Evangelion Not End
- Размер шрифта +

АТ-поле убирать нельзя- аэродинамика, которая у тяжёлой машины и так не очень, с повреждённым крылом неизбежно приведёт к срыву в штопор при переходе на дозвук. На борту ожила после ЭМ-шока электроника дальнего обнаружения и связи. Так, всё совсем не так уж и плохо – я быстро просмотрел тактическую информацию. Аянами развернулась к Геофронту, из пилотов «Тайфунов» работают аварийные маячки одиннадцати из шестнадцати потерянных машин. Остатки моей группы в три истребителя сейчас как раз над Токио-3. Который на сей раз отделался выбитыми стёклами. Наверное.

- Цель уничтожена, фиксирую высотный N2 взрыв. – Чей-то голос на общей волне. В эфире воцаряется разноголосица с общим радостно-победным смыслом. Первым в себя приходит, конечно, командование.

- Спасатели, группа Гамма-Один, х… вы там копаетесь?! – Голос Кацураги.- Бой закончился? Я должна вам отдельно приказывать, что ли?!

- Ноль первый, ответьте центру. Икари, мы вас видим на радаре, идёт телеметрия… Вы в состоянии сесть?- Справа внизу появляется надпись «Только звук».

- Слышу Вас, центр. Буду садиться на шоссе М411, участок 13-15 ориентировочно.-Я сверился с картой.- Прошу обеспечить отсутствие гражданских.

- Синдзи, мы всё сделаем,- голос Кацураги. – Ты в состоянии продержаться это время?- По медконтролю, у тебя болевой шок и серьёзно повреждена левая рука. И какая-то хрень с давлением…

Я выполняю сваливание на крыло и нацеливаясь на кажущийся сверху идеально ровной стальной полоской участок трассы. Разноцветные многоугольники города уходят влево. В принципе, Ева может сесть почти по вертолётному, необходимость короткого, всего в пятьдесят метров, пробега обусловлена просто расположением и особенностями движителя. «Оставшееся время активного полёта – 55 секунд.».

- Я в порядке, госпожа капитан. С Аянами всё в норме? Что с остальными?

- Она уже села. Погибли семеро.  Я вылетаю к тебе.

- Но маячки…- Замолкаю, не договорив. Если по каким-то причинам маячок оторвало от комбинезона, медконтроль, естественно, ничего не покажет.

Высота пятьдесят метров, скорость 120… 100…80… Магистраль ровной полосой уходила под крылья. По сторонам мелькают брошенные машины – к счастью, водители при объявлении тревоги оставили их на обочине. Хочется верить, что все проявили гражданскую сознательность и дисциплинированность- только ДТП с участием Евы ещё не хватало. На семидесяти я выпускаю шасси и отключаю АТ-поле. Истребитель дергается, просаживается на правый борт и встаёт на два спаренных колеса, проезжает с десяток метров и одновременно с торможением заваливается вправо – на отсутствующую плоскость, корпус разворачивается вокруг оси и замирает. Ползёт вниз мощность генератора- горючее почти выработано. Спасибо, Ноль первый. «Не стоит благодарности, лейтенант». Новая волна боли полностью гасит удивление. Нажимаю на красный рычаг – без помощи нейроинтерфейса, просто правой рукой. Мельком отмечаю, что делаю это впервые. Первая реальная посадка.  Капсула вздрагивает, гаснут все виртуальные панели, обзор и вокруг остаются только серебристые стенки. Мягкий толчок. Транспарант «Сброс ЛСЛ». Меня выворачивает наизнанку. Наклонившись к днищу капсулы, случайно задеваю локтем кресло, и меня скручивает волна резкой боли – как током пробивает руку. Когда немного прихожу в себя, люк открыт, в нём виден участок голубого неба, частью которого я был всего несколько минут назад. Выбираюсь из капсулы на спаленный солнцем участок шоссе.

Лёгкий ветер обдувает гудящую руку, делая боль почти терпимой. Далёкий стрёкот винтов.

Капитан молча смотрит на меня. Я пытаюсь стоять по возможности ровно, но приходится бросить это безнадёжное занятие. Громада Евы тяжело нависает над нами.

