Deus Ex Machina

Мерцающая темнота вокруг состояла из мелких кусочков, словно однажды ее уже разбили, а потом торопливо склеили. Мастер был не слишком аккуратен, и мне хорошо были видны подтеки «клея» – белые края этих маленьких кусочков. То ли из глубин разума, то ли откуда-то со стороны пришел ответ на даже не до конца сформулированный вопрос, и я понял, что все это означает. Возможность освободиться.

Протянув руку, которой у меня еще не было, я коснулся твердой, холодной поверхности. Чуть толкнул – и темнота вокруг разлетелась осколками, которые, надеюсь, никто и никогда больше не склеит.

Открыв, наконец, свои собственные глаза, я увидел усыпанное звездами черное небо. Сел, ощущая во вновь появившемся теле легкий холод, и, оглядевшись по сторонам, не смог удержаться от усмешки. Моя невысказанная воля вновь забросила меня на Луну.

Опершись о край саркофага, я выбрался наружу, борясь с ощущением déjà vu. Это ведь было, было однажды, и вроде бы повторяется. Однако повториться полностью у событий прошлого нет ни единого шанса. Хотя бы потому, что теперь решаю я.

Выпрямившись во весь рост, я посмотрел вверх, туда, где огромным голубым шаром светилась Земля. Я не знал, сколько длилось мое добровольное заточение, но мне хотелось знать, что произошло с остальными пилотами. Особенно с одним из них, так долго желавшим счастья.

Я знал, что никто из них меня не узнает, не вспомнит. Меня стерло из их жизни и памяти. Отчасти это было мое желание, отчасти – закон той неведомой высшей силы, которая и создала Вселенную. Но я все равно хотел убедиться, что он счастлив… все они счастливы. Это желание было вполне достаточным для того, чтобы пейзаж серой лунной пустыни заколебался, подобно миражу, и несколько секунд спустя сменился городским пейзажем почти не изменившегося Токио-3.

В конце концов, было бы странно, если бы желания Бога не исполнялись.

Все получилось только со второго раза. Даже те Лилим, которые знают о Третьем Ударе, даже не догадываются, что на самом деле он был Четвертым. Третий удар, который должен был оказаться последним, был проведен напрасно. Весь тогдашний смысл мироздания рухнул из-за одной короткой фразы, навсегда запомнившейся мне.

«Как же мне плохо».

Тогда все вернулось почти что на круги своя, и мир получил второй шанс, если можно так выразиться. Никто не помнил того мира, что существовал совсем недавно. Даже тот, по чьей воле все изменилось, стер это из собственной памяти, из памяти всех, кто вновь появился на земле из Алого моря.

Однако из моей памяти ему стереть ничего не удалось. Быть может, причина была в том, что я изначально не был существом из привычного им мира. Тогда, в самый первый раз, я был Семнадцатым Ангелом, Табрисом. Потом, в уже измененном мире, я был фальшивой игрушкой SEELE. Эти глупцы, сумевшие проникнуть и в новую реальность, считали меня исполнителем их воли. Они не знали, что самое главное для меня – счастье одного человека, отказавшегося от сущности Бога и давшего всем вокруг, включая и себя самого, второй шанс.

Синдзи.

Икари Синдзи все же не стал разрушать мир, или же перекраивать его по собственному усмотрению. После тех слов, что прошептала ему рыжеволосая, он создал продолжение знакомой ему реальности, которое в то же время было и откатом назад. Однако в этот откат были внесены свои изменения.

Синдзи изменил Ангелов, немного изменил характеры тех, кто окружал его. Создал Макинами Мари Илластрис, передав ей часть качеств Аски. Изменил саму Аску, сотворив Шикинами Аску. А Сорью… Сорью Аску Лэнгли, наверное, отныне знал и помнил только я.

Однако кое-что все же отчаянно цеплялось за его память. Это были события, оставившие в душе Синдзи кровоточащие раны, и их нельзя было отбросить прочь просто так. И потому Икари, сам того не желая, перетащил часть этого и в «обновленный» мир.

