Несколько домов, возвышающихся над красной водой, – вот и все, что осталось от небольшого городка, затопленного, как и многие другие, после Второго Удара. Присмотревшись, можно рассмотреть внизу улицы с брошенными машинами, но люди редко приходили сюда. Они боялись этого места, хотя и не могли объяснить свой страх. Только несколько чаек порой пролетали над городком и бродячий пес иногда приближался к берегу, осторожно принюхивался к воде, и тут же убегал, поджав хвост.

    Юноша, сидящий на одной из крыш, выглядел, словно статуя. Бледная кожа в предрассветных сумерках казалась белым мрамором, веки оставались опущенными, и только легкий бриз трепал пепельные волосы.

    Табрису всегда нравилось это место. Здесь он впервые встретил человека, в чьей душе царили страх и отчаяние, ради знакомства с которым он принял обличие лилим, явившись в этот мир. Сюда он часто приходил, чтобы, сидя на теплом белом песке, или забираясь подальше, в развалины домов, обдумать все, что он видел и слышал среди людей. Раса, так сильно отличающаяся он него самого, вызывала интерес, удивление и, довольно часто, восхищение. Страх, надежда, отчаяние, ужас, боль потери, и снова надежда, которой он сам никогда не знал, – они так тесно переплелись в жизни людей, что грань между, казалось бы, противоположными чувствами и эмоциями, почти стиралась.

    Сейчас же он, как никогда раньше, нуждался в возможности все обдумать. Впервые за время своего существования на Земле Табрис всерьез задумался о том, чтобы воспротивится своему предназначению, пойти наперекор голосу творца, звучащего в голове, чью душу он нес в себе.

    От его решения зависело, станет ли зарождающийся на горизонте рассвет последним для человечества, или ознаменует начало нового дня – очередного раунда в их бесконечной борьбе за существование. Усомниться в своих действиях его заставила девушка, лежащая рядом, чью голову он бережно держал на коленях.

    И она умирала.
    Пуля, предназначавшаяся ему, вошла в ее тело чуть ниже правой груди. Ударившись о ребро, она раскололась на десяток крошечных осколков, большинство пронзили ее тело насквозь, изрешетив легкое, и несколько замерли у сердца. Ему удалось остановить кровотечение, хотя сквозь его пальцы, прижатые к ране, время от времени просачивались несколько капель крови. И, что куда важнее, он успокоил испуганную душу, запертую в умирающей плоти. Он мог бы без труда проникнуть в ее сон, приняв облик человека, которому она доверяет, и расспросить обо всем, что интересовало его, после чего он помог бы ей умереть легко, не зная ни страха, ни ужаса, – неизменных спутников ухода лилим. Но это было бы нечестно. Очередной обман, а его и так слишком много в жизни людей. Кроме того, он чувствовал странное желание еще раз взглянуть в ее глаза, услышать ее голос.

    Может, тогда он поймет непривычную тяжесть, появляющуюся в груди, стоит взглянуть на ее побледневшее лицо и крепко сжатые тонкие губы.

    Времени оставалось все меньше. Его раскрыли раньше, чем он надеялся, и, пусть ему удалось уйти от преследования и замести все следы, следовало торопиться. Если кто-то в полутемных коридорах геофронта и видел юношу с девушкой на руках, направляющегося к выходу, то принимал за плод воображения или сон. Но люди, которые встретили его в этом мире и помогли проникнуть в город, могут не дождаться его сигнала и начать действовать самостоятельно. Он знал о монстрах, созданных ими. Не мог не знать, ведь в каждом из них чувствовал частичку себя, и, пусть они и оставались грубыми и незавершенными, они могли послужить орудием в руках комитета. Табрис часто задумывался, а знали ли они на самом деле, чем для человечества обернется победа Ангелов, действительно ли стремились к забвению в мире Первого Ангела, или же принимали желаемое за действительное и слепо мчались вперед, уверенные в правильности своего пути.
    Он раз за разом вспоминал все, что встречал за время своей жизни, и, как только казалось, что он вот–вот придет к решению, все рушилось. Впервые он пребывал в нерешительности, и терпеливо ждал.
  

    Когда дымка над водой на горизонте окрасилась в огненно-красный, Тенши пришла в себя. Она отчетливо помнила все события прошлого вечера. Испуганное, и вместе с тем решительное лицо Мисато, разбудившей ее сразу после полуночи, сбивчивые объяснения по пути в геофронт и холодные коридоры подземелья. Она боялась открывать глаза, уверенная, что лежит в больничной палате, и, стоит осмотреться, как войдет Кацураги, и, устало улыбаясь, скажет, что все закончено, и можно больше ничего не бояться. Скажет, что цель устранена.