- Госпожа капитан, задание выполнено. Противник уничтожен. – Как-то пафосно выходит… Но больше ничего в мою гудящую голову не пришло. Не знаешь, что делать – поступай по уставу.

- Синдзи… Ты чего это?– Я сел прямо на шоссе, в центр немаленькой лужи стекающей ЛСЛ, баюкая руку. Мисато подходит, аккуратно поддерживает за плечи. Вслед за ней подбегает незнакомый мне японец в форме медслужбы ООН, требовательно что-то спрашивает. Окружающее закутывается тёмной дымкой, а в ушах нарастает звон.  - Госпожа капитан… Мисато. Если вы снова отправите меня в госпиталь, я там всё разнесу на хрен. Их идиотский потолок… Пожалуйста…- Понимаю, что несу бред, но остановиться не выходит. Она со странным выражением смотрит на меня.

- Ладно. Но врачи всё равно тебя осмотрят. Твоей рукой необходимо заняться прямо сейчас, похоже на перелом. Как это вообще произошло?- Ко мне подбегают двое солдат нехилого сложения, и вместе с Мисато вносят меня в «Оспрей». Врач неловко суетится рядом. Как ни странно, здесь есть кресла, и даже удобные…

- Евангелион… Не завершил масс-центровку. Компенсаторное Ат-поле неравномерно

распределялось по пространству машины.  Перегрузки не гасились полностью… Что-то хреново мне, Мисато. – За нами захлопнулась створка двери, и мир окончательно погрузился в темноту. – Ничего не вижу.

- Синдзи, потерпи, сейчас взлетим. Синдзи, ты слышишь меня?! Кадзуми, твою мать, так и будешь сидеть?! – Кажется, меня встряхнули за плечи. Гул двигателя и голоса быстро растворились в обступившей со всех сторон темноте.

 

Дождь. Струи воды полосовали замершую авиагруппу, превращая в мокрые тряпки ветхое обмундирование, разбиваясь о погоны и козырьки кепи. Невдалеке мокли самолёты, так и не заведённые техниками в укрытия после утреннего вылета на разведку. Невысокий человек медленно, слегка приволакивая ногу, подошёл и замер перед строем. Козырнул в ответ на доклад дежурного. Немного постоял и заговорил, глядя куда-то поверх, в серую дождевую пелену:

- Я приказал построить вас, чтобы поблагодарить за службу. Вы все слышали обращение Императора. Мне тяжело это говорить. Наша страна исчерпала все возможности к сопротивлению. Чуда не произойдёт.- Он, казалось, выталкивал из себя чёткие, короткие фразы, тонущие в шелесте влаги.- Поэтому. Я должен сказать. Во всём этом нет вашей вины. Вы сделали всё, что смогли. Это могут подтвердить наши товарищи, те, чьи души сейчас в храме Ясукуни. Те, кто осознанно выбрал свою гибель вместо смерти тех, кто нам дорог. Те, кто навсегда останется с нами. Отныне вы решаете свою судьбу сами. Но помните. Империя должна существовать. Смертей было и так слишком много. Самоубийство – запрещаю. Я горд, что командовал вами. – Рука взлетела к козырьку фуражки, с тонкой струйкой сбегающей воды. Командир чётко развернулся и пропал  в пелене ещё более усилившегося дождя. Какое-то время мы ещё стояли. Наверное, потому, что каждый знал – это последний раз, и старался запомнить то ощущение, которое так старательно вколачивала в нас Императорская армия и которое по-настоящему я почувствовал на войне – ощущение товарища рядом. Неужели вот так вот всё закончится? Прозвучала команда, тоже - последняя. Строй распался, люди вяло расходились. Кто-то вполголоса выругался.

- Подожди, Фудзито.-  Я окликнул своего соседа по строю, уныло повернувшегося было к казарме.- Что теперь?

- А что может быть теперь?- Зло откликнулся он. – Мы разъедемся. И будем работать на тех, кого вчера называли врагами. Если, конечно, никого не упекут в концлагерь. Тут уж как повезёт. Должны же быть военные преступники. Вот кого-нибудь и назначат. А наши дети будут старательно учить все наши преступления. И проклинать нас. Правда, прекрасное будущее, да? Наш командир красиво говорит… Но мы не смогли. Не сумели! Я не сумел, Син! – Лицо младшего лейтенанта передёрнулось.- Когда меня спросят, как так получилось, что мой «Сиден» исправен, я жив и цел, а от нашего квартала даже руин не осталось, что я скажу? Что приложил все усилия?!

