Evangelion Not End
- Размер шрифта +

Сказание о выборе

 

Окраина Новгорода. Тёплое июльское солнце клонилось к закату, крестьянские дети спешили к своим маленьким, но уютным деревянным избам, особо непослушных подгоняли родичи.

— Алёшка! А ну давай в дом, кому говорю! — ругалась мать одного из маленьких сорванцов.

Паренёк лет десяти от роду вприпрыжку спешил к матери. Ребята постарше вальяжно возвращались с речки, рассказывая друг другу страшные истории о встречах с водяным, русалкой и прочей нечистью. Взрослые юноши во главе с отцами семейств усталые, но с довольными лицами покидали свои поля, чтобы наконец отужинать и блаженно растянуться на печи. Некоторые пожилые, преимущественно бабушки, ещё оставались на улице, сидя на длинных лавках, они распевали удивительные по красоте и глубине, созданные народным творчеством песни. Вот уже зажглись в избах лучины, их тусклый тёплый свет забрезжил сквозь маленькие вырубленные оконца. А это значит, что пришло время для так любимых всеми, в том числе и взрослыми, сказок. В одну из дверей постучали.

— Мир вашему дому, — раздался спокойный старческий голос.

— И вам всех благ, входите, дедушка Арсений, — ответила девушка лет пятнадцати.

В избу вошёл невысокий старичок с едва заметным шрамом на левой щеке, густой белой бородой, добрыми чертами лица, в белой расписной рубахе, подпоясанный длинным кушаком, в тканевых портках и лаптях.

— Мир вашему дому, — повторил старичок, перекрестившись и поклонившись святым образам, находящимся в дальнем углу помещения.

В ответ к старцу поспешил отец семейства, который сразу сопроводил званого гостя к самому сакральному месту в каждой избе — красному углу. Возле которого уже ютились четверо ребятишек и две девочки.

— Порадуйте детвору, дед Арсений, — улыбчиво произнесла хозяйка, расставляя на стол похлёбку.

Возле матери суетилась старшая дочь, в сарафане, нарезая хлеб аккуратными ломтиками.

— Хех, можно и порадовать, — ответил старичок, поглаживая густую бороду.

— Расскажите, расскажите, расскажите, — затараторили дети.

Отец семейства добавил ещё парочку лучин в светец, отчего в хате стало на порядок светлее. Внутреннее убранство было самым обыкновенным: в левом от входа углу располагалась огромная русская печка, рядом с ней умывальник, полочки со столовыми приборами, горшки. В правом углу лавка хозяина дома, на которой тот отдыхал после рабочих будней, рядом с ней — ящик с инструментами. В дальнем левом углу стояла точёная резная прялка, гордость хозяйки. Там же — большой сундук с вещами, некоторые висели на аккуратно прибитых к стене колышках. В хате было три небольших окна, украшенных занавесками из домотканой кисеи. Красный уголок, в котором присутствовал старец в окружении детей и родичей семейства, был самым ухоженным, там располагался большой кухонный стол, две длинные, прибитые вдоль стен, лавки и пять деревянных табуретов. Сверху находились иконы, тускло горела лампадка.

Дед Арсений призадумался, он знал сотни легенд и сказаний, но в этот раз ему хотелось вынуть из своей памяти-сокровищницы нечто особенное, нечто… сокровенное.

— Ну что же, слушайте ребятки, — тихо произнёс сказитель, почёсывая длинную бороду.