Травма Аски, в результате которой она потеряла глаз. И я, вновь возникший Табрис, по какому-то странному стечению обстоятельств помнящий все, что было до этого.

Осознав это, я повел собственную игру, цель в которой была одна – дать Синдзи счастье. Именно поэтому я прервал новый Третий Удар сразу после битвы с Зеруэлем, ибо тогда еще было не время. Лишь спустившись в Финальную Догму и обо всем договорившись с Лилит, мне удалось осуществить свой план.

Я заменил собой Синдзи.

Икари Юй пустила меня в Первый Евангелион, и Комплементацию, Третий (то есть, по сути, Четвертый) удар провел я. Как именно это происходило, я помнил плохо, в памяти отпечатался лишь результат. Я стал Богом, но не изменил ничего. Просто подарил им жизнь… продолжение жизни. А сам оказался заперт в опустевшем Евангелионе, который покинула отпущенная мной душа матери Синдзи.

Я был слит воедино с этой гигантской машиной. Растворился в ней, стал ее резидентной душой, той самой памятью о людях, которая не должна исчезнуть. Я, Бог, намеренно позволил запереть себя в клетку, ради того, чтобы Синдзи наконец был счастлив, чтобы все они были счастливы, ведь они это заслужили.

Но вечно сидеть в клетке я не собирался. И потому я медленно, буквально по кусочкам восстанавливал себя. Свою личность, разум, душу. Сам не понимаю до конца, как я это сделал. Наверное, это можно было бы назвать чудом, но в итоге у меня все получилось. Стены моей темницы треснули, и я выбрался на свободу. Пустой и холодный Евангелион продолжал свой бесконечный полет через мрачную темноту космоса, а я вновь обрел собственное тело, снова стал самим собой.

Бог вернулся, и желал узнать, как сильно изменился мир, ради которого он был готов отдать всего себя. Вырвавшись из созданной Лилим темницы для души, именуемой Евангелион, я превратился в Бога-Из-Машины. Да… наверное, это и станет моим новым именем.

Deus Ex Machina.

Одежду я купил в одном из ближайших магазинов. Да, я мог создать себе какую угодно (что я и сделал с деньгами, расплачиваясь за покупку), но мне захотелось иметь настоящую. Не созданную Богом, а самую обычную, в какой ходят Лилим. Боле того, я знал, что чем сложнее объект, который мне приходится создавать, тем больше сил на это уйдет, а с непривычки это могло закончиться для меня не самым лучшим образом – исчезнут силы, с помощью которых я поддерживаю свою теперешнюю физическую оболочку. Я знал все это, будто кто-то неведомый нашептал мне во сне, кто я теперь, какой я и как все нужно делать.

На то, что вошел я обнаженным, ни продавцы, ни покупатели, ни прохожие не обратили внимания. Для них в моем облике не было ничего необычного, каждый видел что-то свое, наиболее ему близкое, а потому не обращал на меня внимания. Умение так «отводить глаза» Лилим я применил почти машинально, точно всегда это умел.

Там же, в магазине, рассматривая в зеркале надетые на мне остроносые черные ботинки, черные джинсы и белую рубашку с широким воротником, я увидел свое лицо. Как оказалось, я выглядел лет на двадцать, с длинными серебристыми волосами ниже плеч, будто несколько лет не стригся. И пусть это не слишком напоминало мою прежнюю прическу, я решил оставить все как есть. Мне так даже нравилось.

Отросшие волосы напомнили мне кое о чем, поэтому, выйдя из магазина, я первым делом купил первую попавшуюся газету. Хотелось знать, сколько времени я был заперт в механической темнице Евы, а спрашивать у окружающих, какой сейчас год, уподобляясь героям фантастических книг и фильмов, не слишком хотелось.

Нужная купюра сама появилась у меня в кармане. Расплатившись, я жадно пробежал глазами первую страницу газеты, не замечая ее названия, в поисках интересующей меня даты.

24 мая 2021 года.