- Это если будет кому спрашивать, Фудзито. У тебя кто-нибудь там... есть, в общем?- Такие вопросы задавать было не принято. Любые разговоры о прошлом обезличивались, все следовали принципу :  захочет человек-сам расскажет. Я, например, не хотел. Командир был прав – слишком много смертей уже было. Но сейчас – спросить было можно. Этот проклятый дождь, напоминающий шорох помех из радиоприёмника… Голос Императора. Я впервые его услышал, как, наверное, и вся наша страна. Приказ. Капитуляция. Разоружение. И это – борьба до последнего?  Тогда – ради чего всё это было? Горящие кварталы. Поле, покрытое телами наших людей на Окинаве настолько плотно, что с воздуха не было видно земли. Вылеты на сопровождение. Парни ещё моложе нас – хотя куда ещё младше-то, лихо козыряли, усаживаясь в свои Ки-43, несущие 250 кг аммонала и ещё сотню в фюзеляже. Они ни чёрта не боялись – и это было страшно. Они атаковали, а мы пытались их прикрыть от атак истребителей. Даже это получалось далеко не всегда. Но кто-то всё-таки долетал. Я видел огромные чёрные столбы посреди океана. Они выполнили свой приказ. Три рапорта о переводе в токкотай – последний порвали прямо при мне. И теперь я должен просто сдаться?

- Теперь – никого, Син. А у тебя? – Фудзито молчал так долго, что я думал, он просто проигнорировал вопрос.

- У меня – тоже. Нам некуда возвращаться. – Да и стоит ли? Окончание фразы повисло в воздухе. Сатору всё понял – он из бывших студентов Императорского университета. Как и я.

К нам подошёл Киоси – пилот из моего звена. Пожалуй, самый жизнелюбивый парень в авиагруппе – несмотря на все произошедшее за последнее время, он умудрялся вызывать смех даже на наших унылых вечерних посиделках – и начинало казаться, что всё не так безнадёжно, что есть выход. Впрочем, сегодня он был мрачен.

- Парни! У меня есть немного, сберёг на самый крайний… А позвать некого.- Двоих его приятелей сбили два дня назад, на перехвате.- Не молодёжь же звать. Посидим?

Тоже мне, старик. Недавно в эскадрилье отмечали 20-летие Киоси. Я этого не застал, так как попал в 352-ю авиагруппу неделю назад, после госпиталя.  Моей предыдущей части не существовало. Насколько мне известно, из всего её лётного состава остался в строю только один человек. И я наблюдаю его в зеркале каждое утро. Возможно, поэтому всё чаще появляется дикое желание высадить из пистолета в проклятое стекло весь магазин.

- Пожалуй.

Обмундирование просушивалось над печкой. Видел нечто подобное на фотографиях из репортажей об осаждённом русском городе – там такие приспособления горожане сооружали прямо в квартирах. Похоже, видел не один я, или кто-то самостоятельно додумался… Не важно. Важно, что тепло. Что отблески огня отплясывают на наших лицах, отбрасывая тени на стенки палатки, и кажется, что проклятый внешний мир отступил, спрятался за границей немудрёного уюта небольшого мирка. Саке выпито, но мы ничего не ощущаем – каждый рассказывает о том, как жил до войны. Это «до войны» у каждого разное – мы с Фудзито не из самых бедных семей, и наши рассказы Киоси слушает с нескрываемым интересом. Также, как и мы его повествование о жизни в деревне. Мы ни в чём не лжём друг другу – в этот вечер врать невозможно. Просто стремимся понять чужую жизнь. Возможно, европейцы это и называют – исповедью? Из соседней палатки доносится знакомая песня, мы подхватываем.

Открывается полог, к нам заглядывает радист – его я не знаю, видел при штабе.

- Господин младший лейтенант…- Обращается он к Фудзито.- Вы приказали сообщить вам…

Сатору выскальзывает из палатки. После недолгого разговора возвращается, натягивает недосохшую форму.

- Летят. Больше пятидесяти машин. Сообщила наша чудом уцелевшая РЛС на островах. Как мы и предполагали, перемирия ещё нет. Или есть, но оно не действует.