 

***

 

В славном граде Киеве жила одна женщина. И была та женщина умна и красива собой. Высокая, черноволосая, кафтан фиолетовый с редким орнаментом её стройное тело окутывал, на голове — кокошник. Да вот напасть, всё одна по земле ходит, и нет у неё избранника-суженого. За третий десяток перевалило, а всё нет. Повадился к ней купец молодой, рыжий, голубоглазый, весь из себя лихой. Просился он к ней в мужья и так и эдак. Настолько крепко влюбился, что просто места найти не мог. Забросил он всё: и торговлю, и друзей своих по делу купеческому. А та всё виляет хвостом да потешается над молодцом, говорит, мол — не люб ты мне. Лечила та женщина травами, ух как лечила. Бывает, что любую хворь за пару дней снимет, словно и не было ничего. Вот и пошёл слух от друзей купца молодого, что якобы заворожила она его. Приворотным зельем заворожила, погубить хочет, да и погубила почти, что уж тут, совсем купец тот сконфузился, исхудал весь, бледный стал как смерть, дела забросил. И дошёл тот слух до князя великого. Разгневался государь, приказал доставить к нему эту знахарку, чтобы суд над ней учинить. Ибо негоже в его царстве людей порчей изводить. Смекнула хитрая женщина, что на суде том возле князя слишком много влиятельных противников соберётся, сумеют убедить государя, что виновна она. Ну а там до плахи недалеко или чего похуже. Подговорила она купца сбежать из славного Киева. Собрав всё самое ценное, бросились они вдвоём к самой быстроходной ладье. Там же купец встретил и мореходов своих, которые находились на тот момент у него в подчинении.

— А ну шевелись! Отходим к Новгороду! Живее! — безумствовал купец, подгоняя своих моряков.

Так и удрали они из славного града Киева к нашим родным местам под Новгород. Звали ту женщину — Влада, а купца — Гришка.

 

***

 

Сказитель сделал паузу, помешивая ложкой похлёбку.

— Видать чуяла что-то за собой? Знахарка-то? — сказал отец семейства. — Правый бы оправдался, великий князь киевский человек справедливый.

Дети тут же закивали в унисон отцу.

— Хех, верно мыслишь, ещё как чуяла, да так перегнулась, что аж пятки засверкали, — ответил дед Арсений. — Околдовала она купца.

— А как же прознала-то она, что по её душу прийти собираются? — спросила старшая дочь.

— Был у неё питомец один, чёрный как уголь, страшный весь, вороном кличут, — ответил сказитель.

— Так что же получается, ворон подслушал, а затем передал своей хозяйке эту весть? — удивлённо произнесла матушка семейства.

— Скверной была та птица, я вам скажу, ох, скверной, — с хитростью в глазах ответил старец. — Слушайте дальше.

 

***

 

Прибыли они в Новгород. Да всё неспокойно ей было, знахарке нашей. Всюду она видела слежку, казалось, будто не ровен час схватят её. Приказала она своему Гришке-купцу продать ладью, мореходов всех распустить, а ценности, которые они увезли с собой, продать втридорога. Тот всё исполнил в лучшем виде. На вырученные деньги наняли они мужиков с инструментом да обоз снарядили, доверху всяким добром забитый. А затем в леса ушли новгородские, дремучие. Глубоко забрели, надёжно укрылись.

— Строить тут, — властно указала Влада.

Быстро им мужики теремок отстроили: два этажа, четыре комнаты, столы, стулья, лавочки соорудили, хорошо постарались. Да только вот в чём беда-то: купец совсем плох стал, совсем умом тронулся. Топор схватил да на мужиков бросился, как те работу закончили, одного успел зарубить. Схватили мужики Гришку, задумали к праотцам отправить за это. Но не тут-то было, внезапно из чащи медведи повылезали, целая стая. А знахарка наша в доме находилась да всё заклятия читала, одной только ей ведомые. Ну, медведи-то всех и подрали, а Гришку-купца не тронули. В эту самую ночь, как ни в чём не бывало, зачали они ребёнка. А на следующее утро довольный Гришка пошёл на реку да так и утопился с улыбкой на лице. Тело его рыбаки спустя некоторые время выловили к северу от Новгорода.

