Напольные часы в уютной гостиной Меррипит-Хауса пробили десять, когда наша «могучая кучка» снова собралась вместе для подведения итогов.
- Итак, - начал Стэплтон-старший, барабаня пальцами по энтомологическому справочнику, - как вам сэр наш? А, дорогая моя фройляйн?
По лицу «дорогой фройляйн» было видно, что сэр ей не совсем понравился, скорее даже совсем не понравился, и она до того разъярена, что всё сейчас здесь разнесёт. Своды гостиной огласил вопль вселенского и, надо сказать, отчасти справедливого негодования.
- Himmelkreuzdonnerwetter, Hurensöhne gottverdammte! Schweinebande blöde Säcke!
Синдзи после сих слов покраснел от стыда, энтомолог крякнул, а фамильный стэплтоновский кофейник в ужасе задрожал, своим серебряным нутром предчувствуя скорый запуск в атмосферу. Так и случилось.
- Ну-ну-ну, - усмехнулся Стэплтон, уклоняясь от беспомощно взмахнувшего носиком предмета сервиза, - Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?
- Ас… Аска… Мне самому неприятно, но… так надо! – робко добавил юноша, и тут же получил солидного пинка.
- А тебе только и делать то, что скажут! – возопила барышня, сердито усевшись на стул. – Вы с нашей Всезнайкой два сапога пара. Только она не ноет, в отличие от некоторых.
- Сын! – покачал головой Джек. – Сколько тебе говорить – не лезь ты в чужую психологию. Неблагодарное дело, как видишь. Убери-ка лучше Мейсен от греха подальше в буфет. А ты, дорогая моя мисс, успокойся. Думаешь, мне приятно, что я ввязан по уши в это дело? Я всю жизнь убил на воплощение своей идеи, с профессором Павловым вместе работал, фамильную легенду вдоль и поперёк изучил… Выше нос, дорогая! Думаешь, мы зря всё это делаем? Ведь они на нас нападают, ограничивают в правах и свободах, а на всякий удар следует отвечать ударом. Не ты ли мне так говорила?
- Говорила, - твёрдо ответила Аска, - но для чего всё это?
- Да, а раньше ты вопросов не задавала. Просто хотела, чтоб тобой гордились. И я это понимаю и ценю, ведь я слишком хорошо знал твою покойную мать… Слишком хорошо.
-Отец, я, конечно, прошу прощения, но ты много кого слишком хорошо знал! – выпалил Синдзи, убирая чашки в буфет.
Стэплтон-старший прищурился и отложил справочник в сторону.
- А кто это изволит читать мне мораль, граф Толстой или Пушкин? Поверьте мне, дети мои, я за всю жизнь ни одного бесполезного шага не сделал, всё в рост пошло. И настаёт время шага следующего. Нам следует теперь добивать клиента, и сейчас – да-да, сейчас, когда он вдрызг пьян, мы должны продолжать нашу гастроль. Парад-алле! И уверяю тебя, Аска, саван для сэра Генри мы тебе обеспечим. Даже и не сомневайся.
- Данке, утешили, - саркастично, и в то же время весело произнесла барышня. Стэплтон встал, подобрал несчастный кофейник и усмехнулся:
- Вот теперь узнаю дочь фрау Цеппелин, глаза горят, спина прямая! Вот так и надо. А ты, сына, готовься. Нас ждёт почёт и слава, и островок посередь Гримпенской Лужи.
Синдзи вздрогнул, фарфоровая чашка вылетела из его рук и со всей дури хлопнулась об паркет.
- Отец… Я. Я не хочу. Я не буду. Это неправильно. Они наши соседи, а мы так с ними…
Лица энтомолога и Аски вытянулись.
- Оп-па! Это что же за новости такие, а? – едко спросил Стэплтон-старший.
- Ты дурак, да? – рыжая барышня снова стала бушевать. – Этот Баскервиль, он… Видел же ты, что это за типчик! Он меня... Нет. И ты тоже. Вы вдвоём меня обесчестили, обкорнали мою сущность, промаршировали по чувствам! Schweinehunde! И снова ты драпаешь! Тряпка ты, - добавила она уже несколько мягче.
- Но не могу же я так! – возопил Синдзи. – Мы с ним кушали, разговаривали.… И тут сразу есть!
Отец семейства расхохотался, затем встал и подошёл к восьмигранному окну, вглядываясь в дали Гримпенской лужи. Дым сигары неторопливо улетал через раскрытые створки на улицу.
- «Где стол был яств, там гроб стоит». Да, ничто не ново под луной. Но сегодня никого есть мы, увы, не будем. Не время сейчас, да и птичку жалко – не успел ещё порезвиться. Решай быстрее, отвечай мне прямо – да или нет?
И вот снова наш дорогой товарищ с многолетним навыком кофеварения и не слишком большим опытом пилотирования Баскервильхунда начал твердить себе целительную мантру, состоящую из двух слов. Однако всем требованиям рационалистического начала не убегать начало духовное ответило резким отказом.
- Я не могу, - заявил юноша, - не способен.
Стэплтон-старший отвернулся от окна и выплюнул сигару.
- Чёрт знает что, - процедил он. - Библический содом и жёлтый дом. Сын, имей в виду – петь байки про выпей дело несложное, да и основной нашей задачей является отнюдь не обращение людей в секту поющих столбов Девоншира. Наше дело – приводить Баскервилей к известному знаменателю. Или ты джентльмен и предпочитаешь уступать путь дамам?
Синдзи сел на диван, опустил голову и ничего не ответил. На физиономии рыжеволосой барышни играла ехидная ухмылка.
- Вот с этого и надо было начинать. С самого начала надо было предлагать мне пугнуть Баскервиля! Это моё дело, моя стезя, моя стихия! Я - не то, что этот дурень, - заявила она.
- И ладушки, - улыбнулся энтомолог, - и Красная заодно порезвится. Виданное ли дело –  так долго в сарае сидеть! А сударь пусть сидит дома, если ему так хочется.
- Он пошёл бы. Пошёл бы, если б сейчас посылали мисс Всезнайку. А если б она ранена была – так и вообще полез бы грудью на амбразуру…
- Нет! – крикнул юный кофевар. – Не только! Я…я пойду с вами. Две hunde наведут ещё больше шороху. Но… - призадумался он, - …ведь там сыщики?
- Тю! – присвистнул энтомолог. – Вряд ли пара подвыпивших детективов и вдребезину пьяный сэр смогут что-либо предпринять. А лапки наших Босек на окне Холла излечат их лучше всякого пирамидону. Ладно, поговорили и будет. Идёмте, у нас мало времени.