- Я с тобой. – Решение приходит сразу, и моментально становится легче. Не хочу видеть, что будет потом. Не могу смотреть на то, как нашу страну будут переделывать под себя враги. Они, возможно, даже сделают нам уступки. Будут развивать экономику – им не нужна слабая страна под боком у их союзника-гиганта. Но отнимут у нас то, что превозносят сами – свободу выбора. Может быть, я не прав. Может быть, мы действительно виноваты. Но мне – плевать. Потому что это от моих родных не осталось даже пепла. Правда, жив и здравствует отец… Вот уж кто – действительно за многое ответственен. Вот только с приходом новых хозяев жить ему вряд ли станет хуже. Скорее – наоборот. Пусть. Надо сделать то, что я должен, и дальше пусть будет, как будет. Перемирия ещё нет? Хорошо. Значит, лейтенант Кадзама Син ещё нужен. Влажная форма противно прилипает к телу. Я давно уже летаю в парадном обмундировании – вернее, в том, что от него осталось. Традиции… И небольшая дань памяти мне-прежнему, которому ещё было ради кого одеваться в увольнение.

Киоси собирается было с нами, но ему не на чем лететь: та груда металлолома, на которой он вчера сел, оторваться от земли неспособна в принципе, к тому же налёт у него совсем небольшой.

- Киоси… Пойми. У тебя есть мать и две младшие сестры. Их кто-то должен кормить. И кто-то должен помнить всё это! Нам же некуда возвращаться. Прошу, оставайся и расскажи когда-нибудь, как всё это было. Поступи в Императорский, в конце концов, чем не цель?- Уговаривал я порывавшегося бежать к тентам, в которых были замаскированы истребители, младшего лейтенанта. Не думал, что окажусь способен на такие речи в высоком стиле. - Тебе будут нужны средства – всё моё в твоём распоряжении. Сатору?

- Сейчас принесу свои карточки, Син.- Кивнул он мне. - И растолкаю кого-нибудь из технарей.

Киоси нервно сглатывает, вцепившись в рукоять вакидзаси. Лицо дёргается, и он кивает.

- И у меня будет небольшая просьба. Когда – нибудь, если будешь в Токио… Передай это.

Достаю из кармана небольшой конверт.- Адрес здесь указан.

- Ты же говорил, что у тебя никого нет?- Киоси недоумённо смотрит на меня.

- У меня действительно никого нет. Просто хочу отдать все долги.

- Хорошо.

Мы выкатываем наши машины в компании двух техников – самых неразговорчивых и угрюмых, из списанных по ранению солдат. Списанных, но пожелавших служить дальше. Они не станут ничего никому докладывать и помогут нам – свой собственный ад есть и у них. Самолёты полностью снаряжены. Козыряем друг другу – традиции… С рёвом запускается двигатель моего «Сидена», затем оживает машина Фудзито. Со стороны лагеря доносятся крики, кто-то машет фонариком. Поздно, не успеют. Если вообще будут торопиться. Выкидываю из кабины парашют – давно хотел это сделать, он мешает в тесной кабине, но не мог нарушить прямой запрет командира. Теперь запрещать некому – командир улетел в сторону Окинавы ещё утром, сразу после построения. Двигатель прогрет. Взгляд обегает приборы, руки привычно пристёгивают ремнями тело к жесткому сиденью. Вроде всё в порядке. Машу руками Фудзито, дожидаюсь ответа и захлопываю фонарь. Гаснет подсветка приборной доски. Теперь – полный газ и убрать тормоза. Кажется, что самолёт не взлетает, а погружается в воду. Тьма снаружи. Иду по приборам, и надеюсь, что мы сумеем найти друг друга после того, как пробьём облачность. Когда мне уже начинает казаться, что полёт в чёрную бездну будет длиться вечно, машина выходит из толщи облаков.  И небо снова обступает меня, подмигивая точками звёзд быстро наступающей ночи. Над горизонтом встаёт половинка луны – наша надежда рассмотреть противника. «Сиден» выныривает ниже и левее метров на пятьсот. Быстро сориентировавшись, пристраивается за мной следом. Главное – держать курс, поворачивать в строго рассчитанный момент. И тогда мы выйдем на них лоб в лоб. Начинает слабо кружиться голова – растёт высота. Надеваю кислородную маску. Кажется, что истребитель висит в пустоте. Никаких ориентиров. Только звёзды, серебряный свет луны, рокот мотора и секундомер, отсчитывающий время до маневра. Оглядываюсь – машина Сатору висит чётко слева-сзади, её силуэт едва заметен на фоне светлого неба. Проходит полчаса. Ещё час, и горючее закончится. Было бы обидно просто упасть в океан…

