СПАСИТЕЛЬНАЯ ЗАМЕНА

1. КОММЕНТАРИЙ

Все уже было. Огромный опыт не пригодился никому. Человечество необучаемо. Оно мало интересуется собой. Ни технического, ни нравственного прогресса не существует. Любое усилие – или бесполезно или вредно.

«Первые на Луне»

Поучительная история проекта Ева и выросшего из него проекта комплементации Homo sapiens широко известна в узких кругах специалистов по искусственной эволюции, а также среди людей, задумывающихся о путях, которыми порой идет человеческое познание. Когда я просматривал материалы, связанные с этой историей, мне все время вспоминалось то пессимистическое высказывание, которое я в итоге вынес в эпиграф. И хотя я с ним не согласен, не могу не сказать, что именно оно лежит в начале и в конце всего произошедшего: именно такой вывод может из него сделать человек этического склада ума, и именно оно служит универсальным объяснением произошедшего. Люди, работавшие над проектом, были такими же представителями своего рода, как и все остальные. Обуреваемые личными страстями, они зачастую не замечали значительности достигнутых ими результатов. В итоге нам пришлось разбирать достаточно разрозненные материалы и по крупицам восстанавливать знание, которое могло бы сохраниться в ясном и структурированном виде. А они так и не поняли, чего им удалось достичь. Это происшествие оказалась на виду, попав под пристальное внимание Комиссии по Расследованию Обстоятельств Третьего Удара, но кто знает, сколько других подобных прецедентов скрывает история человеческой науки?

1. Старший научный сотрудник РОКУБУНГИ ГЭНДО

Одна и та же история приключилась со мной с разницей почти ровно три года. Одна и та же два раза сказала мне «нет». В первый раз это был сильный удар, теперь же я сперва словно бы ничего и не почувствовал.

Или даже почувствовал ложное облегчение, будто пропала необходимость исполнять тяжкую, не приносящую никакого удовлетворения обязанность. Но потом – с каждым днем, с каждым часом мне становилось все тошнее и тошнее. А уж когда я узнал, что она встречается с этим хлыщом малолетним – Редзи Кадзи, - тут уж я понял, что зря так покорно принял ее отказ. Он же на семь лет ее моложе! Да, конечно, я на девять старше, но для мужчины-то быть старше естественно! Я взрослый человек, мне тридцать четыре года, я серьезен в своих словах и поступках.

Но это так, частности. Спустя некоторое время дошла до меня такая информация, что всякое подобие ревности вылетело из головы. Я думал о Юи, я, кажется, потерял возможность думать о чем-то ином, и в мозгу моем разом прокручивалась безрадостная картина будущего. А когда разум уходил в сторону, утомленный тяжелыми размышлениями, являлась другая картина, светлая: вот она живая, невредимая сидит и слушает меня и осознает, что я делал это для нее, только для нее, что это не цветы и не хождения по ресторанам, которые она привыкла принимать как должное.

И потом, - уж не помню, при каких обстоятельствах, но совершенно неожиданно – пришла ко мне идея. Простая, как все гениальное, прекрасная, как падающее солнце. Позволявшая использовать все выгоды моего положения, а фатальную удачу Юи сделать поводом для достижения цели. Одновременно достичь научного прорыва и личного счастья. Все это выглядело столь красиво, что просто не могло не получиться.

Сейчас я убеждаю себя, что моя мотивация ограничивалась научным интересом и стремлением завоевать ее, но это самообман. Будем честны сами с собой: это комплексы мальчишки-изгоя из трущоб, который привык, что думать о других есть признак слабости. Но ведь я привык и к другому: что жизнь – довольно-таки поганая штука; стоит тебе хоть чуть-чуть обустроиться, как она сметает все твои укрепления, обрушивая назад, в бездну неисходного отчаянья. А Юи этого не знала, дочка богачей, воспитанная в атмосфере любви и обожания, не знающая, что в мире есть невозможное, а подарки судьбы привыкшая принимать так же естественно, как и подарки кавалеров. Не знала и, тем более, не заслужила. Вот от этого-то мне и было больно, нестерпимо больно. И что уж говорить – стремление к тому, чтобы Юи была счастлива, и стремление к тому, чтобы она была со мной, для меня на тот момент оказывались неразрывно связаны.

