Одним махом я отправил капсулу себе в рот и тут же попытался проглотить. Не получилось. Кацураги зачем-то вскрикнула и, вскочив, бросилась ко мне, крича что-то о технике безопасности.

Это произошло мгновенно, не оставив мне возможности ни удивиться, ни испугаться. Тьма. Тишина. Я перестал что-либо чувствовать, но вроде как продолжал думать. Это что – типа небытие? Нет, конечно, на рай или даже ад надеяться не стоило, но вот чтоб так просто и топорно, этого я как-то не ожидал.

Перед несуществующими глазами промелькнула, змеясь, белая лента. Что это? Тьма. Тишина. Я вдруг понял, что очень боюсь того момента, когда она промелькнёт снова. Так, когда начинает слегка подёргивать больной зуб, страшно, что следующий укол окажется невыносим. Лента промелькнула ещё раз, обжигающе белая. А потом я вдруг понял, что этого больше не повторится. На душе – а кроме души у меня ничего больше и не осталось – сделалось спокойно. Тьма стала не такой густой и беспросветной. Проявилось широкое светлое пятно, потихоньку заполонившее всё вокруг. На этом пятне вырисовались – тёмно-серые контуры на светло-сером фоне, будто нарисовано углём на льне, – фигурки людей и городской пейзаж. Кажется, это была детская площадка: на заднем плане многоквартирные дома, качаются пустые качели, совсем маленькие дети учатся ходить под чутким присмотром мам, дети постарше катаются вокруг меня на велосипеде. А я – я есть или меня нет?

Через само пространство – через льняную ткань, на которой углём нарисованы фигурки людей, - на меня полилась чёрная жижа. Беспросветно чёрная, как нефть, вытекающая впереди моего глаза, заливая всё светлое, что было в мире, проникая в самое сердце.

Синдзи закричал и проснулся. Он лежал на прохладном линолеуме; щека изрядно затекла. Синдзи перевернулся на спину, открыл глаза, сел. Вокруг - серый коридор. На полу зеленоватый линолеум в разводах, стены – пластиковые панели, по бокам – металлические двери. На потолке квадратные плафоны, рассеивающие свет. Коридор немного изгибался, поэтому он не мог видеть его конец. Очень чистенько, как в фантастическом фильме, но в то же время всё это явно настоящее. А то, что произошло ранее? Льняной мир и чёрные кляксы – явно иллюзия, не могло такого быть в реальности. Токио-3 – тоже, нельзя этого не признать. Там всё такое нереальное, кислотных цветов и вместе с тем словно бы чёрно-белое. А подвал в старом Токио? Нет, это тоже был сон, и он тоже вспоминается, как в тумане. Но если вся жизнь была сном, то что же тогда есть реальность?

Синдзи встал и взялся за ручку ближайшей к себе двери. Та с готовностью повернулась, но сама дверь открываться не захотела. Присев на корточки, он разглядел в тёмной дверной щели блестящую металлическую полоску. Заперто. Юноша проверил несколько соседних дверей – они также были закрыты.

Тут он спохватился, осознав, что он ведь одет во что-то, и начал судорожно разглядывать и ощупывать свое одеяние. Оно включало белую рубашку, чёрные брюки, подпоясанные чёрным же ремнём, и опять-таки чёрные башмаки. Расстегнув ширинку, Синдзи обнаружил, что носит светло-серые боксёрские трусы, а, подтянув брюки вверх, увидел белые носки. Нагрудный карман оказался пуст, в левом кармане штанов нашлась одинокая потёртая монета достоинством десять йен 1997-ого года чеканки.

Что ж, одежда настоящая и коридор настоящий. Двери, по-видимому, все заперты, так что имеет смысл пойти по коридору, поискать, куда он приведёт. Синдзи встал и пошёл. Кажется, в ту сторону, в которую были направлены ноги, когда он проснулся. А может, и нет: просто надо было выбрать какое-то направление, и юноша отправился, куда глаза глядят.

Шёл он довольно долго. Ничего в коридоре не менялось и совершенно одинаковые двери проплывали по бокам. Иногда он пробовал наугад потянуть или толкнуть какую-либо из них, и все были закрыты. Когда прошло минут пять, Синдзи задумался о том, что возможно коридор замкнут, и он нарезает круги. Надо было оставить какую-то метку. Парень достал монетку, повертел в руке. Нет, так-то неясно, на что она понадобиться может, но вдруг она не зря в кармане лежит? В итоге Синдзи разбежался и, прыгнув, чиркнул по линолеуму краем башмака. Полоска вышла более или менее заметная, так что он, удовлетворённый, продолжил путь.