Вспоминаю про подарок Профессора. Достаю небольшой флакон, отламываю верхнюю часть, проглатываю ледяную студенистую жидкость. Раз уж неожиданно появилась возможность проверить его предположения, почему бы не попробовать? Никаких изменений в состоянии организма не чувствую. Впрочем, их и не должно быть…

Ещё четверть часа проходит, как песок сквозь пальцы. Фосфоресцирующие стрелки приборов показывают высоту в 9000 метров. Холодно, пальцы на штурвале в кожаных перчатках еле сгибаются. Фудзито покачивает крыльями, сближается со мной, указывает вниз. Всматриваюсь до рези в глазах, и замечаю ниже и впереди нас облако правильных очертаний, движущееся под углом к нашему курсу. Нам всё-таки повезло… Максимальный газ… Малый шаг винта… Замёрзший штурвал с трудом сдвигается вперёд. Ничего, сейчас всё оттает. Они ниже нас на 2000 метров. Идут правильным клином, на кабрирование, поэтому скорость около 400, охранение пока не обращает на нас внимания. Проходим над ними на высоте. Боевой разворот. Снижение. Снимаю оружие с предохранителя. Силуэты – B-29. Наверняка попадём в зону обстрела какой-нибудь оборонительной точки, их как игл у ежа. Атакуем концевую машину с кормового ракурса. Ага, вот и истребители из прикрытия. Поздно, не успеете. Даже на ваших F4U – не успеете. К «Сидену» тянутся искрящиеся нити трасс – прекрасное зрелище в ночном небе. Четыреста метров… Триста пятьдесят… Раскачиваю истребитель, затрудняя прицеливание. Пора. Выравниваюсь, пытаюсь навестись в кормовую турель. Добавляю красоты в ночное безумие. Сто метров… Попадание. Стрелок затыкается, давая возможность моему ведомому подойти чуть ближе. Несколько долей секунды Фудзито поливают огнём бортовые турели, но он упорно пытается попасть в плоскость летающей крепости. Попал. Двигатель начинает тлеть и внезапно взрывается, отрывая крыло, и гигантская туша бомбовоза, тяжело переворачиваясь, летит вниз.  Мы проскакиваем вперёд, летя фактически в строю армады, и стреляя в нас, стрелки попадают в соседние машины. Весь боекомплект вылетает одной длинной строчкой в борт летящей чуть правее громадины. Ведомого больше нет – горящий истребитель вспыхивает ослепительным шаром, на секунду ослепляя стрелков и даря мне ешё немного времени. Спасибо, младший лейтенант. Кажется, пришло и моё время? Разрешаю себе вспомнить. Мама… Каору-кун, младший брат, сестрёнка Айко… Вас убили такие же бомбардировщики. Но эти никого не убьют… Против воли знакомое лицо всплывает перед глазами, озорно улыбается. И ты прощай, Йоко. Пусть у тебя всё будет хорошо. В суете два впереди идущих бомбёра слишком сблизились. Этим я и собираюсь воспользоваться. Вспышки перед глазами, удар, ветер в пробитом фонаре не даёт дышать, по лицу растекается что-то тёплое. Приборная доска разбита в хлам. Газ-до упора. Я вижу их. Надо довернуть, руки с трудом проворачивают ставшую тугой рукоятку. Ещё попадания! Машина будто налетела на стену. Мотор работает, а значит… Борт перед глазами. Наша относительная скорость невелика, полторы сотни километров в час, но и этого достаточно. Вспышки, поглотившей обе летающих крепости, я уже не увидел. Великое Небо…

