Утро хозяин Баскервиль-Холла встречал на террасе, сидя в витой тростниковой качалке. На голове его красовался влажный компресс, заплывший огуречной слезой. Бэрримор стоял рядом, держа в своих мощных камердинерских руках лунного цвета поднос. Серебряная посудина содержала лафитный стакан с водой и таблетку пирамидону.

- Завтрак будет в скором времени, милорд, - веско проговорил дворецкий, водружая поднос на стоящий близ качалки столик.

- Что вы кричите, Бэрримор, - обречённо спросил Генри в пустоту, прикладывая к голове пустую бутыль, - что вы кричите? Ну что здесь, глухие, что ли, сидят?

- Как вам будет угодно. - В это мгновение из верхних комнат раздался вопль, достойный Баскервильской собаки. Сэр Генри от неожиданности выронил бутыль, однако вскоре овладел собой и послал дворецкого справиться, что происходит наверху.

Бэрримор ушёл, однако вернуться не соизволил. Зато пришёл Кадзи. Вдохнув полной грудью свежий гримпенский воздух, он сообщил, что вопль принадлежит его спутнице. Спутница в сей момент изволила выпить пива, мотивируя это similia similibus curentur*, и он просит прощения за неудобства.

- Не стоит извинений, дорогой друг, не стоит! – произнёс дискантом сэр, жестом приглашая мистера Ватсона сесть. – Дело житейское. Вот знаете ли, со мной в Канаде как-то раз…

Собеседник скроил на мгновение весьма недовольную рожу, а затем уселся в плетёное кресло и всем своим видом попытался изобразить участие и интерес к сэрскому рассказу.

- Так вот, представьте себе, за вечер, натурально,  четверть выкушал! С полтиной, - мечтательно закатил глаза помещик. – Наутро, разумеется, боль головная! Я и пирамидоном лечился, и антипирином, и компресс в огуречный лосьон…. Ну вы поняли. Решил по русскому методу – внутрь, и вот тогда-то…

В сей момент из подвальных помещений Холла раздался консервный скрежет, а за ним то ли чавканье, то ли шлёпанье ластами. В довершение банкета цокольное нечто издало старческий картавый клич, и чрезвычайно интересное повествование Баскервиля было прервано. Он задрожал как банный лист.

- Кесь ке се? – сдавленно крикнул Генри. – Я этого не потерплю! Хватит с меня этой хвамильной нечисти! Надоело!

- А может, ну оно всё? – улыбнулся мистер Ватсон. Испуганное лицо сэра его крайне забавляло. – Может, и мы глотнём мюнхенского пенного напитку?

- Никакого! – трагически проговорил сэр, снимая со стены хлыст, - слышите? Никакого пива, пока я не разъясню эту мохнатую дрянь!

- Да поймите, чудак вы человек, то демоническое существо, что мы вчера узрели, в подвале просто-напросто не поместится! – лицо Кадзи резко посерьёзнело. – Если вы изволите по окончанию дела подобрать ему конуру, то и Чаринг-Кросский вокзал маловат окажется. А ваш хлыст абсолютно бессилен, уверяю вас. Вы никогда не бывали блином, сэр Генри? Что, нет? В таком случае у вас появится уникальная возможность стать медовой лепёшкой.

- Растопчет? – осенило сэра.

Кадзи мрачно кивнул. Шлепки же в прихожей усилились, и уже напоминали скорее чью-то беготню. Спустя мгновение в дверях террасы с кликом команчей появился всполошённый пингвин-философ, удирающий от растрёпанной Мисато.

«Боже, куда я попал, - пронеслось в его голове, - это же притон! Так нигде не пьют, ей-ей, ничего подобного! И где, позвольте осведомиться, мой завтрак?»

- Стой, животина окаянная! – вопила ему вслед мисс Холмс, колыша на бегу, как саваном, подолом ночной рубашки.

- Призрак! – возопил Генри, - господи Иисусе! Фантом оперы!

Физиономия Ватсона снова расплылась в ехидной ухмылке.

- Скорее уж фантом-опер, - усмехнулся он. – Мисатушка, дорогая, надеюсь, ты не хочешь приготовить нашего печального друга на завтрак?

Баскервиль взвыл от ужаса и забился в уголок террасы, дрожа осиной, а Пен-Пен мысленно прокричал «Спа-си-те».

- Ни в коем разе, - расхохоталась Мисато, - хотела оттащить его в столовую, а он упёрся рогом… Вернее, клювом!

- Ты прости меня, дорогая, - рассмеялся Кадзи, целуя даме ручку, - но вид простоволосой леди в белой ночной рубашке и с ножиком в руке напугает не только пингвина. Видишь, наш подопечный трясётся как банный лист. Изволь приодеться, что ли.

- Пить или не пить – вот в чём вопрос! – веско воскликнул кто-то из гостиной, добивая тем самым помещика окончательно. – А наш ситруаен, похоже, решил пить. Видимо, это со страху? Или он тоже считает, что истина в вине?

Мисато хотела было ответить голосу чем-то крайне язвительным, но тут взгляд её остановился на сэре. Тот был жалок. Усы его повисли двумя меланхолическими ламинариями, гордая ковбойская спина сгорбилась и тряслась в плачущих конвульсиях. В его выпученных глазах ясно читалась единственная, но яркая и истерическая мысль: «Боже, боже, зачем я только сюда приехал!».

- Кто это? – безнадёжно спросил он.

- Я! – гаркнул молодой очкарик в синей форме, - Лейтенант полиции и оператор Аналитической машины мистера Бэббиджа, Хьюга…. - Ясные очи Баскервиля снова затуманились, и он начал приговаривать: «А что же делать? Что делать – пить!». Затем он, прищурясь, взглянул на очкарика и медленно начал: - Хьюго…Хьюго. Э, Хьюго! Баскервили мои! Тысяча шестьсот сорок седьмой год! Дорогой наш пра-пра-пра-пра… Короче, дедуля. Садись, выпей с нами? Ах нет, я должен быть предельно трезв. Сегодня я пойду на болота шукать милых дам.

- Что он несёт? – осведомилась Мисато. – Ладно, идёмте завтракать. И да, mille pardons, я вас на некоторое время покину.

- Да-да, - усмехнулся Кадзи, косо поглядывая на оборочки ночной рубашки дамы.

Через некоторое время компания из четырёх человек и одного пингвина сидела за дубовым столом, и Бэрримор, под выбитый серебряными ложечками туш, вынес крытое лунного цвета куполом блюдо. Крышка снята, и вот… «А в Принстаунской каторжной тюрьме сейчас ужин. Макароны», - мысленно произнёс Пен-Пен.

- Бэрримор, что это, лапша, что ли? – удивлённо спросил сэр Генри.

- Она самая, сэр, - подтвердил Бэрримор.

Кадзи вздохнул и пробормотал: - Доширак. Под чесночным соусом. Что и следовало ожидать, - а затем добавил: - Ну что ж, господа, как говорится, итадакимас. Приятного вам всем аппетиту.