Выходит, меня не было целых шесть лет. Я не стал искать в этом знаков свыше или удивляться прихотям судьбы. Больше того, дата нисколько не шокировала меня. Все же шесть лет – это не пара сотен, так что волноваться особенно было не о чем. Поэтому, сжимая газету в руке, я влился в человеческий поток Токио-3.

Весьма приблизительное знакомство с городом нисколько не мешало мне выбрать правильный путь. Стоило мне представить нужного мне человека, думать о нем, вспоминать прошлое, с ним связанное – и ноги сами несли меня туда, где он находился. Или же это город на ходу перестраивался под меня, изменял дороги и улицы, создавая кратчайший путь? При мысли об этом я улыбнулся. Подобное ни к чему, и пусть даже я Бог, находясь в этом мире, я предпочитал следовать его законам.

Или хотя бы большинству общепринятых.

Первой я решил увидеть Макинами Мари, и был довольно сильно удивлен, когда моя «дорога» закончилась у невысокого здания с оградой, которое почему-то сразу вызвало у меня неприязнь. А из-за надписи на небольшой табличке, прикрепленной у калитки, эта неприязнь только усилилась.

Надпись гласила: «Психиатрическая лечебница Юмэ».

Толкнув калитку, я вошел на территорию. Гравий дорожки похрустывал у меня под ногами, и этот звук вызывал раздражение и мерзкое ощущение, что совсем рядом кто-то включил сверло дантиста. Я быстро дошел до дверей лечебницы, и, поднявшись на небольшое крыльцо, толкнул дверь из темного дерева.

Внутри, как я и ожидал, было очень тихо. За небольшой стойкой сидела девушка в светлой одежде, что-то высматривающая на мониторе компьютера, мимо несколько раз проходили люди, некоторые в белых халатах, другие в обычной одежде. Однако каждое движение, каждый шаг здесь делались словно с опасением, что окружающее пространство может разбиться. Как будто все здание было целиком сделано из тончайшего хрусталя, и стоит повредить хоть какой-то его элемент – и все рухнет.

Таким же неслышным шагом, как и прочие, я подошел к девушке. Она подняла на меня глаза, и я увидел в них постоянную тревогу. Не я один ощущал давящую атмосферу этого места.

 - Добрый день, – негромко произнесла она с вежливой улыбкой. – Я могу чем-нибудь помочь вам?

 - Я слышал, что здесь находится Макинами Мари, – так же негромко сказал я. – Это так?

Ее рука двинула мышь, но она продолжала смотреть на меня.

 - Кем вы ей приходитесь?

Этот простой вопрос едва не заставил меня улыбнуться, остановила лишь мысль, что улыбка здесь и в такой ситуации будет совершенно неуместна. А в самом деле, кто я для нее? Кто я для всех них? Даже не призрак, не отголосок прошлого. Они не помнят, не знают меня. Так кто же я тогда?

 - Родственник, – тихо произнес я. – Очень дальний родственник…

Это не было правдой, но в то же время не было и до конца ложью. Пусть никто из них меня не помнит, их судьбы… наши судьбы все равно крепко связаны. Хотя теперь только я и способен разглядеть эти нити.

Не знаю, что заставило ее поверить. Мое застывшее лицо, которое вполне могло показаться парализованным горем. Мой тихий голос, в котором человеку вполне могли показаться отчаянные нотки. Или же моя дремлющая сейчас сила Бога, благодаря которому эта девушка за конторкой вообще могла существовать, а не превратилась в пару литров LCL. Однако она поверила, и пальцы ее быстро пробежали по клавишам.

 - Да, ваша родственница у нас, – произнесла она с легким сожалением, возможно, даже искренним. – Второй этаж, крыло В. Там своя регистрация и назначение посещения.

Я поблагодарил ее и направился к поблескивавшим в конце коридора створкам лифта. Мысль о том, что посещения пациентам крыла В разрешены, немного меня обнадеживала.