Трудней всего, - особенно, при всей моей стеснительности и склонности перестраховываться, - было достать прядь ее волос, да еще так, чтобы она не заподозрила. Но мне и это удалось, причем на чистой импровизации. Я сказал, что ей надо остричься, дабы более надежно разместить голову в контактном шлеме. Прорекламировал замечательного стилиста, который берет совсем недорого, а работает в соседнем с институтом доме. Дескать сейчас машинного времени совсем немного осталось, так что теперь я тебя быстренько обкарнаю, а уж потом к нему пойдешь. Юи в то время как раз экспериментировала со своим каре, отращивая его дольше обычного, так что легенда оказалась убедительной. Ну и, видимо, она решила, что длинные волосы ей не идут, потому что без колебаний согласилась на секвестр.

Потом я работал – до одурения, как никогда раньше. И все получалось так хорошо, как никогда раньше, и мне было даже страшно из-за этого.

2. Младший научный сотрудник ИКАРИ ЮИ

Меня тошнит. Мне худо. Мне противно. Даже не знаю, почему.

Возможно, потому, что я не думала, будто он может дойти до такого. Все эти годы считала его нормальным, хорошим, честным человеком, которому просто не повезло в меня влюбиться. Нет, ну а что делать – он был довольно милый человек, обаятельный, элегантный, симпатичный, остроумный, но вот воспринимать его как нечто большее, чем друга, у меня не получалось категорически. Хоть убейте. Бедный, бедный Гэндо.

Когда он признался мне в первый раз, я проревела весь вечер. От безысходности, от того, что он теперь будет страдать, от того, что пришлось причинить ему боль, чего я меньше всего хотела. От того, что мы уже вряд ли сможем общаться так же непринужденно, как раньше. От того, что нам ведь все равно нужно будет видеться и разговаривать по работе. Он из института не ушел бы потому, что работа многое для него значила, что греха таить, смыслом жизни она для него была. А я бы не ушла просто из принципа – я же не настолько альтруистка, чтобы полностью менять свою жизнь только ради чужого спокойствия. Про себя думала: если совсем невмоготу станет, так и быть, уволюсь.

Но как-то прошло все, жизнь вернулась в нормальное русло. И общаться мы вполне смогли, вернулась непринужденность через какое-то время. Он, конечно, иногда, замолкал неловко, да и комплиментами сыпал многовато и порой невпопад, но так что ж, все равно приятно. Да и нарисовалось у него что-то там на личном фронте – я искренне рада была.

А Кадзи – это случилось, что называется, с первого взгляда. Встретила его в торговом центре, разговорились. Встречаться начали вечером того же дня. Совершенно волшебные чувства, пьянящие, ослепительные. Мы были такие все из себя молодые и красивые, что не нуждались ни в чем и ни в ком, кроме друг друга.

И как назло – именно в то время ненавязчивые и полушутливые ухаживания Гэндо вдруг резко посерьезнели. Он дарил мне дорогие подарки, приглашал в поездки и так далее. А мне из-за этого было страшно даже в фейсбук свои фотографии с Кадзи выложить. И в какой-то момент я решилась. Прямо сказала ему: у меня есть молодой человек, мне с ним хорошо, мы строим планы на будущее и так далее. Потом сказала, что в этом свете мне совершенно неясно как реагировать на его ухаживания. Гэндо, как мне показалось, даже обрадовался вначале от такого поворота событий. Улыбнулся, рассмеялся и сказал, что очень рад за меня и как здорово, что я ему обо всем рассказала. Ну и у меня как гора с плеч свалилась.

Ну а дальше ничего, казалось бы, особенного, только рабочие вопросы. Ах да, я же тебе не сказала, где работаю и чем занимаюсь. Я – сотрудник лаборатории искусственной эволюции при университете Мэйдзи. А Гэндо – мой непосредственный начальник. Никто во всем мире не продвинулся в области создания гумаиноидных форм искусственной жизни так далеко, как мы. Во всяком случае, Фуюцуки и Гэндо так говорят.

Мы ведь одни из немногих, кто умеет разводить полноценных гомункулов, причем они выживают аж в восьмидесяти процентах случаев. Ну, искусственные люди, в пробирке выращенные, большой такой. Я первое время очень с них брезговала, на редкость противное зрелище, надо сказать. Потом так попривыкла, что даже кофе ухитрялась пить прямо в инкубационной.

Нет, сознания у них, конечно, нет, или, вернее говоря, души. Это просто тела, способные пользоваться безусловными рефлексами на уровне спинного мозга. Самое сложное, что могут – смеяться.

