По стенам старинного, обшитого вековым дубом, каминного зала, гуляли тени сидящих за столом гостей, отблески пылающего камина плясали на витражных окнах, на блюдечки канделябров капля за каплей падал плавящийся стеарин. Сэр Генри с грустью оглядел громовеликую кубатуру и поднял свой бокал.
- Первый тост предоставляется хозяину Баскервиль-Холла, - с улыбкой провозгласил Мортимер, чуть посмеиваясь, - Прошу.
- Дорогие мои, - начал помещик, смахнув с век скупую ковбойскую слезу, - хочу выразить вам свою благодарность за то, что вы удостоили вниманием мои скромные пенаты, доставшиеся мне от достопочтенного дядюшки…
- Во загнул! - шепнула Мисато своему коллеге. – Нет, Кадзи, ты только погляди! Тоже мне, оратор.
- Ну-ну, - усмехнулся Кадзи Ватсон, - будь к нему снисходительнее. Положение обязывает, он сэр-таки, а не чёрт собачий.
Мисс Холмс усмехнулась.
- А кто мне давеча говорил, что сэр Генри Баскервиль – самодур?
- Говорил, говорил. Но сейчас мы в гостях. Лучше послушаем, что он имеет честь балаболить…
Сэр в эту самую минуту завершил растекаться мыслью по древу и перешёл непосредственно к сути.
- …И вот я предлагаю поднять первый для нашего вечера бокал за упокой дорогого дядюшки Чарли.
Гости взяли бокалы и встали, отдавая тем самым долг памяти старому Баскервилю. Стэплтон шумно вздохнул и дёрнул сына за фалду – вставь, дескать, словечко. Тот, мучаясь стеснением, собрался и выдал:
- П… Покойтесь с миром, мистер Чарльз! М-мы вас…не забудем никогда. Вы были желанным гостем в нашем доме, - здесь наш юный друг, конечно, малость покривил душой, но что поделать! – З-земля вам будет пухом.
Гости склонили головы и опрокинули содержимое бокалов внутрь. Засим раздались аплодисменты, адресованные застенчивому отроку. Самодур Баскервиль с пафосом раскланялся, принимая их на свой счёт. Стэплтон захлопнул крышку своих подержанных часов, которая издала при этом сухой старческий щелчок, а засим как-то странно усмехнулся и провозгласил:
- Благодарим сэра Генри за столь исчерпывающий тост, достойный Цицерона, но.…Но! Сэр Чарльз мёртв, но мы живы. Хорошо ли будет, если весь обед пройдёт в похоронной обстановке? Того ли хотел от нас покойный сэр? Отнюдь нет. Так что давайте-ка поднимем бокалы за здравие господина Ген…
- Ну-ну, - с ухмылкой произнёс сэр, - это весьма приятно, но не стоит. Я предлагаю другой тост. Выпьем за милых дам!
- Да.…Да б-будет так! – воскликнул Синдзи, получив от энтомолога небольшого пинка, означавшего: «Не сиди сиднем, действуй!». – За м-милых дам!
Раздалось громовое «ура!» среди мужской части гостей, и каминный зал огласил звон наполненных вином многочисленных бокалов.
- Скажите, обворожительная, – обратился осушивший на сей момент уже вторую бутылку «Шато Рёз» Баскервиль к сидевшей рядом Аске, - любите ли вы петь?
- Ну, не так чтобы уж… - пробормотала краснеющая барышня, - по сравнению с Ковент-Гарденом…
- Спойте нам что-нибудь, умоляю! – воскликнул сэр.
Стэплтон, Синдзи и Мортимер многозначительно переглянулись.
«Был бы на этом месте бака-Синдзи, - подумала Аска, - поубивала бы. Но раз для дела надо…».
Она вопросительно и как-то моляще взглянула на энтомолога. Вся его физиономия говорила: «Надо, Аска, надо».
- Спой, светик, не стыдись! – распинался канадский наследник.
Барышня набрала в лёгкие воздух и выдохнула:
- Что ж, если вы настаиваете.…Как говорится, если жизнь… - добавила она с улыбкой и кивнула юному кофевару. – Клавир, пожалуйста!
Юноша, находившийся в состоянии боевой готовности, выскочил из-за стола, получив от отца ускорение, и уселся перед фамильным баскервильским роялем.  Пальцы его забегали по слоновой кости клавиш, выбивая из инструмента звуки вступления. Ещё мгновение – и вот!

- Мне трудно, войдя в этот мир
С твоим населением слиться,
Отчизна моя, Девоншир,
Британских страшилок столица.
Как странно с кузеном дружить,
Как просто сестрой быть без фото...
Подобна цветенью болота
Твоя нетекучая жизнь…*

Песня неслась над обширными просторами Гримпенской Лужи, утекая в раскрытое витражное окно Холла. Болотные выпи внимали незатейливой мелодии романса, гранитные столбы глядели с высоты на старый Холл, откуда лилась музыка, и задумчиво молчали. Тишина повисла над Гримпеном, сама природа, казалось, наслаждалась пением рыжеволосой барышни…

-…Но в плеске болот торфяных
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Собачьи всё чудятся тени,
И тянется запаха нить
Вдоль тропок и зыбких обочин,
И теплятся фосфором ночи,
Которые не погасить…

Сэр Генри сидел, закрыв глаза, и физиономия его приняла самое умильное выражение, на которое он только был способен. Лондонские детективы, как голубки, держались за руки и млели. Стэплтон-старший обнял Рей и лишь изредка кивал старику Френкленду, дескать, извольте поглядеть, какие кадры мы вырастили!
Когда Аска принялась за последний куплет, ей уже подпевал Синдзи, затем к ним присоединился Джек, а после уже вся семейка вытягивала:

- А вечером сядем за стол
И с сэром, слегка утомлённым,
Мы выпьем за Баскервиль-Холл
Из стопок простых и гранёных:
"За шпилей твоих окоём,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живёшь ты,
У нас есть надежда на дом!"

- Bravo! Bravissimo! – захлопал в ладоши сэр Генри. Тонкий намёк, скрытый в песне, понят им не был. – Восхитительно!
Рыжеволосая барышня потупилась и прошествовала на место. Юный кофевар последовал за ней.
- Да, - с улыбкой заметил Стэплтон, - и я надеюсь, что госпожа Мисато порадует нас игрой на скрипке, о которой столь наслышаны в наших краях, при следующей встрече.
Мисс Холмс хмыкнула и осушила кружку эля. Кадзи пробурчал: «Боже, как я соскучился по Соло Драной Кошки!»
В эту самую минуту из глубины Гримпенской Лужи раздался душераздирающий вой. Сэр Генри в ужасе вздрогнул.