Работа 5. Панта реи

Я должна сохранить свою человечность… Человекость. Человеческую суть. Уже не задаваясь вопросом, что это значит.

Каждый день, который есть чистая условность и прихоть внутреннего времени «Евы», я получаю знания. Здесь нет светил, вокруг которых планета обращается за 24 часа, но мой день делится на три отрезка – 8, 8 и 8, первая часть – научная информация, вторая часть – гуманитарное образование (мой досуг, который сложнее работы), третья – медитация, которая заменяет мне сон. Я изо всех держусь за мысль, что боевой робот, внутри которого заточено мое сознание, - это космический корабль, а не протез несуществующего тела, ничтожный по меркам космоса.

Просто маленький маневренный корабль, да, Гендо?

И в нем – невероятное количество информации, все, чем смогло снабдить меня умирающее человечество…

Стихи, немедленно читать стихи – они заменяют слезы, которым неоткуда течь… Или крик, который некому услышать…

Привычный соблазн накатил, как воспоминание. Я наткнулась на интересную историческую хронику 12 века. Хочется проглотить текст немедленно, раскрыться информационному потоку, загрузить это в матрицу и – узнать. Нельзя, если я не хочу действительно стать монстром. Я буду читать ее с черепашьей скоростью несовершенного хомо сапиенса. Возможно, это разочарует и утомит меня когда-нибудь. Но пока больше похоже, что в моем решении – единственное спасение от безумия или прострации; один раз я чуть не провалилась между звезд… Впрочем, это снова поэзия. Один раз, если быть точной, я находилась в неактивном состоянии более года. Моим будильником стал взрыв сверхновой… Величественно, пожалуй, да?

И теперь я чутко слежу за собою. Я контролирую себя. Я кажусь себе необъятной, ибо могу занимать себя мертвыми знаниями еще целую вечность. Человек – это макрокосм; банально, пока вокруг бродят и запинаются другие люди, но когда ты один, это пугает, давит, страшит… И расширяет до размеров Вселенной…

Много поэзии, много непролитых слез, Юй.

Обязательный ритуал: визуализация. Смотрю на свой портрет, на портрет сына, мужа, знакомых. Я все помню. Больше того, я не могу забыть – и не собираюсь стирать. Любая капля информации сейчас драгоценна. Я не новая Ева, я поняла это почти сразу, я семя человечества в «Еве» - пустячная поправка…

Когда я чувствую, что заговариваюсь, я делаю записи. Серия импульсов, почти протокольные предложения, никакой сугубой необходимости в этом нет, но они успокаивают меня. В конце концов, личный дневник и не должен быть ценным, как…

И обладать строгостью. Второй цикл из 8 старомодных единиц времени – не для строгости. Я должна сохранить свою человеческую суть, свои неряшливые, неоконченные мысли, свои предрассудки. Да, и предрассудки. Их так же трудно не растерять в космосе, как идеалы или волю. Звезды сжигают все лишнее.

А если бы предрассудки мои забылись, я была бы богиней отталкивающих холоднокровных существ на Доре. Они, без сомнения, разумны, но не гуманоидны. Я могла бы развить их, вливая по капле знания и свет другого мира. Век, другой… Но эти костистые спокойные существа? Я принесла бы им только боль… Они бы принесли боль мне. Кому из них я могу рассказать о Синдзи, а, черное небо? О моем мальчике, который дрался так храбро и был любим так мало?

Стихи, Юй… Много стихов… Просматривай все свои пожарные архивы, слезы кипят в душе…

Будет еще один шанс. Я нашла планету, похожую на Землю. Она населена, и моя безупречная оптика показывает, что постройки внизу используются как жилища. Небольшие дома почти правильной геометрической формы, каждый индивидуален… Следующие восемь часов я провожу на орбите…

***

Удивительные. Да, они удивительны! Всем планетам я даю свои названия, ведь человечество не успело забраться так далеко. Эта слишком мала, чтобы называться Маджипуром, а следовало бы… Во всяком случае, ничто не может помешать мне дать имя ее аборигенам. Настоящие метаморфы! Они бесконечно текучи, они наделены тонкой восприимчивостью к информации… Самой примитивной: только что луч местного солнца коснулся поверхности, и они стали золотистыми, и изменились температурные характеристики, а еще я почти уверена, что они отражают голодную энергию пробудившихся птиц и активность растений… Я тоже расцветаю, как их гигантские цветы. Кажется, это то, что нужно! Кажется, я дома…

***

Новичок упал в грязь, отчаянно брыкая ногами и закрывая лицо. Тодзи молотил его по корпусу, хотя обычно упавшие соперники его не занимали – попросту вошел в раж. Кенске уже дважды окликал друга, потом воровато оглянулся, отрастил, в обход Первого Пункта Конвенции, лишнюю руку со свинчаткой в кулаке и ткнул Судзухару под ребро. Тот охнул, перекосился и обернулся, наконец, к дружку. Контрабандная конечность давно исчезла.