Их делают на основе нормализованной ДНК, синтезированной искусственным образом. Во всем мире таких людей нет, которые им родственники, просто некое среднестатистическое человеческое существо получается. Чужое ДНК им вживлять нельзя, потому что в таком случае теоретически возможно обретение сознания. Но у нас есть специальные фенотипические программаторы, которые позволяют придавать им индивидуальные признаки: форма носа, цвет глаз и волос, тому подобное. Но, кстати, цвет глаз и волос мы никогда не варьируем, он жестко заданный нашей ДНК – пурпурные глаза и иссиня-серебристые волосы. В природе такой фенотип не встречается, только в лабораторных условиях, поэтому мы всех гомункулов им помечаем. Как увидишь такого, так сразу понятно, что души нет.

А фенотипический он в том смысле, что мы программируем не ДНК, а транслирующую РНК. Есть для этого специальный вирус, который воздействует на участки по краям клеточного ядра, где происходит транскрипция ДНК на РНК. Этот вирус надо вводить гомункулу каждые две недели. Если не вводить три месяца, белки в теле разлагаются на аминокислоты, и гомункул заживо распадается на части.

Нет, можно вывести и стабильные особи. Даже не только вывести, но с помощью спецпрепаратов стабилизировать уже имеющихся и даже дать возможность размножаться и персонализировать их ДНК. Но, понимаешь ли, наша деятельность регулируется целой кучей норм и запретов. Ну понятно, все-таки, с тонкой материей работаем. Работать с одушевленными гомункулами нельзя, работать со стабильными гомункулами нельзя, работать с особями, способными размножаться - нельзя. Нам – только нам во всем мире – в порядке исключения разрешили проводить опыты по подгрузке в мозг гомункулов матриц поведения – это сложно объяснять людям, не знающим основ, - в общем давать им некие знания в виде загружаемой в мозг программы. Между прочим, большие перспективы у технологии. Если ее можно будет применить к живым людям – школы и университеты будут не нужны – загрузил всю нужную информацию – и, считай, образованным человеком стал.

А потом у нас начался новый проект «ева», ну, тут уж я подробности раскрывать не имею права, в общем мне пришлось проходить через достаточно сложные эксперименты, причем являясь не только экспериментатором, но одновременно еще и подопытной.

Скажу честно – мы все немножко врачи и привыкли спокойно относиться к обнаженному телу, но находиться голой в присутствии Гэндо, зная, что он ко мне испытывал, мне было немножко неуютно. Впрочем, он не проявлял ничего эмоционально тяжелого и все сеансы проходили в сосредоточенной рабочей атмосфере. Однако, судя по происшедшему, ему тогда удалось каким-то способом раздобыть образцы моего генотипа и фенотипа.

С тех опытов прошло почти два года, когда я на чистой случайности узнала – ну как на чистой, мне понадобились срочно некоторые материалы из его лаборатории, я ее открыла институтским ключом, сразу не нашла то, что мне было нужно, полезла в шкаф. Там мне и бросились на глаза рабочие фотографии – такие всегда делаются в процессе подготовки нового гомункула – ну, как он растет, как формируется, какой фенотип и так далее. Понимаешь этот гомункул – девочка – она была моей точной копией в копией. Телосложение, форма носа, расположение родинок и все прочие фиксируемые нами черты фенотипа – все было в точности, как у меня. На последних фотографиях даже прическа такая же.

Это он сделал. И честно говоря, я теперь не знаю, как мне жить с этим, как к этому относиться. Да, я догадываюсь, что сейчас ты скажешь «просто прими», но я почему-то не могу так. То, что его любовь проявляется в таком вот творчестве меня шокирует. Это с одной стороны красиво, с другой как-то гадко. Все-таки, это не стихи и не портрет и не гипсовая статуя, это существо из мяса и крови, пусть и лишенное души. И, конечно, я не подозревала, что его чувства имеют такой масштаб. Как мне ему теперь в глаза смотреть?

Наверное, я все же не выдержу и уволюсь. Завтра у нас как раз отчет о проделанной работе перед спонсорами, вот после него возьму и попрошу у Фуюцуки увольнения. Да, так и сделаю.

3. Профессор ФУЮЦУКИ КОДЗО

Грустно все получилось на самом деле. Я вроде шестое десятилетие землю топчу, а привыкнуть к подобным вещам так и не смог. Это каждый раз больно смотреть – как твои сотрудники, впустив в рабочий процесс свои чувства, начав относиться друг к другу не только как коллеги, в какой-то момент ломают свою жизнь и превращают в ад жизнь научной группы.