А ведь это совсем не похоже на тоннель. Это… Мысль схлопывается в точку и гаснет, как луч на экране выключенного осциллографа. И обретённое понимание тут же растворяется, исчезает в расслабленной отрешённости. Я пытаюсь вернуть его, вспомнить что-то очень важное… Я… Кто я?... «Икари Синдзи».  Цепляюсь за эту мысль, пытаясь вырваться из мутного, тошнотворного состояния небытия… «Икари Синдзи»… Эта мысль медленно, с трудом тянет за собой другую. «Пилот». Я пилот? Тьма расступается. Жёлтые волны накатываются из безграничной пустоты, закручиваются в воронку. Падаю вниз. Трассы, стремительные силуэты, тускло блестящая туша в прицеле. «Сиден»? «Нет». Люди отжимаются от вытоптанной поверхности плаца, небольшой человечек с дубиной подбегает и бьёт по спине за недостаточное усердие. «Это не твоё. Торопись. Время уходит». Не моё? А чьё же? Может, и не нужно напрягаться? Тут так хорошо, спокойно, если не сопротивляться… Надо просто дать утащить себя на дно. Назад. Небольшой конверт. Аккуратные строчки. «Мне жаль, лейтенант». Лейтенант? Слово гулко отдаётся в сознании, оно почему-то также важно, как собственное имя, как имя матери… Матери? Как её звали? Женщина в голубом кимоно наклоняется надо мной. Черты знакомые, но мне кажется, что это не она… «Ты не узнаёшь меня, Синдзи?» Черты лица плавятся, как воск, текут, и на меня смотрит мать – Икари Юй. «Синдзи?» Мама. Сознание мгновенно высветляется, и воспоминания обрушиваются на меня, как водопад. Ледяной. Столбик с небольшой серебристой табличкой. Отец, спокойно уходящий от меня по перрону вокзала. Опекуны. Запертая изнутри комната, плач в подушку. Плот, горящий фитиль. Образы меняются всё быстрее, каждый несёт с собой новую волну боли. Я хочу вернуться туда, где только что был… Это несложно. Но не могу, заставляю себя этого не делать. Потому что… Одноглазая ухмылка пожилого пилота. Виртуальные полёты. Огромный мир с высоты. Прибытие в НЕРВ, бой, школа, снова бой… Ева. Странная девушка с голубыми волосами. С каждым мгновением я обретаю себя, заполняю пустоту в памяти. Стоп. Что же было в начале? Это - не моё. Мне никогда не приходилось сидеть в кокпите N1K. Даже виртуальном. И испытывать на себе такие воспитательные методы – тоже, даже от опекунов. «Это моё. Я помог тебе… Немного». Почему? «Меня попросили». Кто? «Достойные люди». Мне чудится улыбка неведомого собеседника. «Мы с тобой похожи. Это и есть причина. Мы уже разговаривали, только ты этого не помнишь. Но то, что ты увидел сегодня, останется с тобой. Ладно, время истекает… Бывай, лейтенант».   Явственно чувствую дружеский хлопок по плечу. Подожди. Кто ты? Мне нужно узнать… Тянусь вслед за собеседником, ещё один только вопрос… Мгла расступается, ещё усилие, и я смогу… Один вопрос. Рывок- пространство звенит оборванной струной и проваливается куда-то вниз. Возвращается ощущение собственного тела. Пытаюсь вернуться назад… Но вместо этого окончательно прихожу в себя. И всё же - ответ я услышал. «Твоя мать – здесь. Она беспокоится за тебя».

- …Время смерти – 15:46. – Рядом какое-то копошение, я, похоже, лежу без одежды на чём-то жёстком. Где я? А, да… Всплывает в памяти бой, посадка, закрывающаяся дверь конвертоплана. Скорее всего, всё-таки в госпитале. - Ничего нельзя сделать, Мисато. – Знакомый голос блондинки-доктора. – Восемь минут отсутствует биоэлектрическая активность… Он умер.- Наступает тишина. Хм, кто это умер?  Прислушиваюсь к ощущениям. На удивление неплохо себя ощущаю – лёгкая боль в левой руке, ноют помятые перегрузками рёбра. И всё. После посадки было намного хуже. Самое главное – голова совершенно не болит. И усталость – будто грузчиком всю ночь проработал – как-то попробовал, потом весь день отлёживался, и понял, что такая подработка не для меня… Даже глаза открывать тяжело. Но надо. Сейчас соберусь…

- Пилотов осталось только двое. Это создаёт нам большие проблемы… Жаль, что полное сканирование я провести не успела – анатомические исследования дадут намного меньше…

- Рицко, заткнись. – Зло произносит Кацураги.