    Цель – Пятое Дитя.

    Так сказала майор, за мгновение до того, как дверь раздевалки с тихим шипением закрылась, оставив девушку наедине с собственными мыслями, растерянностью и страхом. За весь вечер Кацураги ни разу не назвала его по имени.
    Чьи-то пальцы прикоснулись к ее лицу, нежно отвели прядь волос с глаз, и замерли на затылке. Тепло, исходящее от этого прикосновения, казалось родным, давно забытым отголоском детства.

    А что, если на самом деле все события вечера – лишь кошмар, и она все еще спит после затянувшихся тренировок?

    Тенши открыла глаза. Первое, что она увидела, – оранжевый диск солнца, поднимающийся над горизонтом, – выглядел точно как во сне, который она видела каждый раз, когда приходила домой после длительных синхротестов, уставшая настолько, что не могла даже раздеться и падала на кровать, сбросив только куртку. Утром она почти ничего не помнила, только рассвет, и ласковые прикосновения человека, незнакомого ей, и в то же время очень близкого и родного, который мог бы стать для нее всем миром. И тихий голос, повторяющий, что теперь все будет хорошо, все обязательно наладится, и он никогда не оставит ее в одиночестве. Простые слова, благодаря которым она каждый раз чувствовала себя чуть лучше, просыпаясь утром.
    Тенши попыталась повернуть голову, чтобы увидеть лицо незнакомца прежде, чем проснется в небольшой квартире, принадлежащей ей, но так и не ставшей родной. Каждый раз, стоило ей пошевелиться во сне, она тут же просыпалась, и сейчас ждала, что весь мир превратится в дымку и растает. Но мир не исчез.
    Все тело пронзила острая боль, и девушка тихо вскрикнула. Во сне не бывает такой боли.
    Тонкие пальцы тут же метнулись от затылка к ее глазам, на мгновение прикрыли их.

    – Подожди, не шевелись, – тихий, спокойный голос.

    Тенши послушно замерла, чувствуя, как боль исчезает, отступает под напором тепла, но не уходит полностью, – она прячется на кончиках пальцев, выжидая и напоминая о себе лишь холодом и легким покалыванием. На несколько секунд связь с миром сводится к тихому плеску волн где–то внизу, успокаивающему, словно приглашающему погрузиться в темные глубины, полные неизвестности и умиротворения. Когда она открыла глаза второй раз и чуть повернула голову, боль шевельнулась, и тут же затихла.

    Каору смотрел на нее, его задумчивое и немного грустное лицо выглядело совсем не таким бледным в лучах солнца, как обычно. Глаза словно отражали свет и в то же время светились изнутри, а растрепанные пряди казались чистым серебром.

    – Ты и правда Ангел, – прошептала она.

    Слова давались с трудом, она никак не могла вдохнуть на полную грудь. Словно после долгой пробежки. Десятки вопросов метались в ее сознании, требуя внимания, и все они были второстепенными, незначительными. Все, кроме одного, на первый взгляд самого нелепого, ответ на который она обязательно должна узнать.

    – Мне снилось, что мы летели. Точнее, ты  летел, и нес меня на руках, под нами лишь море, а сверху – звездное небо, такое близкое, что, казалось, можно прикоснуться к нему. Это ведь был не сон?
    Несколько мгновений юноша молчал, и улыбнулся, снисходительно и в то же время понимающе.

    – Нет, не сон. Мы на самом деле  летели.

    Тенши улыбнулась в ответ, ничего не смогла с собой поделать.

    Куда важнее был не полет, а биение его сердца, которое она чувствовала щекой через тонкую ткань его рубашки, его руки, сильные и ласковые. И то, что она успела добежать до медицинского крыла, где Рицуко должна была как можно дольше задержать Нагису, опередив агентов СБ и Мисато. Или почти опередив, как напомнили ей холод в пальцах и покалывание в груди.

    Но это больше не имело значения.

    – Почему ты сделала это? – Спросил Каору. – Почему ты спасла меня, зная, кто я на самом деле?     
    – Я не могла поступить иначе, – тут же ответила девушка.