Что мне сказать о Гэндо Рокубунги? Его родители были наркоманы. Музыканты или что-то вроде того, но под конец они жили непонятно на что, интересовались только друг другом и героином, а о ребенке почти не вспоминали. Тот рос на улице, в компании не слишком-то культурных социальных элементов. В школе учился плохо по всем предметам, кроме химии и биологии, зато уже в двенадцать лет ухитрялся в кустарных условиях варить термитную смесь и перекись ацетона. Пару раз его задерживали – взорвал витрину в магазине, подбросил карбида в водозабор. Но по малолетству ни во что серьезное это не вылилось, а позже он подобных глупостей уже не совершал. Мне кажется, нашелся некий человек, который взял его под свою опеку и наставил на путь истинный. Не знаю, кто – сам Гэндо об этом не говорил, а спрашивать у него в лоб я бы ни за что не стал.

Сам в университет он бы не поступил – платить за обучение такому нечем, а для получения стипендии даже гением быть недостаточно, если ты не умеешь себя подать. Парня выручил Кацураги - светлая голова, земля ему пухом. Устроил на работу к себе в лабораторию, хотя даже среди людей с образованием и с дипломом на отлично брал далеко не каждого. А у Гэндо был талант, и Кацураги это заметил. Зарплата у студента-совместителя маленькая, но в принципе хватает и за обучение заплатить и концы с концами свести. А потом Кацураги его мне порекомендовал – ему самому уже эмиритироваться пора пришла, а я как раз тогда получил финансирование от ЗЕЕЛЕ под проект «Ева».

Гэндо оказался отличным работником. Я это говорю, несмотря на то, что ему очень тяжело давалась документация, несмотря на то, что порой он куда-то исчезал и мог неделю не появляться на рабочем месте. Это, впрочем, никогда не происходило в те периоды, когда от нас требовался работа в авральном режиме. Когда на Рокубунги находило вдохновение, он мог не выходить из лаборатории сутками, оставаясь бодрым и увлеченным. Он умел ставить задачи и проводить эксперименты.

А еще у него было чутье. Диссертацию писал долго и нудно, мне приходилось очень много ему помогать в этом, но я не считал это зазорным. В конце концов, заказчик от полученных результатов был только в восторге и наше финансирование все увеличивалось. Нас выделили в отдельный институт, который вскоре перешел под единоличное финансирование ЗЕЕЛЕ. Я сомневался перед этим переходом, но потом понял, что вернуться в исходное состояние мы сможем в любой момент. Когда выделение произошло, я назначил Рокубунги, который к тому времени с грехом пополам защитился, руководителем одной из научных групп.

В этот период к нам и пришла Икари. Она была из богатой семьи, я бы даже сказал, олигархической. С такими сотрудницами часто случаются проблемы, но Юи - девушка строгого воспитания, и для нас ее финансовая независимость оказалась большим преимуществом. Юи стала работать в группе Гэндо под его началом.

А, вы желаете узнать о контракте с ЗЕЕЛЕ поподробнее? Он подразумевал переход под их полное финансирование, а нам предоставлялись куда большие средства и куда большая свобода творчества, чем обычно бывает у исследователей в нашей области. Строго говоря, мы переставали быть учеными в академическом смысле и становились вольными художниками, немножко авантюристами. Нам даже разрешили ставить опыты на себе. Сотрудники должны были подписывать для этого специальные бумаги, что они разрешают комитету ЗЕЕЛЕ пользоваться результатами этих опытов. Я сам такую бумагу не подписал и других уговаривал этого не делать, но многие согласились. Гэндо так сделал. Юи он пытался запретить, но она на принцип пошла и тоже подписалась. Упрямое она все-таки создание.

Вообще, если характеризовать Юи коротко, то она – рассудительная аккуратистка в работе, но при этом очень эмоциональный человек по жизни. Такие женщины чаще встречаются среди математиков, а не среди биологов. Впрочем, в нашем проекте перемешалось все, что только можно себе представить. Так вот, о Юи. Ее аккуратность позволяла достичь хороших формальных результатов, ее статьи были всегда выверены и написаны хорошим научным языком, формула следовала за формулой, одни положения выводились из других гладко и изящно. Но вот вся эта красота оставалась какой-то… бездушной что ли. Не чувствовалось за ней интуитивности, понимания внутренней сути происходящего.