Впрочем, уже спустя несколько минут стало ясно, что коридор не замкнут: если раньше он ощутимо забирал вправо, то теперь искривился зигзагом влево. Лабиринт какой-то. А потом - ещё удивительнее – попалась дверь не со стандартной простенькой ручкой, а с чем-то ажурным, украшенным узорами, кажется, даже с львиной головой. Синдзи кинулся к этой двери, начал дергать туда-сюда, но она также была заперта.

Пришлось снова направить свои стопы в прежнем направлении. Через некоторое время попалась ещё одна ажурная ручка, и по-прежнему дверь была заперта. Парню пришла в голову, казалось бы, очевидная мысль: а может, просто позвать?

- Есть здесь кто? – эти слова едва смогли сорваться с языка. Получилось хрипло и почти не слышно. - Есть здесь кто?! – спросил он чуть громче и на том счёл попытку засчитанной.

"А всё-таки, кто я такой? Токио-3 - сон, подвал - сон, что же не сон?" - по всему получалось, что не-сном было только раннее детство Синдзи, времена до Второго Удара, когда мама была жива, а отец ещё не пропал. Он помнил эти времена кусками, но чётко. Всё же, случившееся после Удара хоть и составляло единую линию, но казалось очень размытым.

Коридор повилял ещё чуть-чуть, и впереди обнаружились изменения. Через три двери впереди освещение делалось намного тусклее и имело синевато-фиолетовый оттенок. Стены тонули в тени, и определить цвет не представлялось возможным. Дверей в той части коридора не было вообще. Честно говоря, идти туда парню было жутковато.

Синдзи, однако, подумал о том, что ему придётся тащиться назад к исходной точке и искать что-то в противоположной стороне коридора. Лень победила страх, и юноша ступил в затемнённую зону. Кажется, ничего особенного здесь нет. Он двигался дальше, и светлый участок скрылся за очередным изгибом. Потом коридор изогнулся ещё раз. Он упирался в дверь, перед которой лежал странный предмет неопределённой формы, слабо светившийся зеленоватым. Синдзи услышал высокий заунывный звук. Ему захотелось обернуться и скорее бежать в светлую часть коридора, оставшуюся позади, но он заставил себя идти вперёд. Освещение становилось лучше, стены получали больше света. Нет! Теперь они светились сами по себе! Нет! Они делались прозрачными.

Стены исчезли вовсе, а коридор превратился в мол. Воздух наполнился грозным рокотанием прибоя и запахом морской волны. День был пасмурный, свинцовое море пенилось и бугрилось волнами. Мол был узкий, длинный и обветшавший, а волны величественны и стремительны. Предмет лежал в начале мола, там, где он упирался в скалистый берег крошечного острова. Кажется, это была нефритовая шкатулка. Синдзи обернулся и увидел позади себя лишь грозный и холодный серый океан.

Всё было донельзя реальным: ветер пронизывал холодом и обдавал ледяной водой, бежать было некуда, идти было некуда, точнее можно было в одном направлении. Правда, недолго – островок был совсем крошечным, размером с футбольное поле. Так, булыжники из моря торчат, где там укроешься? Да и от светящегося нечто на его пути ждать чего-то хорошего не приходилось.

Но Синдзи продолжал идти. Потому, что стоять было холодно, и потому, что он словно утратил контроль над своим телом. А волны делались всё выше и выше и, захлёстывая мол, уже окатывали парня с головы до ног. Какой же нестерпимый холод. Синдзи понял, что не может больше стоять - его просто сорвёт ветром в пучину. Юноша упал на линолеум - а под ногами был всё ещё линолеум и, как ни странно, он ничуть не скользил. Шкатулка начала мерцать. Синдзи пополз к ней, обдирая кожу на костяшках пальцев, пополз против своей воли, которая омертвела от этого жуткого сияния. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что предвестником шкатулки была радиолярия. Это было слово из другого мира, оно означало то, что Синдзи силился забыть и пытался вспомнить одновременно. Он понял, что перед ним – ключ, который откроет нужные двери и даст ответы на его вопросы. Он должен заполучить этот предмет.

И тут шкатулка начала испускать лучи – зелёные тонкие линии, направленные во все стороны. Эти лучи словно бы вовсе не принадлежали этому миру, а были нарисованы поверх него. Для них не было никаких преград – ни стены дождя, ни толщи воды, ни твёрдости камня. Один из лучей угодил Синдзи в руку и прошил её насквозь. Синдзи растянулся ничком и завыл, от боли и страха на глаза наворачивались слёзы. Ощущение было, словно кисть прострелили струёй жидкого азота. Оно не пропало, когда луч погас – наоборот, казалось, что через образовавшуюся каверну вытекает в окружающее пространство жизненная сила. А тело продолжало жить своей жизнью, загребая руками и ногами, ломая кости на пальцах, оно ползло к заветной шкатулке. Синдзи поднял голову и с покорной ненавистью уставился на свою цель. Следующий луч прожёг ему левый глаз. Теперь жизнь вытекала напрямую из мозга. Теперь он видел слева не шкатулку и не тьму – перед глазом на голубом фоне колебалась жёлтая линия, похожая на кардиограмму.