Приемный покой крыла В, как я мысленно окрестил это помещение, представлял собой большую светлую комнату, где помещались несколько мягких диванов и кресел, небольшой низкий столик, стойка регистрации и дверь напротив лифта. Я как раз собирался подойти к стойке, когда внимание мое привлек мужчина, напряженно замерший в одном из кресел.

Небрежная одежда, взлохмаченные волосы, легкая щетина на подбородке и едва заметный запах табака. Для Кадзи Рёдзи словно и не было этих шести лет, во всяком случае, как показалось мне, он совершенно не изменился. Бывший шпион SEELE и NERV не отрывал взгляда от двери в глубине зала, не обращая внимания ни на кого вокруг. Я осторожно приблизился и сел в соседнее кресло, однако он не обратил внимания на легкий скрип мебели рядом с собой.

Причина выяснилась почти сразу – дверь распахнулась, и на пороге показалось еще одно знакомое мне лицо. Полковник Кацураги Мисато, Тактический Командир NERV. Время оставило на ней трудноуловимый отпечаток, и пусть я затруднялся сказать, какой именно, не сомневался, что она изменилась. Полковник Кацураги (не знаю, впрочем, можно ли ее сейчас так называть, но в памяти периодически всплывало именно это определение) выглядела подавленной, но все же держала себя в руках. Рывком поднявшись с кресла, Кадзи подошел к ней.

 - Что? – расслышал я его вопрос, заданный с тайной надеждой.

 - Ничего, – грустно покачала она головой. – Никакого улучшения. Врачи говорят, что периодически у нее случаются приступы ярости. И она… она постоянно говорит о том, что хочет вернуться в Еву.

 - Ублюдки… – процедил Кадзи. – Даже не испытали до конца этот чертов комбинезон…

 - Может, дело не только в нем, – покачала головой Мисато. – Может, характер Мари всегда был предрасположен к крайностям. Препараты режима Зверя только усилили их…

 - Какая теперь разница, – вздохнул бывший шпион, обнимая Мисато. – Ту Мари, которую я знал, скорее всего, уже не вернуть.

Полковник Кацураги ничего на это не ответила, обнимая его в ответ. Потом они оба направились к выходу, и по пути взгляд Мисато скользнул по мне. На какой-то миг меня хлестнули одновременно и отчаяние, что она меня узнает, и радость по тому же самому поводу. Но нет, она прошла мимо меня, парня лет двадцати двух с длинными светлыми волосами. Ни Каору Нагисы, ни Табриса для нее в кресле не было, она вообще не знала этих имен.

Случайно услышанное мне совершенно не понравилось. Я знал о режиме The Beast, на который были способны некоторые Евы, как и о химических препаратах, что вводились пилоту через контактный комбинезон для искусственного состояния ярости. Видимо, препараты имели побочный эффект, который и привел Мари сюда, в психиатрическую лечебницу.

На несколько секунд меня захлестнула злость. Она сражалась с Ангелами, так же, как и остальные пилоты. Почему же она не может жить спокойной жизнью, которую заслужила? Почему тень проекта Ева все еще висит над ней, а эти гигантские механизмы искалечили ей душу? Такова ее награда?

 - Это уже позвольте решать мне… – еле слышно произнес я, адресуясь неизвестно к кому, а потом встал и решительным шагом направился к стойке регистрации.

Мари я сначала даже не узнал. Дело было даже не в том, что она превратилась в девушку лет двадцати, как раз это было вполне ожидаемо. Больничная одежда тоже не была полной неожиданностью, все же я знал, где находился. Однако сплав двух этих факторов в сочетании с потерянным, отсутствующим выражением ее лица заставил меня замереть на пороге небольшой комнаты, предназначенной для встреч пациентов с родными и друзьями.

В ней чувствовался надлом. Будто из бывшего пилота вытащили душу, перетряхнули до самого основания и небрежно запихнули обратно. Привычных очков на ней не было, и Мари подслеповато прищурилась, разглядывая меня. Меня вновь пронизало то же самое ощущение, что я испытал, войдя на территорию лечебницы.