- С ума, что ли, спрыгнул? Чего ты на него накинулся? – сварливо спросил Айда, потирая руку, которую будто бы отбил.

- Ты меня ударил? – не веря собственным ощущениям, переспросил Судзухара.

- Слушай, это у тебя «два китайских предупреждения», не у меня! Кто Кацураги упрашивал не выгонять его из школы?

- Ты, гвоздь беременный, меня ударил??

- Э! Ну ты че? Я же объяснил…

- Судзухара! Кенске! Ко мне поднялись оба быстренько.

Мальчики подняли головы, хотя по замершим позам было понятно, что до обоих дошло – влипли. И смотреть вверх было нечего: в школе все прекрасно знали, что Мисато Кацураги, майор в отставке, обожает смотреть в подзорную трубу из своего кабинета. Тодзи был незлобным и бесхитростным, дрался, когда вдохновение находило, так что прятаться по углам – это был не его стиль.

- Черт. Ты идиот, Тодзи.

- Я с тобой потом поговорю,  - сипло откликнулся здоровяк и хотел сплюнуть под ноги. Но удержался – Кацураги продолжала смотреть сверху вниз, как коршун из гнезда.

- Пошли, чего стоять.

- Ну и что ты ей скажешь? – уныло уточнил Айда, плетясь следом. – Фамилия у новичка не понравилась?

- Да, не понравилась.

- Ты предупреди, чего петь-то будешь. А то у тебя с импровизациями проблемы.

- Пошел ты!

Синдзи Икари полежал на земле еще немного, потом потрогал разбитую губу и поднялся. Сначала на четвереньки, потом на ноги. Ему было тошно, хотя не слишком. Качок налетел слишком быстро, не возил лицом по грязи, не говорил… Так что униженным себя Синдзи не чувствовал – только избитым.

И с чего это он, спрашивается? Неужели потому, что он поговорил со старостой?

Икари тщательно припомнил первый день в новой школе. Да, он только со старостой говорил… Воспоминание было таким ярким, что под рубашкой непроизвольно стал вырисовываться девичий бюст. Син нахмурился, встряхивая головой; грудь исчезла.

«Сложно удерживать конфигурацию, когда эмоции…»

- Синдзи Икари, ты тоже зайди, - пронзительный голос директора смягчился, когда Кацураги разглядела кровь. – Прописали тебя, а?

Новичок отмолчался и пошел на третий этаж. Не спеша.

Когда дошел, Тодзи и Кенске уже исчезли – испарились по второй лестнице. Синдзи видел макушку качка сквозь стеклянную дверь – Тодзи выглядел умеренно наскипидаренным.

- Проходи, садись, - пригласила майор, гостеприимно подвигая кресло на колесиках – такой мебели Икари никогда не видел и посмотрел с интересом – но молча. – Как тебе местный бретер?

- Я не разглядел.

Кацураги расхохоталась.

- Ладно, чего ты такой сумрачный? Зато больше ничего подобного без причины не будет. Судзухара у нас «с понятием» парень…

- Лежачих бьет…

- Увлекся, бывает. Я ему врезала.

- Что??

- М-м-м… Проболталась. Ладно, сделаем вид, что оговорилась… В общем, Синдзи, все будет в порядке, обещаю.

Смешная рожица показалась на левой щеке директора; стоило к ней присмотреться, как смайлик исчез. Мальчик остался сумрачным.

- Синдзи, ну что ты? Мне становится неловко за этого поганца. У нас нормальная школа! Не лучшая в городе, да, но все же шестое место в рейтинге!

- Мисато-сан, а правда, что раньше у нас вообще этого не было?

Настроение Кацураги явно подпортилось, она внимательно посмотрела на Икари:

- Что ты имеешь в виду?

- Всё это. Не было агрессии, не было… Дома старые никто не убивал…

- Всего несколько случаев… Это трагическая случайность, ты же знаешь…

- Иногда я думаю, что приду в город, чтобы достойно умереть, стать домом для других ллилл, а меня… демонтируют…

- Да почему именно тебя?

- А почему эта третья школа, и меня в ней снова бьют?

- Ну… Плохая карма? Плохая фамилия?...

- Слишком просто…

Майор Кацураги подошла к понурому новичку, картинно выпрямилась возле окна (из здания напротив часто смотрел в подзорную трубу странный бородач в перчатках) и сделала строгое лицо. Пара лишних рук незаметно устремились к мальчику и ласково обняли его, приласкали.

- Не думай об этом, малыш. Всегда есть шанс переписать жизнь заново. Вот увидишь, с завтрашнего дня ты станешь настоящим счастливцем! Ты уж мне поверь…