Наконец, парень потерял сознание.

Некоторое время казалось, что я помер или ослеп, но это было не так. Из всех чувств, как и полагается, первым очнулся слух. Неподалеку от меня раздался рассерженный женский голос:

- У меня в подчинении несколько десятков идиотов, которым нельзя поручить никакого дела, хоть чуть-чуть требующего приложения мозгов. Даёшь им самые простые распоряжения, и они всё делают неправильно. Я думала, что хоть на лучшую подругу положиться смогу.

- То, что я твоя подруга, не означает, что мне можно совать смертельно опасные препараты с инструкцией на отвяжись и думать, будто я сама всё правильно нафантазирую. Ты понимаешь, что я его чуть не угробила? - о, да это ж Мисато. Кажется, я вернулся домой.

- Вот именно, ты его чуть не угробила. Я это очень хорошо понимаю, получше твоего. Ты его покормила перед тем, как пилюлю давать? Нет. Сказала ему что-то? Нет.

Этак они долго могут дискутировать, надо как-то дать знать о себе. Я попробовал пошевелиться. Всё тело изрядно затекло и вообще ныло, как наутро после тяжелой физической нагрузки. Вообще же я понял, что лежу на спине, на упругой, но не мягкой поверхности, примотанный к ней ремнями. Попытался разлепить веки. Получается не без труда, но тут же приходится зажмуриться вновь: в глаза бьёт режущий свет рефлекторов. Тут я осознал ещё одно: воздух в помещении буквально пропитан запахом больницы.

Я попытался сказать что-нибудь, но из груди вырвался лишь хрип. Тем не менее, этого оказалось достаточно.

- Синдзи!

- Опа, пациент очнулся. Так, Икари-кун, лежим спокойно, не двигаемся.

Чьи-то прохладные руки принялись, ненавязчивые, но цепкие, гулять по моим конечностям, отсоединяя крепления и датчики. Датчиков, кстати, было больше, чем я думал. Кажется, даже иглы в меня в паре мест воткнули. Моя кисть оказалась стиснута ещё одной рукой – горячей. Мисато-сан - больше некому.

- Эй, пациент, мы почему глаз не открываем?

Я попытался ещё раз открыть глаза и снова встретился с режущим светом рефлекторов. Вокруг этих огней, как ночной мотылёк, крутилось женское лицо в обрамлении золотистых волос. Разглядеть его черты не получалось.

- Икари-кун, ты опять сознание теряешь?

- Да нет. У вас огни яркие.

Блондинка неодобрительно хмыкнула, но всё же сдвинула рефлектор так, чтобы он не слепил глаза. Затем ещё немного поколдовала над датчиками.

- Встаём, пациент. Вон, чаю тебе попить надо.

Я сел на кушетку, осмотрелся. Моему прищуренному взгляду предстал типичный больничный кабинет. Лежалка для меня, стул у противоположной стены для моего опекуна и массивный стол со всякими приборами и прочими хреновинами для хозяйки. Блондинка копошилась над не пойми какой аппаратурой, Мисато-сан сверлила меня таким взглядом, что я не выдержал и сказал:

- Да всё со мной в порядке.

В углу, на небольшом столике, действительно стоял чайник с чашками. Я встал, накинул обнаруженный рядом халат (до этого я был голый; смущаться данному факту сил не нашлось), пошёл к столу, медленно переставляя ватные ноги, и вскоре уже прихлёбывал из чашки. Чай был заварен по-гайдзински: с добавлением совершенно педерастических доз сахара. Мисато хранила молчание, и это начинало меня нервировать. Между тем, сахар понемногу возвращал мне силы: конечности сделались уже не такими ватными, да и в голове прояснялось. Потихоньку я начинал задумываться о том, куда я попал, и что со мной будут делать. Итак, я схарчил эту дряную пуговицу и словил дикий приход, да так, что загремел в больничку. Или нет? Это, по идее, та самая институтская подруга Кацураги, написавшая таблетку. Было бы здорово одной из них объяснить мне происходящее.

Блондинка, похоже уловила моё настроение. Она села у стола вполоборота ко мне и заговорила.