Голубые глаза девушки остановились на мне. Равнодушный и пустой взгляд вдруг стремительно превратился в пронизывающий, острый, будто где-то там, в недрах этого сломленного человека еще оставалась прежняя Мари.

 - Я тебя знаю? – спросила она, и в голосе ее я с удивлением услышал незнакомые хриплые нотки.

 - Вряд ли, – я покачал головой и приблизился к ней.

 - Я тебя знаю, – повторила она, но уже без вопросительных интонаций.

Я вновь испытал то же мимолетное ощущение, что и в тот миг, когда меня увидела Мисато. Но почти сразу оно уступило место какому-то другому чувству, так редко испытываемому мной, что я не сразу разобрался в нем. А потом понял.

Жалость.

Мне и вправду было жаль видеть ее такой. Пилот Евангелиона с искалеченной душой. Мысль об этом заставила меня на несколько мгновений перенестись в прошлое, первое прошлое, снова увидеть огромное «лицо» Евы-01, сжимающей меня в кулаке. Неужели это злой рок?

 - Мари… – прошептал я, приближаясь и осторожно касаясь ее головы.

Она подставилась мне, как кошка, и почти с наслаждением потерлась о руку. А на меня вдруг нахлынули ее мысли, чувства, эмоции. На несколько мгновений я провалился в ее исколотый разум.

Я видел мечущиеся тени, какие-то образы, за которые силилось зацепиться сознание. Слышал крики, грохот, отчаянный визг. Испытывал страшную головную боль, дрожь во всем теле. Меня наполняли страх и эйфория, а потом к ним примешивалось озлобление и отчаяние. Пытаясь поймать какое-то ощущение, я задевал другое, а потом проваливался в третье.

Теперь я мог понять ее. Мари отсекала все то, что кружилось адским вихрем в ее голове. Истерзанная память смешалась воедино с ощущениями, и теперь невозможно было понять, что картина из прошлого, а что – твои чувства в данный момент. Видения, простые видения обретали силу, превращаясь в боль или изменения настроения. И чтобы ее просто не разорвало на куски, Макинами старалась отключиться от этого, настроиться на что-то другое, например, на внешний мир. Но ментальных сил на полное восприятие не хватало, поскольку иначе плотину, сдерживающую безумие, у нее не получилось бы укреплять.

Именно поэтому она кажется равнодушной. В этом причина ее припадков буйства, ведь постоянно держать себя в руках у девушки не получалось. Я не знал, в чем была причина, с какого момента начался распад ее личности. Да и не хотел знать, честно говоря. Все, что мне сейчас хотелось – это помочь ей.

И это было в моих силах.

Этот мир был сохранен не для того, чтобы одна из его защитниц окончила свои дни в психиатрической лечебнице. Меня не устраивал подобный порядок, и миру приходилось подчиниться. Мне показалось, что моя правая ладонь, в которую все еще упиралась Макинами, стала горячей, в то время как я исцелял ее разум.

Я снова провалился в ее душу, но теперь по-другому, я стал с ней одним целым. А потом долго расставлял все по местам, помогал отделить воспоминания от ощущений, чувства от настроений, а иллюзии от реальности. Не знаю, сколько я так простоял, касаясь ее головы рукой. Быть может, всего лишь несколько минут. Но для меня как будто прошла неделя, во время которой мне ни на минуту не удалось сомкнуть глаз и выспаться после тяжелой, изматывающей тело и разум работы.

К реальности меня вернул голос Мари.

 - Кто вы?

В ее голубых глазах больше не было отсутствующего выражения, там не мелькала тень скрытого безумия. И я, поняв, что наконец смотрю на настоящую Макинами Мари, улыбнулся.

 - Вы… вы помогли мне?

Она не знала ответа, но, видимо, подсознательно ощущала его. Быть может, подозревала, что какое-то время мой разум был рядом с ее, и потому смогла разобрать мою мотивацию. Впрочем, уверенности у меня ни в чем не было.

 - Можно и так сказать, – произнес я, убирая руку от ее лица и медленно направляясь к выходу.