В положенный срок родилась у Влады девочка: хорошенькая, смышлёная, волосы рыжие, длиннющие, глаза голубые, приветливые, веснушки на лице. Время шло, рос ребёнок. Вот уже пятнадцать лет ей исполнилось. Знахарка наша к тому моменту состарилась совсем, не по годам состарилась, морщинами покрылся её когда-то милый лик. Кожа одряхлела, болела спина. Пятьдесят лет, а выглядит на сотню. Того и гляди смерть к рукам приберёт. А умирать ей страсть как не хотелось, прямо таки до дрожи боялась она неизбежной кончины своей. С великим упорством изучала она тайные знания все эти годы, запретные, тёмные. Всё эликсир молодости изготовить пыталась, да вот напасть, всех составных частей не знала. С самим лешим якшалась и с кикиморой, гадиной болотной. Домовой хозяйство ей вёл, печь без дров растапливал, уборку наводил, дочку убаюкивал, пока мать в колдовстве совершенствуется. Вот и истощились её силы жизненные от общения с нечистым. Духам лесным поклонялась, осатанела совсем. Но доченьку свою ненаглядную любила, хоть что-то осталось в ней человеческого. Зариной назвала, ибо родилась на заре. Обучала её грамоте, поскольку сама учёная была.

 

***

 

— Матушка! Можно я по лесу погуляю? — взмолилась девочка.

— Нет, нет, смотри, уже солнце село, куда ты пойдёшь? Заплутаешь ещё, — строго отвечала знахарка.

— Ну, матушка, я ведь всё здесь знаю, не заблужусь… — продолжала упрашивать Зарина.

— Кар-р-р! — раздался пронзительный крик старого ворона.

Девочка вздрогнула.

— Смотри за ней, слышишь?! Чтобы ни шагу из дома, — приказала Влада своему ворону.

Зарина боялась питомца своей матери. Очень уж он был страшен, и казалось, всё понимает, каждое сказанное слово. Домового, духа невидимого, не боялась, а птицу эту боялась. Так и сидела девочка в тереме, не ведая никого кроме матери своей да чёрной птицы-надсмотрщика. Бывало, уйдёт знахарка в ночь на болото с охапкой книг в руках, чтобы ритуалы свои проводить, а ворон так и таращится на Зарину, глаз с неё не сводит. Стоит ей выйти из терема — тот следом, да как закричит, забьётся весь словно припадочный, обратно гонит крылами своими огромными.

 

***

 

Вновь замолчал дед Арсений.

— Как же не сгинули они в чаще-то лесной? — поинтересовался самый старший из мальчиков. — В хате, понятно, домовой помогал, а как с провизией быть?

— Знахарка наша в земледелье понимала, на заднем дворе у неё и репа росла, и редька с капустой. Ко всему прочему, сам лес подкармливал, грибов да ягод у нас в изобилии, — отвечал старец. — Позже все знания дочери передала, чтобы хозяйничала.

— Вы ешьте, дед Арсений, — пролепетала хозяйка семейства. — И вы тоже давайте-давайте, пока не остыло.

Дети увлечённо принялись за похлёбку, а хозяин избы задумчиво посмотрел в окно, словно вспомнилось ему что-то.

— Благодарю, хозяйка, долгих лет жизни тебе и детям твоим, — ответил сказитель.

Все ели молча, никто и слова не проронил. Затем, как опустела последняя тарелка самого младшего из ребятишек, старец продолжил.