- Что ж, Икари Синдзи-кун. Меня зовут Рицуко Акаги, я заведую четырнадцатой лабораторией института "НЕРВ". В настоящий момент моей обязанностью является наблюдение за твоим состоянием. Пожалуйста, опиши мне свои ощущения начиная с того момента, как ты принял таблетку. После этого я обязательно отвечу на все твои вопросы, - а вот это очень правильная фраза.

Что-то подкупило меня тогда в ней – может быть, доброжелательное спокойствие? А ещё мне хотелось кому-то выговориться, рассказать о своих кошмарах. Я начал вспоминать про темноту, про белую ленту, про двор, нарисованный углём на льне. Акаги задумчиво слушала, изредка кивая, когда мой рассказ замедлялся.

- Хорошо, теперь моя очередь. Для начала, что ты знаешь о Втором Ударе? – задала она вопрос, когда моя история подошла к логическому завершению.

- Рицуко-сан, Вы...

- Речь не о твоей биографии. Я имею в виду, что ты знаешь о том, как это произошло.

- Ну... - я призадумался, пытаясь относиться ко всему произошедшему безэмоционально, - русские пробурили дыру в антарктическом льду и добурились до озера Советская. Ну и – произошёл Второй Удар.

- Хорошо, - Рицуко подбадривающе кивнула, - как это произошло?

- Эээ, в общем, большая часть населения погибла, а те, кто выжил, могут жить только здесь.

- Почему?

- Потому что Токио-3 позволяет удовлетворять потребность в еде и питье.

- И как ты думаешь, Синдзи, почему так получается?

- Ну, эээ... Мы едим в виртуальности, и нашему телу кажется, что оно насытилось.

- А что же реальность? Твоему телу кажется, что оно насытилось, но ведь это не так. Ты веришь, что сила человеческой воли такова, что оно может обходиться вообще без энергии? Что если научиться, то можно просто сказать себе "я сыт" и ты волшебным образом действительно сделаешься сыт?

Рицуко говорила, и по мере того, как она говорила, её лицо делалось всё печальнее. Кажется, гипотетическая возможность насыщаться усилием мысли нагоняла на неё тоску.

- Да, было бы здорово сказать себе "я выпила пива" и тут же опьянеть, - подала голос мой опекун. – Или...

Акаги повернула голову в направлении Мисато, и та тут же умолкла.

- Знаешь, Синдзи-кун, получается, что твоё тело черпает энергию из своих внутренних ресурсов. На самом деле, оно ничего не получает извне, а лишь растрачивает себя. И постепенно хиреет, приближаясь к смерти.

Тут уж тоскливо сделалось мне. И вправду, разве возможно что-то иное? Я и так знаю, что проживу ещё лет пять, не более того. Или меньше? Год? Месяц? Неделю?

- Послушайте, Акаги-сэнсей. Если вы хотите мне что-то рассказать - говорите. Не надо меня мучить, я и так умученный.

- Хорошо, - Акаги обернулась к Мисато, - Видишь? Вечно вот так. Они только кушают и совершенно не хотят задуматься. - Кацураги изобразила скульптуру "я тут не при чём". - Ладно, - теперь блондинка снова обратилась ко мне. - Не бери особо в голову то, о чём мы говорили только что. Токио-3 работает по-другому, жаль мы сами до конца не знаем, как.

Рассказываю по порядку, так что постарайся слушать внимательно и не перебивать. 21 декабря 2012 года бур достиг поверхности озера Советская под двух-с-половиной-километровой толщей антарктического льда. Озеро было изолировано в течение нескольких десятков миллионов лет. Давление там было нехилое и наружу сразу попёрла вода. Точнее не совсем вода – у нас это вещество проходит под обозначением "LCL". При контакте с внешней средой оно начало спонтанно переходить в газообразное состояние. Давление от этого возросло ещё сильнее, и струя LCL, пробив все барьеры в буровой шахте, вырвалась наружу. Мороз там был градусов семьдесят, поэтому вещество превратилось в облако микроскопических кристаллов. Это облако накрыло станцию и начало расползаться над Антарктидой. В такой среде не может жить вообще никто – экипаж "Советской" погиб, кроме нескольких эвакуировавшихся, - она сделала паузу, словно чего-то ожидая. Ничего, однако, не произошло, и Рицуко продолжила: - Остальные станции спешно эвакуировали. Фронт смертоносного тумана, - кстати, туман этот был зеленовато-жёлтого цвета, - распространялся на пятьдесят километров в день. Тогда мы и начали пытаться со всем этим разобраться, начали исследовать свойства LCL. Если будет интересно, могу потом дать материалы исследований – обнаружились довольно любопытные эффекты.

Интересно мне не то, чтобы не было, но пока полученной информации хватало с избытком, и мозг силился её переварить. Так что я на всякий случай нахмуренно кивнул.