Я сделал то, что должен был, совершил маленькое чудо. И теперь не сомневался, что Мари сумеет найти свое место в этом мире. Сумеет стать счастливой, как того и заслуживает. А мне пора было идти дальше. «Появился, разрешил проблему и исчез», – с новой легкой улыбкой подумал я. – «Настоящий Бог-Из-Машины»…

Уже нажимая на ручку двери, я услышал ее возглас:

 - Скажите хотя бы, как вас зовут!

Я обернулся, глядя в сияющие глаза той Мари, которую помнил, и произнес слова, сами прыгнувшие на язык:

 - Дэус… Дэус экс макина…

Когда я покинул психиатрическую лечебницу «Юмэ», на город уже опустились сумерки. Кое-где уже начали зажигаться огни, тени сгустились, и казалось, что еще немного – и они станут материальными. Таким Токио-3 мне нравился гораздо больше своего «дневного воплощения». Впрочем, ночной город оставался моей любимой ипостасью этой крепости, построенной для сражений с Ангелами.

Бросив последний взгляд на ограду клиники, я увидел белый спортивный автомобиль с алой полосой, проходящей через капот и крышу, с визгом затормозивший у ворот. Водительская дверь распахнулась, и женщина с темными волосами бросилась к невысокому зданию. Мисато явно застала врасплох новость о неожиданном исцелении Мари, и она, не веря, желала лично в этом убедиться. Чуть улыбнувшись, я развернулся и продолжил свой путь.

Теперь мне хотелось увидеть Аску. Ноги уже привычно выбрали нужный маршрут, пока я размышлял о рыжеволосой девушке. Встреча с Мари заронила в меня сомнения, так ли все хорошо у нее, да и у Синдзи тоже. Насколько я помнил, Шикинами не слишком переживала из-за потери глаза. Искусственный вставлять отказалась, считая, что эта отметина – что-то вроде медали за храбрость. Она всегда хотела быть самым лучшим пилотом, и даже после окончания войны желала оставаться ветераном. Мне стало интересно, была ли это только ее черта, или же она досталась «в наследство» от Сорью?

Я шел вперед, краем глаза замечая людскую суету вокруг. Судя по нескольким плакатам, что попались мне на глаза, сегодня в городе затевался весенний фестиваль. Подробности меня, признаться, не слишком интересовали, однако ознакомиться с ними пришлось – возникший на пути паренек едва ли не силой впихнул мне в руку рекламную листовку фестиваля.

Палатки с едой и развлечениями, музыка, неизменные фейерверки. Интересно, Аска и Синдзи пойдут на фестиваль? Если верить листовке, он должен был проходить на окраине города, а я направлялся в центр, немного в другую сторону. Что ж, по крайней мере, Аска пока еще не там, если вообще намерена пойти.

Выбросив листок бумаги в ближайшую урну, я завернул за угол и оказался перед небольшим ресторанчиком под открытым небом. Видимо, это было довольно популярное заведение в городе, поскольку все места были заняты. Невидимый магнит, тянувший меня к цели, неожиданно пропал, и я даже не сразу понял, в чем дело. Лишь только внимательно присмотревшись к посетителям ресторанчика, я увидел, что добрался куда нужно.

Аска сидела в стороне от остальных, в одиночестве, за самым дальним столиком. Длинные рыжие волосы с неизменными нейро-заколками рассыпались по плечам, а красная куртка из блестящей кожи на миг напомнила мне поверхность Алого моря. Черная повязка все так же закрывала левый глаз, а лицо повзрослевшего пилота Евы-02 показалось мне заострившимся и как будто ожесточенным. Отогнав от себя это ощущение, я подошел к столику, за которым сидела девушка.

 - Прошу прощения, Шикинами-сан, – негромко произнес я. – Можно к вам присоединиться?

Единственный глаз Аски вспыхнул радость от того, что ее узнали. Но почти сразу на лицо девушки набежала тень, и она почти с безразличием кивнула. Я сел напротив, и меня не покидала уверенность, что неприятное предчувствие, испытанное мной после посещения Мари, оправдывается.