- Подъём в шесть утра? Ненаказуемо.
© Тот самый Мюнхгаузен

Когда Рей проснулась, часы в гостиной пробили шесть раз. За окном всё ещё было темно, и вечный гримпенский туман как-то особенно сгустился. Подобно овсяному киселю в тарелке сэра Генри, он обволакивал собой всю окрестность, густой и материальный. Протяни руку – схватишь.

Юная Лайонс села на кровати и огляделась по сторонам. Комната, в которой барышня проснулась, была для неё совершенно новой – ранее она здесь не оказывалась.

«Кто-то начал бы рассуждать о незнакомых потолках», - подумала Рей, затем ещё раз глянула на восьмигранное окно и улыбнулась.

- Впрочем, - добавила она следом, - в этом не было бы смысла. Какой толк рассуждать о потолках? В мире есть куда более красивые вещи.

Девушка протянула руку и толкнула восьмигранную, с запотевшим стеклом, створку. Окно распахнулось, и сонный циклопидес, завершая своё ночное па-де-де, устремился к стоявшему на столике подсвечнику. И вот в этот-то самый момент, разрушая самым подлым образом всю идиллическую утреннюю картину, за окном грянул выстрел. Ни с того ни с сего.

Рей вздрогнула от неожиданности. Мотылёк, которого она тем самым спугнула, отпрянул от свечи и теперь метался под потолком в поисках выхода. Откуда-то со стороны гранитных столбов и старых мельниц донёсся ещё один выстрел. За дверью что-то заворчало и беспокойно затопало. Раздался дребезжащий, несколько хриплый звук – напольные часы внизу били восемь. Затем на лестнице снова завозились: слышно было, как кто-то кого-то стукнул, а часы, кряхтя и охая, отзвонили четыре раза.

Циклопидес, в фасеточных глазах которого мелькнула часть энтомологической коллекции Стэплтона, распределённой по всем комнатам Меррипит-Хауса, понял, что дело дрянь и здесь его живо насадят на карандаш. От осознания сего факта он заметался ещё сильнее.

Мисс Лайонс нащупала ногами домашние туфли, накинула шаль и задула свечу. Она встала с кровати, распахнула окно пошире – мотылёк тотчас устремился туда, – а сама вышла за дверь, дабы понять, что происходит внизу.

Взору её предстала довольно странная картина. Младший Стэплтон и фройляйн Цеппелин суетились возле громадных мозеров в чиппендейловских завитушках, всячески ругаясь друг на друга. Мозеры стонали и грустно покачивали маятником.

­­— Ну сколько тебе говорить, бурбон? Два выстрела было, значит, прибавляем два часа! Восемь утра время, подъём! – раздражённо кричала Аска, отпихивая кофевара от циферблата.

— При нынешних обстоятельствах нам остаётся только вычитать, - не соглашался тот. – Дело табак. Четыре, четыре, спим.

Традиция эта была одной из множества причуд Стэплтона-старшего, введённых им ещё десять лет назад. Каждую ночь он переводил часы немного назад, а каждое утро выходил на крыльцо с револьвером и числом залпов показывал, который час должен быть на самом деле. Иногда он забывал об этом и либо делал лишний выстрел, либо не стрелял вообще. По его мнению, это должно было разнообразить скучные деньки в Меррипит-Хаусе.

«Сущий кордебалет», – подумала Рей, спускаясь по лестнице.

— Семь, – негромко проговорила она, приближаясь к часам, – семь утра. Доброе утро.

„Временщики“ встрепенулись и тут же прекратили обмен любезностями.

— Д...доброе утро,  – смущённо отозвался младший Стэплтон. Он всегда смущался, когда его заставали врасплох.

— Доброе, – добавила Аска, – ты как здесь?

— Стреляли, – ответила Рей с улыбкой. – Стреляли ведь.

— Именно что стреляли, – съязвила рыжеволосая барышня, – это-то мы как раз заметили. А вот почему семь часов тогда? Выстрела-то два было.

— Выстрела было два, а прибавляем один. Мистер Джек стрелял один раз.

Коренные обитатели Меррипит-Хауса задумались. Молодой кофевар пожевал губами, побарабанил пальцами по мозерам и тут его, как говорят в народе, озарило:

— Конечно же, второй выстрел был слишком тихим. Чёртова дедукция, лучше бы мы перевели часы сразу.

— То есть, ты намекаешь... – Аска перестала сверлить глазами побитый кофейник. – Что ж, это ожидаемо. У них же есть мальчик для особых поручений, его-то, выходит, на болота и выселили. Вот чёрт!

— Разумеется, – Рей уселась на стул у камина и тронула пальцем китайского божка, стоявшего на полке. Божок принялся утвердительно качать головой. – Побег из Кумб-Тресси всё осложнил, надо было оставаться там. И вальдшнеп опять же...