   Такой ответ показался ей слишком простым и неопределенным, но в то же время самым правильным, настоящим. Она не знала, как выразить словами отчаяние, граничащее с паникой, при одной мысли о том, что Мисато хочет убить Каору. Даже не убить, а уничтожить, как несколько раз повторяла Кацураги. И как описать спокойствие, сменившее отчаяние, когда, надев свой костюм, Тенши решила, что не допустит, чтобы Нагису убили? Такое решение противоречило всему, чему ее учили, и к чему готовили, повторяя раз за разом, что от ее действий зависит судьба человечества, и в то же время оно было ее собственным.
    Она никогда не стремилась решать судьбу человечества, лишь делала то, что от нее ожидали другие.    
    Словно в тот момент, глядя на одинаковые шкафчики в раздевалке, из которых использовались всего несколько, и на тонкую ткань, разделявшую мужскую и женскую половины, из-за которой перед тренировками она иногда слышала смех, тихий и извиняющийся, и другой, уверенный и в чем-то неуловимый, она впервые пробудилась от затянувшегося видения. Все, происходившее раньше, показалось лишь старым фильмом, который закончился. Главной героиней фильма была девушка, выглядевшая как Тенши, и звали ее так же, они была пилотом гигантского робота, и ее тренировали как спасителя человечества. У нее были свои мечты и друзья-военные, подшучивавшие над ней, но всегда помогавшие. Всего лишь фильм, который закончился, и она была рада этому, хотя и чувствовала легкий укор, когда думала о всегда улыбчивом Джое и его команде, как они называли себя. Они всегда поддерживали ее, подбадривали – безобидным смехом, или молчаливо подставленным плечом, но теперь они остались позади.

    Из раздевалки она должна была отправиться в ангар, чтобы быть рядом с Евой на случай непредвиденных осложнений. Мисато рассчитывала закончить все самостоятельно, ограничившись несколькими выстрелами, и боялась привлекать слишком много людей, не зная, кому можно доверять. Но Тенши решила больше не подчиняться приказам.

    Юноша кивнул, будто читая ее мысли, сейчас Тенши уже не считала это невозможным, и увидел все, что она не смогла вложить в свой короткий ответ, но его лицо стало еще задумчивее.
    – Но ты знала, – на мгновение он замолчал, подбирая слова. – Ты же знала, что я никогда не отвечу тебе взаимностью, никогда не отвечу так, как ты того хочешь. Никогда не буду твоим.
    Тенши почувствовала, как ее щеки заливает румянец.

    Он знал, пронеслась мысль, он знал, пусть и не подавал виду.

    Осознавать это казалось пугающе, непривычно, и в то же время очень приятно. Обида на него и непонимание каждый раз, когда она пыталась оказаться рядом и поймать на себе его взгляд, остались в том фильме, и принадлежали они другой Тенши. Сомнения, когда она, сидя по вечерам в своей комнате и прислушиваясь к автомобильному шуму за окном и урчанию своего старого холодильника, думала, как бы после проверок в геофронте подольше побыть рядом с ним, случайно задеть его руку своей, и не будет ли это выглядеть со стороны слишком нелепо... Теперь это все осталось позади. Его рука гладит его волосы, а глаза, – глубокие и таинственные, словно красный океан, смотрят на нее, как не смотрели никогда раньше, и ни на кого не будут смотреть. Казалось, они без труда заглядывали в самые потаенные уголки ее души, выдели ее насквозь, и впервые в жизни Тенши был приятен такой взгляд, ведь он принимал ее такой, какая она есть на самом деле, не пытался ни добавить что-то, ни убрать, и только в этих глазах она видела отражения себя настоящую, и, не сомневаясь, растворилась бы в них, если бы могла.

    – Это был ты, – сказала она тихо. – Каждый раз, когда я видела рассвет во сне. Ты приходил ко мне, когда я нуждалась в поддержке больше всего, и успокаивал меня, помогал справиться со своими страхами и идти дальше. Я долго не могла понять, а когда Мисато сказала, что ты – Ангел, все стало на свои места.  

    Каору хотел что-то сказать, на его лице отразились замешательство и волнение. Тенши подняла правую руку и прикоснулась пальцами к его тонким, чуть теплым и мягким губам, не позволяя произнести ни слова. Перед ней тут же мелькнули образы, которые она каждый раз отталкивала, прогоняла прочь, и, только засыпая, пребывая на тонкой грани, где сознание теряет свой контроль, позволяла себе мечтать, пусть и совсем недолго, о том, каково было бы почувствовать прикосновение этих губ к лицу, к шее…

    – Не говори ничего, не нужно.