 

***

 

Так вот, надоело нашей Зарине дома сидеть, сбежала она средь бела дня из-под опеки матери своей и ворона её. Лес она знала не более чем на сто шагов от терема, дальше ей запрещалось уходить. И то за ней всегда ворон присматривал. Выбралась наконец, ходит довольная, через коряги перелезает, шишки разглядывает, за бельчатами гоняется. Тут-то напасть и приключилась. Обратили на неё внимание духи лесные, и шибко она им приглянулась. Стал её леший за нос водить, всё дальше и дальше уводит от терема родного. Ну, Зарина наша была не из пугливых, характером вся в мать пошла и умом не обделена. Сразу смекнула, кто её путает, на пенёк присела, улыбается. Хочется к матери, очень хочется, но не суетится, спокойно себя ведёт, уверенно. До вечера так и просидела на одном месте. Уж солнце за горизонт село, а спасения всё нет. Боязно стало девочке нашей, по сторонам озирается, к шорохам прислушивается. Но с места не сходит, ждёт. Тут-то к ней матушкин ворон и прилетел наконец. Ох, и рада она была ему, впервые в жизни рада.

— Ворон, миленький! — закричала Зарина.

— Кар-р-р! — отвечала птица, махая крыльями.

С великим трудом сыскал он её. А всё благодаря знахарке, которая до самого вечера заклинания свои вычитывала, дочь обратно вымаливала у духов лесных. Ох и влетело девочке нашей в ту ночь, как домой вернулась. Крепко эта история по ведьме ударила, боялась она ритуалы свои проводить на болоте, чувствовало сердце материнское, что готовится против неё что-то скверное. Так оно и оказалось. Согласились подсказать ей часть одну недостающую, для снадобья молодости столь вожделенного. И плату запросили — самое дорогое, что у неё было. Зарину захотели духи лесные. Опечалилась Влада, совсем немощной стала, того и гляди в могилу сляжет от новости этой. Неужто дочь свою родную, кровинушку, духам в жертву принести надобно? Ох как маялась она, с кровати не вставала. Дочка вокруг неё всё суетилась, ухаживала. И чем больше она вокруг знахарки крутилась, тем больше у той сердце её чёрное разрывалось. Сроку ей три дня определили, чтобы готовый ответ дать.

— Слышишь? Как быть? — прохрипела старуха посреди ночи ворону своему.

— Кар-р-р! — ответила птица.

Почуяла Влада смерть свою скорую, ужаснулась. За сердце схватилась да как закричит ворону своему.

— Согласна я! Согласна!

Встрепенулась птица да в открытое окно вылетела, духам леса весть передать. На следующее утро полегчало знахарке нашей.

— Матушка! — закричала перепуганная Зарина.

— Что такое, доченька?! — отвечала взволнованно ведьма.

Влетает девочка к матери своей в комнату, та её обнимает и не поймёт сначала, в чём дело. Затем смотрит, а Зарина-то переменилась вся. Выросли у неё ушки лисьи, пушистый хвост за спиной болтается, редкая рыженькая шёрстка по спине пошла. Чудо из чудес прямо-таки. Вроде и девочка та же, а вроде и зверёк лесной. Оробела Влада: диво дивное с дочерью приключилось — погубила дитя своё единственное. Но виду, что испугалась, не подала. Зарина горючими слезами умывается, рыдает вся, сокрушается. Не понимает, что с ней такое произошло, а мать успокаивает. Так и продолжили они жить дальше.

 

***

 

Взял дед Арсений паузу, дух перевести. Да на слушателей посматривает.

— Эко, ведьма! Родную дочь загубила, чертовка! — с укором произнесла мать семейства. — Разве можно так?

— Дедушка Арсений, а почему её духи сразу не забрали? — спросил самый маленький в семействе мальчик.

— Нельзя сразу, не положено это, — ответил сказитель.

— Как это не положено? — включилась в разговор старшая дочка.

— Зарина — дитя невинное, нельзя её сразу забрать. Прежде ей свой в жизни выбор надо сделать, как мать её сделала, — задумчиво произнёс старец. — К свету склониться или к тьме, а там уж видно будет.

Занервничал отец семейства, на лавку к себе отошёл, взял инструмент да фигурку принялся вырезать из дерева, ребятишкам на потеху. Сказитель продолжил.