Фройляйн Цепеллин закашлялась.

— А при чём тут птица?

— Да вот, – Лайонс развела руками, будто бы извиняясь, – гуляла в пустошах, а он прибился. В декабре ещё. Крыло ему перебили, потому и не улетел.

Рыжеволосая барышня кивнула и хлопнула дверцей циферблата, отчего мозеры жалобно зазвенели.

— Будем надеяться, за ним присмотрят, – буркнула она.

— Это уж наверняка, – поддакнул Синдзи. – Кофе никто не хочет?

Рей помотала головой, Аска же устало протянула:

— Надоел уже этот кофе, если честно, хуже горькой редьки. Чаю лучше сваргань, хоть какое-то разнообразие.

— Сделаем, – кивнул юноша, доставая с верхней полки заварочный чайник. Откровенно говоря, вечный процесс приготовления кофе тоже сидел у него в печёнках, и по этой причине видавший виды кофейник периодически получал заслуженный отдых. Сегодня, по всей видимости, был как раз такой день.

— Мистер Стэплтон сегодня не вернётся? – спросила мисс Лайонс, поднимаясь со стула.

— Да, – отозвался кофевар, – у него пара дел в Кумб-Тресси, сразу после он прыгает в экспресс до Лондона, где пробудет три дня, а затем в Йорк. Говорит, это связано с его бывшим частным предприятием.

— Ясно, – ответила Рей, после чего вышла из комнаты.

— Минуточку, – напомнила фройляйн Цепеллин, – а он ещё имеет к нему какое-то отношение? Если мне память не изменяет, он давным-давно передал колледж компаньону, ведь так?

— Кое-какие обязанности у него остались, де-юре он всё ещё его совладелец, – подмигнул Стэплтон-младший. – Да и как в противном случае можно было бы обеспечить нам с тобой столь наглый своей продолжительностью экстернат? Любой директор уже взбунтовался бы.

— Он ещё наглей из-за того, – подхватила Аска, – что противоречит нормам нашей чёртовой морали. Девушка учится грамоте, подумать только! Да ещё и на расстоянии. Ужас какой, куда только полисмен смотрит?

— Сюда, – напомнил юноша, – сюда он смотрит. Или не сюда, тут уж как знать. Во всяком случае, семейство наше весьма и весьма подозрительно, если приглядеться.

— Ой, да брось ты! – отмахнулась фройляйн. – Кто тут и к чему будет приглядываться? Под свечкой всегда темно, как говорит старая пословица. Энтомолог на вольных хлебах бросается деньгами – откуда только он их берёт? – направо и налево, дети его, которых он с трёх женщин понабрал, занимаются чёрт знает чем, по болотам шмыгает жуть несусветная – а им хоть бы хны!

Чайник огласил кухню радостным свистом, и Стэплтон-младший ринулся на его пронзительный зов.

— А всё почему? – отозвался кофевар, гремя чашками. – Потому что это аргументы ad hominem. Так про любого можно сказать.

Аска кивнула.

— Именно что. Вот и выходит, что мудрить с нашим положением нечего. Забей, живи, как живём.

Синдзи торжественно, на дрожащих руках, втащил в комнату сервированный по всем правилам поднос и водрузил его на стол.

— Ты мне лучше в-вот что скажи, – задумчиво проговорил он, – п-почему у вас никак не ладится?

— У нас? – барышня подняла брови.

— Н-ну... У... у нас. Вроде как одна семья, во всяком случае, по бумагам. А мы всё время ругаемся. Всё никак поладить не можете. П... просто понять не могу.

— Так, на секундочку... Ага! Вот ты куда клонишь, пёс тебя дери!

Юноша смутился.

— Ну, это так... Вроде... Ха-ха, прости.  Мысли всякие в голову лезут, вот и...

— Да нет, – пожала плечами Аска, – всё нормально. Я лично так и говорила в своё время: дружить выгоднее, так будет проще. Но, говоря её языком, так сложились обстоятельства. Возможно, оно бы и наладилось, не вмешайся тогда кое-кто.

Фройляйн многозначительно кивнула в сторону мозеров.

— Ах, д-да... – почесал в затылке кофевар. – Тогда отцу показалось, что в лукошке слишком уж много яиц.*

На лестнице послышались шаги.

— На завтрак яичница? – спросила мисс Лайонс, остановившись в дверях. За время разговора в гостиной она успела переодеться в домашнее тёмно-синее платье, поверх которого накинула всё тот же виньеточный жилет.

— А? А... Как вам будет угодно, – засуетился Синдзи. – Присаживайся.

— Садись уж, – донеслось с дивана, – и, если на то пошло, с ветчиной.

— С помидорами, – сказала Рей, устраиваясь возле камина, – лучше.