- Извини, Мисато. Я, конечно, старая циничная дура…

Кто-то подходит ко мне, шаги замирают рядом. Каблуки.

- Счастливой Дороги, Синдзи. – Еле слышно прошептал знакомый голос совсем рядом. Лёгкий запах духов.

- В смысле, госпожа капитан?- Открываю глаза и вижу совершенно обалдевшее, бледное и измученное лицо Мисато. Рядом что-то с грохотом разбивается. По привычке смотрю вверх – знакомый потолок.

 Мгновенная вспышка злости встряхивает и заставляет сесть. Из тела торчат какие-то страшно выглядящие иголки, присоски – к черту их. Начинаю искать, чем бы запустить в видеодатчик на потолке… И понимаю абсурдность своих действий. Так, надо успокоиться. Такого со мной раньше не было – я всегда контролировал свои желания  - по крайней мере, последние годы. Причина в видениях? На секунду снова оказываюсь там, среди желтоватой мглы безвременья. Кажется, я хотел узнать, какие сны видятся за пределом? Что ж, не зря говорят, что своих желаний надо опасаться. Мисато застыла надо мной в напряженной позе. За ней, в другом конце палаты – целое отделение медиков во главе с Акаги. По-видимому, они только что завершили какую-то работу и я уже догадываюсь, что это была за работа. Восемь минут? Ничего себе..

- Госпожа капитан! – Тёмные глаза смотрят на меня в каком-то ступоре. Кацураги пытается что-то сказать, но тут же умолкает, поперхнувшись.

- Синдзи… Синдзи, ты как себя чувствуешь? – Вопрос задан с непонятной интонацией. Неверяще-удивлённой. А она, похоже, загружена под завязку. Под глазами такие тени- никакой косметики не надо. Интересно, как Мисато потом приводит себя в обычное сногсшибательное состояние?

- В пределах нормы, мэм. Разрешите вопрос?- Кацураги внимательно вглядывается в моё лицо. Становится неуютно. Что она там нашла? Украдкой оглядываюсь в поисках хоть какого-нибудь зеркала. Ничего. Мисато вдруг встряхивает меня за плечи и радостно констатирует:

- Живой, сукин сын! Живой…

- Мисато-сан, рёбра, симатта! Виноват, мэм!

- Мисато, отпусти его!- Это вышла из ступора Акаги.- Но как… Ты же умер, сердце запустить не удалось, никакой активности… Включайте всё обратно. – Медики засуетились, ко мне подбежала медсестра и принялась прилаживать датчики на место.

- Госпожа капитан. Вы обещали меня избавить от этого. Простите, но я действительно чувствую себя нормально.

- От чего ты его обещала избавить, Мисато?

- Наш Синдзи не хочет валяться в госпитале. – Кацураги вернулась к своей обычной манере разговора.- И я ему действительно обещала… Так что извини, Рицко. Выглядит он вполне бодро, и не скажешь, что десять минут как умер… Поэтому если сможет – пойдёт домой.

- Но надо хотя бы пару дней убедиться, что он здоров, обследования…- Акаги смотрела на меня с азартом безумного исследователя. – Это невозможно. Столь быстрая ремиссия… Такой материал…

- Лейтенант, вы уверены в своём состоянии? – осведомилась Мисато.

- Вполне, госпожа капитан, мэм. Простите, а что вообще произошло?

- Если соблюдать хронологию…- Акаги хмыкнула, извлекла сигарету, щёлкнула зажигалкой... Нервно затянулась.- Ты использовал «берсерка» более полуминуты – при предельно допустимом лимите в пятнадцать секунд. Как ты умудрился сесть и оставаться в сознании какое-то время – вообще непонятно… Потом ты умер. С гарантией. А сейчас спокойно разговариваешь с нами. Ничего странного, как считаешь? Тебе лучше побыть несколько дней под наблюдением – так будет лучше для тебя же…

- Не вижу оснований для задержки моего подчинённого, Акаги-сан. – Официальным тоном произнесла Кацураги. – У вас есть два часа на контрольные  обследования, как это предусмотрено регламентом. Затем пилот Икари должен присутствовать на разборе прошедшей операции. Как и вы, кстати.

