Если вы думаете, что наглая Аска после этого запульнула в Синдзи раскалённым кофейником, видавшим и не такие виды, и затолкала Стэплтона-старшего в глубины Гримпенской Лужи, вы, естественно, ошибётесь. На сей раз малиновый неловкий румянец смятения  достиг и её лица. Скажу вам больше: он появился уже в момент, когда Синдзи предлагал ей сменить фамилию, а теперь и вовсе принял несколько виноватый характер. Да-да, циники и подобные Аске личности зачастую очень ранимы, их вполне можно смутить. И их вызывающее поведение – некий щит, броня от суровой действительности, которая не терпит слабых. Вот такие пироги с баскервилями.
Итак, наша юная фройляйн несколько смутилась, но виду не подала, и абсолютно невинно произнесла:
- Добрый день, господин Стэплтон! Что же мы сегодня делали? Снова выпей гоняли?
- Нет, - Стэплтон  улыбнулся.
- Отец, - спросил Синдзи, входя в гостиную, - тогда ты, наверняка, ловил циклопидесов? Твой кофе, Аска.
- Благодарю, - ответила та, всё ещё находясь в смятении.
- Нет, - энтомолог повесил шляпу на вешалку из оленьих рогов и поставил трость в клюв чучелу болотной выпи.
- Мотыльков Ванделера?
- Мимо.
- Неужто Морфо Луна в наш край забрела? – в глазах Аски играл весёлый ёрнический огонёк.
- Ну вы, мадемуазель, и загнули! – Стэплтон рассмеялся. – Они в Коста-Рике водятся, где тепло. А «наше северное лето, карикатура южных зим», увы, не для них. Нет, дорогие мои, даже если бы мне повстречалась самая простая капустница, у меня всё равно ничего не было. Очень жаль. Я тоже налью себе кофейку, никто не против?
Синдзи тут же налил кофею в чашку китайского фарфора.
- Ну зачем так, что я, Баскервиль что ли? – посмеиваясь, энтомолог отхлебнул кофе. – Ну да ладно. Никаких бабочек я не ловил, сегодня я был в Кумб-Тресси.
- Ясненько. И как поживает наша мисс Всезнайка? – прищурилась Гарсия.
- Да ничего так…. У неё были кое-какие дела прошлым вечером, ей просто необходим был мой совет. И теперь, после выяснения всех обстоятельств, у меня есть для вас кое-какая недурная новость.
Синдзи стоял, разинув рот. Давно его отец не находился в столь приподнятом расположении духа – наверное, со времён купания в Гримпенской трясине. Аска тоже отбросила свою привычную вспыльчивость, и теперь просто отхлёбывала кофий, разогреваясь и снова краснея, отчего казалось, что её рыжая головка вот-вот запылает.
- В общем, Баскервиль-холл с сегодняшнего дня пустует. Я не удивлюсь, если в данный момент несчастный сэр Чарльз пьёт на брудершафт с почившим три века назад Хьюго.
Стэплтон-младший уронил поднос. Тот жалобно звякнул, издавая тем самым своё металлическое «за что?». Аска чуть не поперхнулась кофием, и теперь долго и демонстративно откашливалась.
- Это… это она? – Синдзи подошёл к Аске с явным намерением похлопать её по спине и тем самым помочь, но та живо отпрянула и, забыв о кашле, воскликнула, краснея:
- Но-но!
- Эх, сына-сына… - Стэплтон вздохнул. – Ну не навязывай ты свои услуги, пожалей наш кофейник. Сами всё попросят, сами предложат и сами всё дадут. Ладно, вернёмся к нашим баранам,… то есть, сэрам. Да, я был у Лайонс и сказал ей, что баскервиля нужно разъяснить к вечеру.
- Разумеется, милашка Рей довела старичка до кондиции, - произнесла Аска с некоторым сожалением. – Тот таял от неё, как воск на свечке. А потом она ещё и пенки сняла, укокошив дедулю.
- Отец, я н-надеюсь, она его не с-скушала? – перепуганно спросил Синдзи.
- Зачем? Старый тощий сэр вредит здоровью Собаки, - усмехнулся энтомолог. – Всё обошлось без крови. Этот молодой доктор… как бишь его там… Мортимер… установил причину смерти. Банальный Vitium Cordis. Сердечко бац, и отказало.
- Однако! – барышня явно разгорячилась, на сей раз от некоторой зависти. Ещё бы, ведь она считала себя форменным специалистом по приведению баскервилей к известному знаменателю.
Никто из тёплой компании до конца не знал, зачем они под корень вырезают баскервилей. Синдзи лишь по смутным рассказам энтомолога догадывался об истоке всей вражды.
- Баскервили, - вещал Стэплтон, - народ хитрый и вредный. Знали бы вы, салаги, сколько мы с отцом от них натерпелись. Даже эмигрировать пришлось, аж в саму Коста-Рику. Но я, разумеется, вернулся. Дым отечества нам сладок и приятен, что ни говори, - отшучивался он, попыхивая папироской.
Сэр Чарльз Баскервиль, хотя и был с виду почтенный человек и интересный собеседник, внутри таил поистине драконовскую сущность. Во-первых, он питался исключительно овсяной кашей на воде, что вызывало некоторую неприязнь у привыкших к кофе и печенькам  Стэплтонов, так что те всячески пытались уклониться от визитов в Холл.  Однако сэр всё приглашал и приглашал, а отказываться было как-то не слишком вежливо.
Во-вторых, помещику пришло в голову переоборудовать чердак Холла под вторую библиотеку и курительную, ради чего дворецким Бэрримором была извлечена на белый свет фамильная баскервильская рухлядь, и владелец поместья не нашёл ничего лучше, чем свалить её в кучу на заднем дворе Меррипит-Хауса. Впрочем, умеющий во всём найти плюсы Стэплтон-старший извлёк из этой кучи кой-какие жемчужные зёрна, но радости всё равно было немного. Дело в том, что, когда дворецкий наводил шмон на мансарде, он разорил гнездо летучих мышей к их вопиющему неудовольствию. Мыши поругались для приличия, а потом снялись с места и улетели, чтобы иметь стол и дом на чердаке вотчины энтомолога, который только-только взял Рей и Аску себе на воспитание. Надо ли говорить, что новой библиотекой сэр не воспользовался за свою жизнь ни разу.
Под конец он заимел скрипучий фонограф, и отныне каждый летний, осенний и всякий другой вечер озаряли вересковые пустоши вопли теноров и рявканье басов, которым вторили болотные выпи. Поминая чёрта и кроя сэра Чарльза на чём свет стоит, Стэплтон стал учить сына игре на виолончели, но муки несчастного инструмента положения, увы, не исправили.
Вот так и росли Синдзи, Рей и Аска среди необъятных дартмурских полей, давясь в гостях овсянкой без сахара и молока, прибирая свой дом от последствий набегов летучих мышей и затыкая уши от утробного завывания сэрского фонографа, усвоив тем самым неприязнь к баскервилям с младых, так сказать, ногтей.