— Чем это они лучше? – вспылила Аска, – Только не говори мне, что ты заделалась вегетарианцем. Да даже если это и так, в самом ресторане «Феррари» ничего вегетарианского не держат, кроме как омлет с ветчиной.

— Возможно, – спокойно отозвалась девушка в жилетке. – Во всяком случае, помидоры не хуже ветчины, нисколько.

Рыжая фройляйн хотела сказать что-то в возражение этому факту, но потом задумалась и пришла к выводу, что в нём всё-таки есть здравое зерно.

— Чёрт, такой аргумент в противовес вековечной ветчинной традиции... – протянула она. – Вот ей-ей, впервые засомневалась, кто из нас более emancipée.

Кофевар хихикнул.

— Не надо паясничать, – заявил он, – поступим л-лучше цивилизованно. Как говорится, разъедим мировую.

Мисс Лайонс вскинула руку.

— Есть предложение. Одна треть с помидорами, одна с ветчиной.

— А третья и с тем, и с другим, – подхватил Синдзи, – д-дабы никому не было обидно.

Столь мудрое решение проблемы при других обстоятельствах сорвало бы шквал аплодисментов, но увы, аудитория Меррипит-Хауса была для этого слишком мала. Так что не стоит удивляться, что венцом дискуссии стала пара жиденьких хлопков.

— Brava! Воистину, браво! – фройляйн Цеппелин состроила самую церемонную мину, какую только могла. – Просто Соломон на Соломоне сидит и немцем погоняет. Да! Этот омлет, этот символ единения, этот голубь мира, зажаренный до того, как вылупился...

— Ещё не зажаренный, – весело возразил Стэплтон-младший, – и не совсем голубь.

— Зануда, – хмыкнула Аска.

— Может быть, – пожал плечами Синдзи.

Рей взглянула на домохозяев и улыбнулась.

«Яичница, да. С помидорами. Как всё-таки мило с её стороны. Вот... У одной одинокой старушки до того была чудо-несушка, что... в теченье... двух, да... лет ела только омлет одинокая наша старушка... Что ж, это может пригодиться».

Комната наполнилась кулинарными ароматами, из кухни доносилось весёлое шипение, что-то грохотало и звенело гулкой металлической нотой. Стэплтон-младший суетился у плиты, взбалтывая что-то в мисочке и выливая её содержимое в раскалённую сковороду, где уже обжаривался румяный бекон в компании с истекающими багряной слезой помидорами.

«Весело здесь, – подумала мисс Лайонс. – Только непривычно как-то. Суетятся, спорят, часы переводят почём зря... Трудно вписаться. Боюсь немного, но всё-таки это...»

— Здорово! – восторженно произнесла она.

— Ещё б не здорово, – кивнули с дивана, – яичница же! Теперь будем ютиться втроём, не считая семпая.

И Аска многозначительно поглядела на мозеры.

— Как бы то ни было, – продолжила она, – спустя столько лет я вношу повторное предложение...

— Точно, – воскликнул Синдзи, появляясь в гостиной, – давайте, как говорится, жить дружно! А вот и наш завтрак.

На большом белом блюде, сам украшенный укропной зеленью, подан был соображённый на троих омлет. Чайник стоял, окружённый мейсенскими чашками, готовыми принять благородный напиток. Рядом расположились молочник и сахарница, ожидая, что кто-то всё-таки окажет им надлежащее внимание. Здесь же был и поджаренный хлеб, и вафли, и вечный слоёный сладкий пирожок.

— Приятного аппетита, – сказал юноша, усаживаясь за стол. – Как дела с прессой?

— «Девонширская хроника», – деловито сообщила фройляйн. – Сам достал её из ящика перед уходом.

— Почитаем, – вздохнул Стэплтон-младший, разворачивая газету.

Внезапно Рей зачем-то нырнула под стол, а затем протянула остальным какой-то листок.

— Это выпало из газеты, – пояснила она. – Судя по всему, кто-то вложил послание...

— И адресовано оно не нам, – добавила Аска, выхватив письмо, – Да, это малость далековато от Лондона.

И обитатели Меррипит-Хауса склонились над листком, как наполеоновские маршалы, изучая карту окрестностей Ватерлоо. Записка была довольно хитро сооружена из хорошо знакомых каждому в «могучей кучке» тайных посланий.

 «...Будьте у калитки в семь-сорок...» – копия письма мисс Лайонс, переписанная рукой сэра Чарльза.

«...Держитесь подальше от торфяных болот...» – нарезка из передовицы «Таймс», выклеенная фройляйн Цеппелин.

«За этим стоит судьба страны» ­– приписано чьим-то незнакомым, крупным твёрдым почерком.

— Кислое дело, – согласилась Рей. – Пещера Лихтвейса.

— Я же говорил, – простонал Синдзи, – табак.