    Каору снова кивнул, его улыбка стала чуть шире, и она нехотя убрала руку, все же позволив себе коснуться его кожи там, где ворот рубашки прикрывал шею.
    – Только не уходи, – попросила Тенши. Она бросила быстрый взгляд на пылающий горизонт. – Не уходи, пока не поднимется солнце. Пока не станет светло. Я знаю, ты должен спешить, но побудь со мной еще немного.

    Позволь хотя бы на это время представить, что ты мой, завершила она мысленно, боясь произносить такие слова вслух, в то же время уверенная, что он слышал и их.
    Тенши сжала его ладонь, удерживающую пронзительный холод где-то в самом темной уголке ее сознания, и чуть отстранила от своего тела. Каору промолчал, снова кивнув.

    Боль тут же проснулась, моментально заполнила все тело, но вместе с ней усилилось и тепло. Теперь они не мешали друг другу, существовали параллельно, и даже дополняли друг друга. Более того, она объединяла их, пусть мысли Каору и казались девушке загадочными и непонятными. Не было больше смысла прогонять мечты, в которых они вместе гуляли по парку Токио-3, или Тенши показывала Нагисе небольшую бухту на побережье Америки, где она любила бывать по вечерам, слушая веселые рассказы Руди. В этих мечтах она рассказывала ему о жизни в техасском отделении NERV или даже знакомила с друзьями оттуда, а он учил слушать новый океан, сидя на берегу и прижав ее к себе.
    Каору отвечал ей. Не образами, но теплом и нежностью, исходившими от его пальцев, от прикосновений, заполняющими ее изнутри.

    Мир вокруг становился все светлее, вот уже отдельные пряди серебристых волос едва различимы на фоне неба, и только глаза все так же ярко пылают. Тенши хотела посмотреть на солнце, увидеть, сколько еще времени у нее есть, но не могла отвести взгляд от его глаз, от изящного лица и легкой улыбки, не решалась посмотреть в другую сторону, уверенная, что, стоит отвернуться, и он исчезнет. Боли больше не было, осталось только тепло.
    Его пальцы сильнее сжали ее кисть, а рука, гладившая волосы, медленно опустилась, проведя тонким пальцем по виску, потом по щеке, оставляя за собой пылающий след, и замерла на подбородке девушки. Каору медленно склонился, продолжая улыбаться, и их губы встретились.  
   

   Табрис ждал.
    Как только Тенши убрала его руку со своей груди, несколько острых осколков свинца устремились по ее венкам к сердцу, где завершили свою миссию. Солнце поднялось не больше, чем на три четверти, когда ее пальцы ослабли, глаза утратили блеск, и он больше не слышал ее мыслей. Но он не уходил.
    Лишь через несколько минут он прикоснулся губами к ее лбу и медленно поднялся. Капельки крови, задержавшиеся на его руках, тут же опадали вниз, не оставляя следа ни на коже, ни на одежде. Хотя ему и удалось воссоздать точную копию тела человека, они оставались противоположностями и отталкивались при малейшем соприкосновении.

    Табрис тихо заговорил, спрятав руки в карманы.

    – Спасибо тебе, Тенши. Ты показала мне, что значит быть свободным. Я не тот, кого ты видела в своих снах, о ком ты мечтала.

    Он посмотрел через плечо на мерцающий стеклом и сталью город, где должна решиться его судьба. Он сумел найти ответы на некоторые вопросы, но вместо старых появись новые. Еще больше вопросов.

    Один ответ был важнее всех остальных, и он знал его.

    Он хотел открыть Тенши правду, но не стал этого делать. Истина может слишком больно ранить, а самообман иногда нужен, чтобы находить силы продолжать жить. В любом случае, она узнает, и он сделает все, чтобы помочь. Люди очень сильно ошибались, считая смерть концом. 
    Ветер усилился, и на покрытой пылью крыше мелькнул отблеск АТ–поля. Табрис, чуть прикрыв глаза, поднялся на несколько сантиметров в воздух, потом на метр, и замер, глядя на тело девушки.

    – Я не тот, кто тебе нужен, но я знаю, где его найти. Если у меня все получится, вы будете вместе.

    Мелкие камешки взлетели в воздух и замерли у его ног, за ними части стен и большие перекрытия. Глубоко внизу послышался глухой шум и по  поверхности воды пошли круги, волны яростно понеслись прочь, а в следующий момент весь дом исчез в красном море. Он осторожно уложил парившие в воздухе камни обратно, и, когда вода успокоилась, затопленный дом ничем не отличался от остальных.

    Табрис еще раз взглянул на рассвет, теперь он знал, как поступить.