Как бы это сказать… Юи приходила на работу ровно в девять, садилась за компьютер, или за микроскоп, или за нуклеопрограмматор, начинала работать. И работала ровно до конца рабочего дня. Тогда она складывала свои материалы и уходила, чтобы на следующий день начать с того места, на котором остановилась. Когда ее отвлекали – Киоко звала чаек попить или что-то подобное – она легко отвлекалась и так же легко возвращалась затем к работе. Не думаю, что она когда-либо мучалась, не умея получить искомый результат, или ликовала, когда путь решения все-таки находился. Да она, собственно, и выразилась как-то в таком ключе, что научная работа не дает ей особой эмоциональной встряски. И еще – это меня в ней немного раздражала, хотя в целом работник она была отличный – кажется, Юи до конца не понимала смысл и значение получаемых ею результатов. Формулы для нее оставались формулами. Она отлично с ними управлялась, но дать какую-то понятную интерпретацию того, что они могут значить в реальности, не могла.

Рокубунги – ее непосредственного начальника – это порою просто бесило. У меня так и стоит перед глазами картина, наблюдавшаяся мною не один и не два раза: Гэндо смотрит в листок с результатами, смотрит на Юи, на листок – на Юи, на листок – на нее. Он спрашивает – как это так получилось? Она отвечает, что вывела оттуда-то и так-то, а получила в итоге то-то и то-то. Он спрашивает – и что же это означает? Она хлопает глазами и говорит – ну как же, это означает то-то и то-то. Он говорит – нет, что это значит на самом деле? Она не понимает, что это за «самое дело» и почему ее выводы на это «самое дело» не тянут. Обижалась.

Гэндо – тот ведь наоборот, формально мыслить не умеет и не любит. У него, самородка, светлая голова, в которой построена картина мира. Она отлично работает, она идеально отражает реальность, в ней он царь и бог, он горы может свернуть, он такие результаты получал, что закачаешься. Но вот плохо эта картина поддается формализации. Альтернативная она – не в том смысле, что противоречит общепризнанной, а в том смысле, что представляет истину в совершенно другой форме, в форме, надо сказать, сугубо практической. У него есть отличное понимание, но это понимание едва ли выразимо словами

И вот тут, как мне кажется, произошло следующее. Гэндо, наивный человек, решил, будто Юи тоже доступно некое особое понимание, причем недоступное ему самому. На самом-то деле там были просто умение работать, не заморачиваясь, и способность оперировать формальными категориями. Гэндо этого не ощущал, он искренне восхищался Юи и завидовал ей. Она для него стала женщиной-загадкой. И - видимо, в результате – Рокубунги влюбился. Влюбился той жалкой любовью, что заставляет великих полководцев покидать поле боя в решающий момент, а несгибаемых судей – нарушать непреложные законы.

4. ОБСУЖДЕНИЕ

Протокол-стенограмма обсуждения передает приблизительное содержание высказываний участников обсуждения. Протокол частично дополнен показаниями очевидцев, которые в нижеприведенном тексте выделены курсивом.

Малый конференц-зал института GEHIRN – небольшое помещение без окон. За круглым столом сидели Фуюцуки и Лоренц. Лоренц находился в инвалидном кресле, его лицо частично скрывали непроницаемые очки, он явно был очень стар и говорил с трудом. Фуюцуки, с самого начала казался чем-то сильно расстроенным. Перед столом, в пространстве конференц-зала, было установлено несколько рядов кресел. На этих креслах сидели Гэндо Рокубунги, Икари Юи и еще ряд сотрудников.

ЛОРЕНЦ: Что ж, достигнутые вами результаты действительно впечатляют. Я выражаю вам благодарность от имени комитета содействия и от себя лично. От всего сердца.

ФУЮЦУКИ: Спасибо, но мне хотелось бы не благодарностей, а более конструктивного выхода из сложившейся ситуации. Такого, чтобы мои сотрудники не пострадали.

ЛОРЕНЦ: К сожалению, это невозможно. К тому же, ваших сотрудников никто не тянул подписывать соглашение об участии в эксперименте.

ФУЮЦУКИ: Неважно, что формально никакого обмана не было. Важно, что он был по факту. Вы ведь заманили моих людей в ловушку!