- ...В общем, через пару недель облако выбралось за пределы вечного холода, и вещество стало переходить в форму воздушно-капельной взвеси. Цивилизация, кстати, уже к тому времени начала потихоньку рушиться: истерия, общественные беспорядки, обвал бирж. Религиозные фрики повылезали – нашествие Гога с Магогом и всё такое прочее.

А потом – Огненная Земля. Мне тогда было девятнадцать, но мама в этом участвовала. Потом рассказала. Почти все сбежали куда подальше, остались старики, сумасшедшие и совсем уж безбашенные мародёры. И команда учёных да военных из миссии ООН. Двадцать человек, каждому выдан защитный костюм и недельный запас сжатого воздуха...

Прости, заговариваюсь. В общем, оказалось, что в жидком виде LCL непосредственной опасности для организма не представляет. Однако из-за темноты там переставали расти растения, и как следствие постепенно загибалась вся экосистема.

Люди бежали к экватору и на север, гибли в давках и спонтанных конфликтах. В общем, за два месяца LCL заполонила всю планету, за четыре – уничтожила все государства, за полгода – разрушила человеческое общество.

В углу пошевелилась Мисато. У меня отчётливо кружилась голова.

- А потом - Токио-3. Вообще, системы виртуальной реальности тогда уже вполне себе существовали. Прорыв произошёл примерно в середине победоносного шествия LCL по планете, благодаря одной женщине из Брисбена, что в Австралии. Она была пользователем местного виртуального пространства и смогла спонтанно войти в него, подключив нейроинтерфейс к своей голове, - доктор сделала торжественную паузу, - но по рассеянности забыв при этом подключить его к сети. Неизвестным образом нео-атмосфера могла передавать информацию. А самое главное – насытившись или выпив воды в виртуальности, человек, находящийся в LCL, оказывался сыт и в реальном пространстве. Значит, субстанция может передавать не только информацию, но и энергию, и материю. Механизм этого – самая большая загадка. Для исследования феномена была сформирована группа "Гехирн" – в основном, из сотрудников токийской лаборатории искусственной эволюции. Её возглавил Икари Гэндо. Твой отец.

Спазм был неожиданным и сильным, моё тело, как это обычно бывает, согнуло пополам, но на накрахмаленном халате осталась полоска зеленовато-жёлтой субстанции. Я обхватил руками колени, подспудно отметив, что успел запахнуть халат и порадовавшись этому факту. Организм пытался блевать, но блевать было решительно нечем.

- Ну что, доумничалась? – вне поля моего зрения рычала на подругу Мисато. – Сказки Венского леса рассказывать? Сама же мне пеняла, он за весь день не ел ни черта! А она его чайком!

- А это, дорогая моя, изначально ты постаралась, - блондинка  ничуть не изменилась в голосе. – Ничего страшного, главное – что оттуда вернулся. Но сейчас ему лучше поесть и отдохнуть.

- Синдзи-кун, ты как?

Спазмы прекратились. Я сделал несколько глубоких вдохов и показал Кацураги палец. Большой, хотя и хотелось средний.

И вот я снова в машине Мисато, теперь уже – двигаясь из точки "Б" в точку "А", то есть к себе домой. Вернее - к ней домой. На этот раз – в сознательном состоянии, что не может не радовать. Выяснение дальнейших приключений отряда "Гехирн" под предводительством бравого капитана Гэндо мы с подругой Кацураги отложили до следующего чаепития. Мне хоть и тоскливо, но понемногу прихожу в себя, в своё привычное неадекватное состояние. Настроение в полном нуле, неимоверно хочется жрать (и впрямь оклемался, видать). Англичанка даже заехала на какую-то заправку, я подумал, бензин выкатала; смотреть было лениво. Оказывается, накупила мне бургеров. Принципиально есть не стану. Хорошо, хоть недолго приставала со своим фаст-фудом. И опять молчанка. Чувствует мою обиду, видать. Понимает, что была неправа. Конечно неправа, овца дурная!

- Мисато-сан, - вяло окликаю её, глядя в окно.

- Да, Синдзи-кун? – за дорогой следи, блин.

- Так зачем всё-таки был весь этот сыр-бор? – произношу я длинную фразу, и мне делается противно от того, что я так много слов адресовал ей. – Я вам зачем? Вместо кроля, опыты ставить?

- Нет, Синдзи-кун. Для того, чтобы исследовать эту реальность и узнать настоящие возможности человека в ней.

- А что, у вас совсем с персоналом туго, - короче, "англичанка" – это только прикрытие, ясно же, - что детей в расход пускаете?

