этом мире.

- Ты можешь все вернуть? – со вспыхнувшей надеждой спросил Кадзи.

- Я могу отнести вас обратно в любое мгновение, - весело отозвался Каору. – Я могу вернуть вам память. Забирайте!

Я схватилась за голову, Аска закричала, Синдзи упал ничком. Водоворот воспоминаний вливался в меня, как будто никаких преград в виде воли у меня не существовало…

- А мертвых я воскрешать не умею, - донесся небесный голос из наступившей темноты. – Ни там, ни здесь, мой бедный шпион. Синдзи, мы еще поговорим с тобой…

Эпилог by Vietnam90

Эпилог.

 

В обеденном зале форта сидят пять человек – отряд Кадзи Редзи, правда, не в полном составе. Охотники давно поели и спят, они здешние и не обременены никаким выбором. Командор Фуюцки тоже пока не зван, о нем просто забыли, не успели припомнить, до отказа набитые своей вернувшейся памятью люди. Каору стоит на крыше, облизывая губы и заставляя лед застывать тонкой корочкой, потом разбивает его быстрой улыбкой, слизывает колючие иглы и довольно выдыхает струю пара. Бурый квасит в своей каморке – впервые за всю свою жизнь здесь набирается, напивается в дым, в стельку, просто захлебывается спиртным. Черт его знает, почему. Может быть, его поразило, что существуют другие миры, которых ему не видать, может быть, не хочет верить своим глазам, которые видели летуна на лыжах.

Каору дал им время, и каждый думает, отдельно, молча, как будто вдруг оказался заключенным в стеклянную капсулу.

Айда машинально разбирает и чистит винтовку, на лице сосредоточенная решимость. Все было простым и таким осталось, даже еще проще. Он будет в том мире, который выберет Аска. Он даже предательство Тодзи теперь воспринимает куда проще: однажды, еще в средней школе, у них был разговор, как сейчас ему припоминается. Айда тогда бредил войнушкой и каким-то модным фильмом про клан Тайра, и его друг внимательно слушал восторженный пересказ, а потом тщедушный Кенске, воинственно блестя очками, спросил, допускает ли Тодзи предательство ради любви? Спортсмен непривычно долго думал, а потом сказал, что ради настоящей любви, наверное, да. А как же дружба, возопил Айда, как же братья по оружию? Жена – это и друг, и брат по оружию, ответил Судзухара. Кенске мудро улыбается углом рта: вот и доказал Тодзи свой тезис. Во всяком случае, нельзя сказать, что Судзухара не предупреждал. Не его вина, что об этом позабыли вместе со всем остальным хламом.

Кадзи сидит, как каменный. Все стенания и самообвинения ушли вместе с непривычной ложной личностью, выросшей на месте потерянного лица. Ему жалко этого хорошего парня, в которого он превратился здесь, а сейчас умертвил, вернув себе память. Выбор кажется ему насмешкой: здесь могила Мисато, там ее нет вообще. Вернуться? На полную несвободы и опасностей должность, снова стать штатным ловеласом «Нерва», пойти под чье-то новое (или старое?) начальство? Остаться? В мире, где он уже, практически, старик? Об Аске он не думает совсем. Ему только казалось, что он хорошо помнит оставленный мир, но это был лишь эскиз. Сейчас он помнит всю историю с отвратительной четкостью, старается взвесить перспективы. Можно ли переиграть историю там? Можно ли не прозябать здесь? Пожалуй, ему все-таки хочется остаться, несмотря на соблазны душа, хорошей еды и вообще всей материальной базы как таковой. Все-таки здесь он сам себе хозяин, пусть всей его власти хватает только на горстку подростков. Он ни в чем до конца не уверен. Может быть, в нем просто говорит усталость.

По Рей ничего понять нельзя, она сидит спокойно и терпеливо, как будто очередное «обнуление» прошло по заданному алгоритму. Но это далеко не так: она рассматривает свои чувства, новые переживания, мысленно укладывает их бережными жестами, как новогодние игрушки в коробку. Ее очень пугает ее новый статус чувствующего существа. Ей хочется найти нового гуру, вроде Самасабуры или Акуры-сана, чтобы было с кем поговорить об этих переменах. Каору впервые вызвал у нее опасения, и мысли о невыплаченном долге здесь и там вьются угнетающим хороводом. Она будет выбирать одной из последних, поскольку все слишком завязано на людях, которые попали сюда по воле взбалмошного ангела.

Аска в самом большем смятении из них пятерых. Она смотрит на Кадзи, и вúдение ее раздваивается, ей стыдно, что она так бегала за этим человеком в том мире, что он так легко провел ее в этом. Теперь она понимает, что Кадзи помнил все и пользовался этим с бесцеремонностью взрослого, который отвлекает детишек от того, что им знать не положено. А их связь – что тогда это? Тоже способ отвлечь ее? Она смотрит на Айду и вспоминает прыщавого мелкого одноклассника с камерой, с потными руками. Она не понимает, как могла с этим человеком ходить на переговоры, всерьез за него беспокоиться. Она оборачивается к Синдзи, которого третировала там, в квартире Мисато, и опекала здесь. Кадзи ошибся, приняв его за того божка, который забросил их сюда, и из его ошибки родилось так много других ошибок. Аска считала его другом и жалела – где ее былое презрение, где интерес терзать и соблазнять? Ей кажется, что она где-то потеряла себя, между мирами, может быть. Она уже не то и не это, призрак матери не мучает ее ночами, но как же ей хочется в безопасное место, на блаженные острова, в монастырь, куда угодно, где не надо постоянно быть настороже, где не чувствуешь себя голой, оставив винтовку в палатке! В «Евангелионе» она ощущала себя всесильной. Ей хочется заново пережить упоение того боя, но прежнего огня нет, желания доказать миру, что она лучшая, нет. Аска по привычке хочет найти руку Айды и отшатывается, когда ловит себя на этом желании.

А Синдзи сидит по-турецки, уставившись в огонь, и тихо улыбается ему. Он в раю. Все детали мозаики сложились в единую картину, и сердце тихо поет, внимая ей. У него есть настоящие друзья, он даже не знал, какие давние. Все наладится. Все будет просто замечательно. Ведь когда ему было здесь хуже всего, когда его тащили из пекла и не успевали, появился отец и спас их всех. Это кажется Сину едва ли не знамением, он бесконечно любит их, и таинственного отца, и доктора Акаги, и Рей, которая здесь ведет себя как человек, и заботливую Аску, и Кадзи-сана, и даже ангела, который вместо того, чтобы разрушать Токио-3, своевольно забрал их в другой мир. Разум робко нашептывает ему, что все не так гладко, но счастливый Син шикает на здравый смысл. Ему хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась, чтобы ангел на крыше мяукал на звезды, отец и Фуюцки думали о нем, а друзья сидели рядом.

Значит, так тому и быть.

Эта история добавлена http://https://fiction.evanotend.com/viewstory.php?sid=428