ЛОРЕНЦ: Кодзо, пожалуйста, не надо начинать. Мы же серьезные люди и понимаем, что такого рода отповеди на нашем уровне не работают. Равно как и соображения абстрактного гуманизма.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Простите, но мы не понимаем, о чем, собственно говоря, идет речь.

ФУЮЦУКИ: А речь вот о чем. Пять лет назад мы начали работу над проектом «ева» и два с половиной года назад сдали наработанные материалы заводским конструкторам. Прошло уже много времени и, возможно, не все помнят это хорошо, но часть сотрудников тогда подписывала специальные бумаги, в которых выражала согласие на участие в эксперименте не только в качестве исследователей, но и в качестве подопытных. В одном из пунктов соглашения специально обговаривалось согласие на применение полученных результатов любым способом… господин Лоренц, продолжайте Вы, я так не могу.

ЛОРЕНЦ: В настоящий момент, конструкторская доработка евы завершена и остался главный шаг – заполнение внутреннего пространства евангелиона белковым телом. Для этого необходимо загрузить в ядро резидентную душу, а тело резидента и опорную конструкцию евы залить составом LCL. В качестве резидента будет использован один из подопытных, проходивших синхротесты; тот, результаты которого являются наиболее подходящими. Поскольку участие в опытах было делом добровольным, и это подкреплено соответствующей документацией, мы считаем излишним принимать во внимание текущее мнение участников эксперимента. Ведь по сути помещенье подопытного в евангелион в качестве резидента может быть квалифицировано как использование результатов исследования.

ЮИ: Я протестую. Какая может быть речь о соглашении, если это просто незаконно! Да, в соглашении это указано, но ведь соглашение не может стоять выше элементарных прав человека.

ЛОРЕНЦ: Милочка, ЗЕЕЛЕ находится вне юрисдикции какой-либо из конвенций о правах человека, мы их никогда не ратифицировали. Институт GEHIRN является собственностью ЗЕЕЛЕ, следовательно, мы сейчас находимся на территории ЗЕЕЛЕ, а по международным соглашениям, такие территории не являются частью окружающей страны, в данном случае, Японии, следовательно, японские законы здесь силы не имеют.

ЮИ: Я буду жаловаться. Я сообщу в газеты, и они поднимут всю общественность.

ЛОРЕНЦ: Я хочу специально порекомендовать всем присутствующим воздержаться от подобных шагов. Мы будем пресекать всяческие попытки подорвать нашу репутацию и очернить нас в глазах партнеров. Однако в вашем случае, госпожа Икари, нет ни малейшей необходимости обсуждать этот аспект. Потому что наиболее подходящий человек для помещения в еву – это вы.

ЛОРЕНЦ: Пожалуйста, успокойтесь. Анализ, проведенный конструкторским бюро показал, что среди всех испытуемых наиболее релевантной психоматрицей обладает особь «Икари Юи», посему, конструкторское бюро рекомендует ее использование в качестве резидента Евы-01. В настоящий момент конструкция Евы-01 уже доставлена на территорию института и находятся во втором ангаре. Все подготовлено к тому, чтобы в течение полутора часов приступить к операции поглощения.

ЮИ: Скажите, мне можно выйти, подышать свежим воздухом?

ЛОРЕНЦ: Нет. Прошу нас понять. Двор института – это уже земля государства. На ней вы находитесь под защитой международного права, а потому допустить туда мы вас не можем.

ГЭНДО: Простите, но мне хотелось внести чрезвычайное предложение. Прежде всего, не могу не обратить ваше внимание на следующий момент – утверждается, что наилучшим резидентом для евангелиона являются представители вида Homo Sapiens, так?

ЛОРЕНЦ: Разумеется. Вы лучше меня знаете, что все попытки использовать для этого других животных провалились.

ГЭНДО: Но в то же время, мы фиксируем, что с точки зрения биомедицинской технологии нет разницы относительно использования в качестве тканевого центра тела человека, рожденного естественным образом, и тела гомункула.

ЛОРЕНЦ: Послушайте, Рокубунги, к чему вы клоните? Зачем говорить прописные истины, в то время как (А) – речь идет в первую очередь о психоматрице, а уже потом о тканевом центре, (Б) – настройка евы на поглощение особи Икари уже произведена и все решения приняты. Неужели вы думаете, что мы отбросим в сторону результаты многомесячной работы только из-за того, что вам вдруг пришла в голову новая замечательная идея?