- Мисато, я вижу, ты хочешь о чём-то поговорить?- Акаги пристально посмотрела на свою подругу.

- Да, нам есть о чём.- Обе девушки вышли за дверь.

Следующие два часа состояли из одного непрерывного медобследования. Кацураги ушла почти сразу, ободряюще подмигнув мне на прощание. В ходе терзаний моего хилого тела я узнал следующее: «берсерком» до меня владела только Ленгли – пилот из Германии; его использование при коэффициенте синхронизации ниже шестидесяти процентов считалось невозможным; я стопроцентный труп, по непонятным причинам имитирующий здорового человека.

- Ты здоров.- Резюмировала Акаги, задумчиво тыча пальцем с зажжённой сигаретой в клавиатуру.- Начальник оперативной группы требовала отпустить тебя, и у меня нет оснований для отказа. Назначаю дополнительные обследования в течение месяца, дальше посмотрим. А теперь… - Блондинка щелчком отправила сигарету в сторону, наклонилась ко мне. Вглядываясь в глаза и четко разделяя слова, сказала: - Что ты видел? Все, кто оттуда возвращается, что-нибудь запоминают. Ты не первый. Это очень важно. Что. Ты. Там. Видел?

Против воли перед глазами снова замелькали силуэты самолётов, серебристое сияние ночи над океаном, песни в палатке… Чёрт, да она гипнозом владеет, что ли? Заставляю себя смотреть в сторону. Это непросто, оказывается.

- Не понимаю, о чём вы, Акаги-сан. – Ну да, поверит она. Акаги вздохнула, откинулась назад. Поправила сбившиеся волосы и вдруг улыбнулась. «Как удав» - мелькнула аналогия.

- Ты же ведь считаешь себя офицером? То есть извини, ты и есть офицер. Ты можешь думать обо мне что хочешь. И не поручусь, что это неправда. Но наукой в НЕРВ занимаюсь именно я. Больше почему-то некому. И моя работа служит Империи в том числе. Это надо не мне. Вернее, не только мне. Чем быстрее мы сможем понять, как функционирует чужая техника, тем быстрее она станет нашей. Всё, что с тобой происходит, связано с Евой. Поэтому, как бы там ни было… Прошу помочь. – Это Акаги сказала? Смена тактики, значит. Но ведь она права, симатта! Назвался военным – будь добр соответствовать.

- Только то, что смогу, Акаги – сан. Не личное. Я как будто прожил часть жизни другого человека. Так, будто на самом деле был им. Но сейчас помню только то, о чем я… то есть он… думал в тот момент, который я видел. Это Вторая мировая, август 45-го. В момент его гибели я снова вернулся сюда и ощутил себя тем, кто я есть.

- Отлично!- Неожиданно радостно воскликнула блондинка.- Значит, всё подтверждается… Спасибо, Синдзи, ты нам помог. Не меньше, чем когда завалил Ангела… Можешь отправляться  в душ. Форму сейчас принесут… Наверное. Не знаю, куда её задевали… Эй, Фумико! Помоги ему разобраться с одеждой. Душ прямо по коридору и направо.

После того, как я кое-как оделся (гипс в рукав кителя не влезал, поэтому пришлось одеть его на гусарский манер – на одну руку), выяснилось, что Акаги таки порядком задержала меня, и на разбор полётов отправился чуть ли не бегом – на ходу поражаясь, куда девалась усталость. Неожиданно появился зверский аппетит… С тоской подумалось, что совещания никогда меньше нескольких часов не занимают… Сзади пыхтел провожатый – знакомый сержант Макото. Он, похоже, на подхвате у Акаги… Что-то вроде офицера по особым поручениям. Вернее, сержанта.

Вам необходимо Войти (Зарегистрироваться) для написания отзыва.
Neon Genesis Evangelion и персонажи данного произведения являются собственностью студии GAINAX, Hideaki Anno и Yoshiyuki Sadamoto. Все авторы на данном сайте просто развлекаются, сайт не получает никакой прибыли.
Яндекс.Метрика
Evangelion Not End