5. АЯНАМИ РЭЙ

Лишь чуть-чуть, всего несколько секунд могу я видеть ту, из-за которой мне пришлось появиться на свет. Она смотрит на меня несколько мгновений и, не выдержав, отварачивается. В эти мгновения я уже не чувствую к ней презрения или отвращения. Наоборот, кажется, что я рада за нее: благодаря мне она избавилась от проклятия. Хотя я много раз думала раньше, что это, должно быть, очень несправедливо – что она сделала такого, чтобы заслужить благодать, чтобы обрести счастье с Ним? – теперь эти упреки кажутся мелочными и неважными, ведь главное то, что она сможет дать счастье Ему самому.

Я вижу это счастье в Его глазах, когда Он, бережно придерживая, отводит ее в сторону. Этого спокойного, удовлетворенного счастья не было в них видно даже в минуты самого напряженного искупления, когда его плоть почти разрывала мою, и я стонала, не выдерживая внешней боли и внутренней сладости – даже в эти минуты в них было только предвкушение грядущего.

Когда же Он в последний раз оглядывается на меня, тогда я вижу Его глазах некое подобие досады, от того, что я все еще здесь. Но даже это не может унять моего внутреннего ликования. Скоро все кончится! Я иду по коридору, к металлической ложбинке в будущем позвоночнике евы – оттуда вырастет ее тело, поглотив мое. Я стану основой для могучих рук и чудовищных ног, способных нести всю конструкцию. Когда начнется приток ЛСЛ, моя плоть размягчится под действием ядра, ее граница станет неявной, и я начну расти, охватывая ядро и прилегающие конструкции. Я перестану быть человеком, а стану евой.

Лаборанты подводят меня все ближе и ближе к алтарю. Они думают, что у меня нет души, и почему-то это обстоятельство придает грядущему искуплению особую сладость. Знает только Лоренц, которому Он рассказал об этом в комнате конфиденциальных переговоров. Но того это нисколько не трогает, а значит, все будет в порядке.

Он так волновался, что синяки не успеют зажить и будут заметны сотрудникам и ассистентам. Две недели Он меня не трогал и это было очень неудобно. Как так – я продолжаю жить благодаря его старанием, благодаря инъекциям и таблеткам, которые он мне давал, и даже не могу никак это искупить? Ну или почти никак: я все еще могла осторожно ласкать его губами и языком – рот мне открывать не придется, да и ничего там не разглядеть.

Дольше всего заживали разводы на ягодицах, но от них не осталось и следа еще три дня назад. Поэтому последние три дня прожить было тяжелее всего – осознание невыносимой безнаказанности своего существования жгло меня изнутри гораздо хуже, чем самое болезненное искупление.