ГЭНДО: Идея мне пришла не вдруг, а целых два года назад. Она прошла через целый ряд доработок, тестов и испытаний и на данный момент полностью готова к реализации. Более того, я еще вчера обговорил детали с конструкторской командой.

ЛОРЕНЦ: Подождите. Эльза, соедините меня пожалуйста с Демушкиным и с Кришнарамом.

На большом экране появились два окна: Кришнарам в режиме видеосвязи и Демушкин в режиме “Sound Only.”

Здравствуйте. Прошу понять необходимость, по которой приходится отрывать вас от работы. Нам нужно уточнить ряд деталей, касающихся мероприятий по проекту Ева. Имели ли вы вчера встречу со старшим научным сотрудником института ГЕХИРН Икари Гэндо?

КРИШНАРАМ: Да, у нас была весьма продуктивная дискуссия по поводу предложенного им ряда модификаций в психофизиологической структуре Евы. После этого мы провели ряд экспериментов.

ДЕМУШКИН: Около 16:00 господин Гэндо и господин Кришнарам пришли за одобрением возможной перенастройки Евы-01 под нового резидента. Поскольку эта операция не затрагивает механико-конструктивные аспекты изделия, я просто завизировал предоставленный мне документ. У нас сейчас ответственная операция, нужен ли я буду в ходе дальнейшей дискуссии?

ЛОРЕНЦ: Вы можете быть свободны.

Связь с Демушкиным прервалась

Кришнарам, сообщите кратко о сути предложенных модификаций.

КРИШНАРАМ: Если кратко, Гэндо просил теоретически оценить последствия возможной замены планируемого резидента Евы-01 на другой образец. Насколько я понял, он рассматривает возможность замены гомункула, в настоящий момент предназначенного стать резидентом, на улучшенную версию.

В этот момент Юи закричала «Я не гомункул», но охране удалось ее утихомирить. Экстренная связь у Лоренца работает в полудуплексном режиме, так что Кришнарам этого не заметил.

Гэндо дал мне материалы по психоматрице и по биохимии. Я их просмотрел, прогнал через симулятор и пришел к выводу, что психоматрица является на нижнем уровне репликой первого образца… давайте коротко, старый и новый образцы называются соответственно «Якорь» и «Аянами-0»… Так вот, на нижнем уровне психоматрица Аянами является репликой Якоря с модификацией не более пяти процентов. На верхнем уровне она имеет качественно иную архитектуру, материалы могу предоставить. Теперь биохимия. Генотип совершенно разный, но, если не ошибаюсь, у Аянами он ничем не отличается от стандартного гехирновского, у Якоря является уникальным. Различия между фенотипами находятся в пределах трех промилле. Затем Гэндо привел гомункула, и мы провели экспресс-тест.

ЛОРЕНЦ: Дайте, пожалуйста, внешнее описание гомункула.

КРИШНАРАМ: Формирующаяся женщина, квази-возраст 14-15, телосложение астеническое, оволосенение фрагментарно-декоративное, волосы синие, радужка пурпурная – насколько я знаю, гехирновский маркер, - уровень меланина...

ЛОРЕНЦ: Достаточно. Огласите результат теста.

КРИШНАРАМ: Якорь – 92, Аянами – 98. Препятствия к использованию Аянами-0 в качестве психоматрицы, тканевого центра и в целом резидента не выявлены. Считаю необходимым настоятельно рекомендовать замену образца «Якорь» на образец «Аянами-0».

ЛОРЕНЦ: Последний вопрос – почему мне не сообщили вчера?

КРИШНАРАМ: Вы были доступны только по экстренной связи. Мы сочли, что лучше, если Гэндо доложит об этом на совещании. Как я вижу, он так и сделал.

ЛОРЕНЦ: Можете быть свободны.

Связь с Кришнарамом прервалась

Гэндо, вы меня удивили. Скачок на шесть пунктов – это сильно. Но она что же, стабильна?

ГЭНДО: Да.

ЛОРЕНЦ: Вы в курсе, что это запрещено международными нормами?

ФУЮЦУКИ: Однако, как вы сами отметили, на территории Гехирн международные нормы не действуют.

ЛОРЕНЦ: Разумеется. Но тут ведь есть еще один момент…

ГЭНДО: Да, конечно. Впрочем, как вы сами знаете, этот момент секретен, я готов вам по нему отчитаться в комнате конфиденциальных переговоров.