- Нет, - этот её уставший голос. Хватит! – Твоя проекция... она особенная. Благодаря твоему отцу. Больше может рассказать Рицуко, но ты можешь пойти по его стопам и попасть в Токио-4А, если он действительно существует.

О, здорово, я избранный. Нео, мать его.

- Мисато-саа-ан.

- Да?

- Почему вы не сказали, что со мной будет, когда я съем таблетку?

- Потому что ты бы никогда не согласился этого сделать, - и я наконец-то слышу жёсткость в её голосе.

- Вы удивительно проницательный человек, Мисато-сан, - выплёвываю я со злобой, гораздо грубее, чем следовало бы.

К чёрту.

Когда мы подъехали к дому, я молча забрал пакован с бургерами с заднего сиденья, и, обогнав Кацураги, пока она парковалась, первым оказался в квартире. Молча проследовал в свою комнату и заперся там. Хотя вот после лаборатории руки помыть-то не мешало бы. Ладно, быстро обернулся, англичанка вроде до сих пор не заходила. Курит там, что ли. Снова в комнату – набивать желудок и думать. О, здесь даже бульон есть, это мне сейчас весьма кстати, жаль, уже чуть тёплый. Блин, закрыться на этот раз забыл, а задницу поднимать с кровати лениво. Ладно, потом закроюсь. Фух.

     Что и требовалось доказать.

     Нет в мире, ни обычном, ни выдуманном, добреньких тетёнек, которые за здорово живёшь поселяют тебя к себе и нянчатся, одаривая лаской и заботой. Каждый преследует собственные интересы, и пора бы к этому уже привыкнуть и куда-то деть эти давно треснувшие розовые очки. Вот что в нынешней ситуации хорошего, единственное - пропала неопределённость. Тебя хотят использовать, банально поиметь, Синдзи Икари-кун, так что крепись и смазывай очко вазелином. Как там обычно советуют - расслабиться и получать удовольствие? Так, попробуем найти в происходящем какой-то позитив. Мм. Эээ. Ууу. Абырвалг. Вообще полный ноль. Ах да, я теоретически могу ворваться в бордель своего папаши с блэкджеком и шлюхами и тусить там до конца времён. Ну если меня преждевременно не спишут в расход, конечно.

     Блин.

     Совершенно не хочется забивать голову всей этой ерундой, она же информация, которую на меня вывалили - и ведь наверняка половину недосказали, а другую переврали. Хочется наоборот, проветриться. Сбежать куда-нибудь, забиться в угол. Улечься спать. Желательно вообще в спячку впасть, просыпаться только, чтоб жрать и срать. Косить под мальчика-дауна, недоумённо так на Мисато: чего ты хочешь от меня, курица? И слюну ещё пускать для большей правдоподобности, во! Да тут с ходу уснёшь разве. Вот я сейчас лежу, допустим, ворочаюсь - каждый нерв предельно напряжён, такое ощущение. То в холод, то в жар бросает; глаза закроешь - веки дрожат. Непроизвольно сокращаются мышцы на левой руке. Сердце стучит, вибрирует, как на танцполе. Барабан дебильный. Вот такие вот отходняки от наркоты, деточка! Кому рассказать - не поверят.

     Ладно, переползаем за комп. Что там у нас есть отвлечься? Почитать-посмотреть-поиграть-подрочить. Вот игрушки лучше всего: можно упарываться до полного посинения, пока нервная система не начнёт отказывать, потом только до кровати доползти - моментально срубит. Так если часов двенадцать рубиться, рассудок уже отказывается понимать, какая вокруг реальность вообще. Бах! - стратежки: ты какой-нибудь инфернальный владыка, под твоей дланью мириады миньйонов, посылаешь их на погибель мирным селюкам, зловеще, раскатисто смеясь. Сдохните, суки, во славу мою! Бах! - ролевые: и тут ты благородный лыцарь, с выпиленным за ненадобностью упрёком, ради великой справедливости по ночам обносящий жилища неписей, чтоб разжиться на кошерный шмот. Прокаченный шмот - признак благородства: именно он помогает в конечном итоге завалить дракона и освободить-отлюбить принцессу. Бах! - стрелялки: бах! бах! бах! Ты будешь Мисато - ты сама-то там была, в зазеркалье, а, овца? Бах! Ты - той стрёмной блондинкой, как там её, мать её; ишь чего удумала, на детях опыты ставить, Бах! Ага, а вот и мой нерадивый папаня, ну получи... Из ракетницы! Ба-аах!

     Бах! - вот это меня накрывает, на помощь, хоть кто-нибудь... Таскете...