После этого Гэндо и Лоренц удалились в комнату конфиденциальных переговоров, где беседовали почти сорок минут. Выйдя из комнаты Лоренц утвердил предложение об использовании гомункула Аянами-0 в качестве резидента Евангелиона-01. Юи Икари была освобождена от участия в эксперименте под подписку о неразглашении. Она не очень хорошо себя чувствовала после произошедшего и наблюдать за процедурой поглощения отказалась. Как ни странно, отказался и Гэндо, вызвавшийся отвезти ее домой.

Свидетель М., работавший в Гехирне лаборантом, утверждал, что слышал обрывок разговора между Гэндо и Юи, когда первый помогал второй одеваться:

- Дурочка, ну я же серьезный человек, как ты могла подумать, что у меня не было причины. Я конечно, человек сентиментальный, но не до такой же степени.

- Прости… спасибо, я и впрямь была дурочкой, глупой молоденькой дурочкой, ничего не знавшей и не понимавшей…

Свидетельница К., ассистировавшая при проведении процедуры поглощения евангелионом резидента, показала, что когда рабочая группа вела Аянами-0 в комнату поглощения, они встретили в коридоре Гэндо и Юи, которые двигались к выходу из института, причем Гэндо придерживал Юи под руку. Ни тот ни другая не произнесли ни слова, однако Юи коротко взглянула на Аянами, а затем с видимым испугом отвела глаза. Свидетельница отмечает, что Аянами-0 на появление Юи отреагировала довольно странно. Сначала, увидев ее, она попыталась прикрыться за остальными членами группы, хотя ранее гомункулы никогда не стеснялись ни присутствия посторонних, ни тем более своей наготы. Когда же Юи отвела глаза, гомункул странным образом расправила плечи и словно бы стала выше ростом, а во взгляде ее промелькнуло нечто, похожее на гордость.

5. АЯНАМИ РЭЙ

Лишь чуть-чуть, всего несколько секунд могу я видеть ту, из-за которой мне пришлось появиться на свет. Она смотрит на меня несколько мгновений и, не выдержав, отварачивается. В эти мгновения я уже не чувствую к ней презрения или отвращения. Наоборот, кажется, что я рада за нее: благодаря мне она избавилась от проклятия. Хотя я много раз думала раньше, что это, должно быть, очень несправедливо – что она сделала такого, чтобы заслужить благодать, чтобы обрести счастье с Ним? – теперь эти упреки кажутся мелочными и неважными, ведь главное то, что она сможет дать счастье Ему самому.

Я вижу это счастье в Его глазах, когда Он, бережно придерживая, отводит ее в сторону. Этого спокойного, удовлетворенного счастья не было в них видно даже в минуты самого напряженного искупления, когда его плоть почти разрывала мою, и я стонала, не выдерживая внешней боли и внутренней сладости – даже в эти минуты в них было только предвкушение грядущего.

Когда же Он в последний раз оглядывается на меня, тогда я вижу Его глазах некое подобие досады, от того, что я все еще здесь. Но даже это не может унять моего внутреннего ликования. Скоро все кончится! Я иду по коридору, к металлической ложбинке в будущем позвоночнике евы – оттуда вырастет ее тело, поглотив мое. Я стану основой для могучих рук и чудовищных ног, способных нести всю конструкцию. Когда начнется приток ЛСЛ, моя плоть размягчится под действием ядра, ее граница станет неявной, и я начну расти, охватывая ядро и прилегающие конструкции. Я перестану быть человеком, а стану евой.

Лаборанты подводят меня все ближе и ближе к алтарю. Они думают, что у меня нет души, и почему-то это обстоятельство придает грядущему искуплению особую сладость. Знает только Лоренц, которому Он рассказал об этом в комнате конфиденциальных переговоров. Но того это нисколько не трогает, а значит, все будет в порядке.

Он так волновался, что синяки не успеют зажить и будут заметны сотрудникам и ассистентам. Две недели Он меня не трогал и это было очень неудобно. Как так – я продолжаю жить благодаря его старанием, благодаря инъекциям и таблеткам, которые он мне давал, и даже не могу никак это искупить? Ну или почти никак: я все еще могла осторожно ласкать его губами и языком – рот мне открывать не придется, да и ничего там не разглядеть.

Дольше всего заживали разводы на ягодицах, но от них не осталось и следа еще три дня назад. Поэтому последние три дня прожить было тяжелее всего – осознание невыносимой безнаказанности своего существования жгло меня изнутри гораздо хуже, чем самое болезненное искупление.