     За окном уже темнеет, когда я прихожу в себя. Может, небо просто затянуло тучами, хотя шума дождя не слышно. Пытаюсь откопать мобильный, обычно я кладу его у изголовья. Шестнадцать - девятнадцать. Ох ёлки... Судя по всему, я просидел перед монитором до самого утра, а потом действительно вырубился. Подробностей не помню. Уснул ли я сам? Выходил ли в реал? Лежу я под одеялом, в нижнем белье. Надеюсь, что сам уснул, а не Мисато раздевала. Дурное такое состояние, когда сбиваешь привычный ритм. Подхожу к двери - незаперта. Хьюстон, у нас проблемы. Если бы я отключился из Токио-3, непременно бы перед этим заперся. Выходит, я часов сорок не покидал виртуал. Срочно привести себя в порядок и отсоединиться! С огнём же шутишь.

     Умываться холодной водой спросонья - лениво и противно. И, как ни странно, холодно. К счастью, это всё - только сперва. Просыпаться ближе к вечеру - тоже отнюдь не здорово. Потом никакого желания что-либо делать. Делать, блин... Завтра же понедельник, и нам задавали реферат по какой-то там литературе, кажется, зарубежной. А я про уроки ни сном, ни духом. Вот почему между воскресеньем и понедельником не вставить ещё один выходной?!

     В кухне горит свет. Мерзость-то какая. Мне бы туда зайти, хотя бы водички попить. Не водопроводную же хлестать - а язык скоро к нёбу присохнет. Но там горит свет, и там должна находиться Кацураги. Её я предпочёл бы не наблюдать как можно дольше. И какого чёрта ей, спрашивается, там сидеть? Может, пытается что-то приготовить, я-то эти дни ваньку валял? Ну ладно уж.

     Свет бьёт по глазам, и я снова чертыхаюсь про себя. Вспоминаю лабораторию. Мисато сидит за столом и копается в своём планшетике, мало ей прочей квартиры? Хорошо хоть на меня внимания не обращает, а я сейчас - наверняка, та ещё картина. Пытаюсь обогнуть её по максимально большему радиусу. Англичанка и впрямь сварганила нечто относительно съедобное, потому что запах этого нечто бьёт в ноздри. Я понимаю, что хорошо бы не только выпить воды, а и схарчить что-нибудь более существенное. Только пока она сидит здесь - дудки!

     - Возьми себя в руки, тряпка! - зло произносит Мисато, когда я поворачиваюсь к ней спиной, чтобы набрать воды из фильтра.

     Цок-цок. Это у меня от неожиданности стакан колотится о краник.

     Шаблоны трещат по швам.

     Я оборачиваюсь к ней, абсолютно ничего не понимая, может, мне послышалось? Побочные эффекты от пуговицы продолжают меня терзать? Но нет, англичанка буравит меня сердитым взглядом, как будто я в чём-то перед ней виноват, а не наоборот. Горечь, обида, несправедливость, злость...

     Да она там что, совсем охренела?!

     - Кацураги Мисато-сан, как вы смеете... ко мне такое... после того, как я... вы...

     Жаль, я не умею пускать молнии из глаз. Натурально испепелил бы мегеру.

     - Так-то лучше! - ухмыляется она в ответ. - Я уж думала, ты натурально разрыдаешься, как девчонка. Зашёл сгорбленный, с опущенными плечами... Доброе утро!

     Я ничего не могу из себя выдавить. Ни слова.

     - Ладно, Синдзи-кун, - Кацураги откидывается на спинку стула, забрасывает ногу за ногу, - побесился вчера - и хватит. Меня лично не радует твоё подспудное желание себя угробить. Так, знаешь ли, проблемы ещё никто не решал. Так что пока не поешь - из кухни не выпущу, - мой опекун машет рукой за спину, указывая на дверь.

     Её методы работы с молодёжью меня когда-нибудь доконают, точно говорю. Выпью-ка я для начала воды...

     - Тебе сейчас нужно много глюкозы, - преспокойным тоном продолжает она, - я тебе приготовила это - как его - кимчхи, из бобов. Много специй не клала. Ну и творожную запеканку с черносливом на десерт, надеюсь, понравится.

     Мисато улыбается. Да, надеяться на то, что блюда в её приготовлении кому-нибудь понравятся - необычайно смело.

     - Вы умеете готовить, Мисато-сан? А давно? - пытаюсь отшутиться я.

     - Вот пока ты залипал в игрушки - училась, - беззлобно парирует она. - На самом деле, ничего сложного, в интернете полно рецептов. Великая штука - этот интернет, - вот Кацураги снова кривляется.

     - Мисато-сан, если мне станет плохо, обещайте, что не повезёте меня снова к своей докторше-подруге.

     - Клянусь всеми её четырьмя кошками.

     Так, мой стакан уже пуст. Рискнём попробовать это апчхи.

     - Ты на самом деле вовремя проснулся, еда как раз настояться успела. Да, я имбирь не клала.

     На первый укус съедобно. А ну, как прикинуться, что поперхнулся или отравился? Но это уже совсем паясничанье будет. Хотя блюду явно недостаёт остроты, пресновато - даже для голодного меня. Для рецепта из интернета, впрочем, сойдёт. Кацураги не так уж и безнадёжна. Просто ленива до жути.

     - Синдзи-кун, если хочешь, - нотки серьёзности проскакивают в её голосе, - можешь завтра не идти в школу. Скажу, что тебе нездоровится. Если это так?

     - Мисато-сан, вы о чём? Я бодр и полон сил. Особенно, если исключить из моего рациона на время запрещённые препараты.

     Англичанка улыбается. Такой мягкой, немного печальной улыбкой. Ставлю половину своей запеканки, что ещё и думает при этом "Молодец, Синдзи!"

     Ай да Синдзи, ай да молодец я.

     - Мисато-сан, а с чего вы взяли, что в кимчхи может взяться глюкоза?

     - Так ведь это, - состроила она удивлённую гримасу, - бобы. Ну, по телевизору так сказали.

     - Хм. А они это точно не про какао-бобы?

     - Блин морской, - теперь её лицо отчётливо так говорит мне: не смотри на меня, как на дуру!

     - Ну тебе хоть понравилось?

     - Безумно вкусно. Пожалуй, я даже готов поступиться местом на кухне вашим кулинарным талантам.

     - Эй, не умничай мне тут.

     Закончив кухонный размен любезностями с Мисато (всё-таки, уникальная она женщина), я вернулся к себе, выковыривая языком застрявшие в зубах куски запеканки. Пора было заняться делом. Раз уж я вызвался завтра посетить школу, нужно было хорошенько потрудиться и нагрянуть туда во всеоружии. О, а это что у нас такое? Телефон, который никогда не звонит? Интересно, у кого взялся мой номер?

     - Да, я слушаю.

     - О, Икари, здарова. Это Кенске, твой одноклассник.

     - Кенске? – странные чувства накатили. Смешанные. – А ты откуда мой номер достал?

     - Да так, поковырялся в школьной базе данных, - на том конце провода довольный смех. – Не, ты звиняй, но по-другому - никак было! Я тебе вон сколько сообщений на мыло отправил и в скайп. Ты бы хоть ответил.

     - Ага... Так что ты хотел, говоришь?

     - Да у меня батя в дежурство ночное заступил, а мать поздно вернётся. Го к нам с Тодзи, в "Мортал" зарубимся, а то я уже устал его выносить всухую, - Айда снова глупо заржал, а на фоне его смеха раздался недовольный возглас Судзухары. – Ну или не обязательно в него, чё-нить придумаем, - поспешил поправиться четырёхглазый.

     Кто-то, похоже, прям горит желанием меня видеть. Им настолько наскучило постоянно тусить друг с другом? Забавные у меня друзья появились, судя по всему.

     - Оно-то вариант зашибись, конечно, - делаю паузу, - только на завтра нам же реферат задали по зарубе, - "за-за-за" какое-то получилось. – Я вообще не начинал.

     - А, да забей ты! Две минуты – и будет тебе реферат, уникальный! Чего только из сети выдрать нельзя, - он настаивает.

     Заманчиво-то как. И отказывать неудобно - вдруг больше не позовут? И соглашаться – подставлять Мисато. Да, она меня сама вчера обманула, и ещё полчаса назад я её ненавидел лютой ненавистью. Но всё-таки она заботится обо мне. И насчёт того, что не стал бы я пуговицу глотать, зная, что мне предстоит – правду сказала.

     - Ну так как? – похоже, время на обдумывание истекло.

     - Знаешь, Кенске, я пожалуй пас. Давай в другой раз, а?

     - Ну смотри, Икари. Наше дело – предложить. Надумаешь – звони.

     - Да, конечно. Замётано.

И я кладу трубку, понимая, что мне предстоит сейчас часа четыре ломать зубы о гранит науки – причём, это только по одному предмету. А кто-то будет рубиться в шпилки, и с этим кем-то у меня был отличный шанс сдружиться. Но я снова стараюсь не подвести Мисато-сан, ведь в кого-то же должен верить человек, слишком слабый, чтобы поверить в самого себя? Мне нужны её внимание и забота, всем они нужны, и я буду жить дальше и надеяться на лучшее, ведь дальше просто обязано быть лучше, правда?

Чушь собачья. Дальше будет только хуже. Гораздо хуже.