 

***

 

Вот уже семнадцатый год исполнился Зарине нашей. Знахарка всё снадобье молодости готовила, все части редкие собрала. Дочке все планы свои поведала, вместе над котелком суетились. Знает Влада, что последний год по земле ходит, торопится. Да вот беда, где взять последнюю и самую важную составляющую, нечистой силой подсказанную, они не знают. Единственное, чего не достаёт, — кровь девы, чистой сердцем, да так много, что едва ли кто выдержит столько отдать. Много надо, слишком много. Зарина наша с внешностью своей примирилась, осмелела, грамотной стала, хитрой. По лесу свободно гуляет, в такие дебри забирается, что вовек не выйдешь, а ей всё нипочём. И звери лесные её не трогают. Про то, что духам лесным уготована, не знает, гуляет себе, развлекается в своё удовольствие. Услышала наша лисичка как-то голоса человеческие, ласковые такие, вот и пошла на них, интересно ей стало. Забрела на полянку одну, а там диво дивное происходит. Девушки молоденькие хороводы водят, цветы собирают да песни поют странные. А поскольку кроме матери своей людей живых она больше не видела, то жутко интересно ей стало рассматривать их и подслушивать.

— Ну, теперь-то твой Сенька точно весь изведётся! От красы-то такой, — подшучивала высокая девушка в красном сарафане.

— Ай да Славяна! — наигранно восхищалась другая девчушка.

— Перестаньте, — игриво отвечала златовласка, примеряя веночек из полевых трав.

Порядочно времени просидела Зарина в кустах, подсматривая за красавицами. Вылезти из своего укрытия побоялась, хотя очень уж ей хотелось с людьми настолько живыми и весёлыми пообщаться. Собрались девушки по домам расходиться, а лисичка за ними плетётся. Так до поселения человеческого они и вышли с незваной гостьей на хвосте. Деревня была большая, частоколом окружённая: поля засеянные кругом, крестьяне снуют туда-сюда. Захватило у Зарины дыхание от увиденного, целый новый мир для неё открылся. Приметила она, что девчушка златовласая в сторону полей диких засобиралась, в одиночестве, ну и решила проследить за ней. Взглядом из кустов её сопровождает, шагом аккуратным ступает, чтобы не приметил никто. Видит, к парню та златовласка подходит, а рядом овечки пасутся — видать, пастух тот парень, смекнула Зарина.

— Здравствуй, Сенька! — помахала ручкой златовласка в красно-белом сарафане.

— Ох, здравствуй, Славяна… — замешкался паренёк. — Хорошо погуляли?

— Как видишь, — ответила девушка, указывая на красивый венок, украшающий её голову.

— Подожди… — смутился Сеня.

Юноша на мгновение отошёл в сторону, за дерево, где у него узелок с провизией лежал, затем вернулся к Славяне. В руках его находился чудный венок из луговых цветов.

— Специально для тебя сплёл, нравится? — робко произнёс пастушок.

Девчушка не ответила, лишь наклонилась, позволив парню надеть сей венок ей на голову поверх первого. Щеки её порозовели, взгляд устремился куда-то в сторону.

— Я пойду к матушке, — наконец сказала Славяна.

— Спасибо, что навестила… вечером увидимся? — неуверенно спросил Сеня.

Девушка вновь промолчала, лишь головкой своей чудной кивнула и в деревню направилась. Пастушок был невысокого роста, худенький, в белой рубахе-косоворотке, опоясанный красным кушаком, в полосатых портках да лаптях. Под простенькой шапочкой, которую он носил набекрень, виднелись русые волосы. Славяна была выше его ростом, с длинными золотыми волосами, милыми чертами лица, в красно-белом сарафане и башмачках. На вид они выглядели не старше Зарины. Томительно стало на душе лисичке нашей, очень уж они приглянулись ей. Решила она и дальше за Славяной проследить, да вот напасть, ветка под стопой треснула, да так громко, что златовласка тут же в ту сторону и обернулась, где лисичка притаилась. Смотрит Славяна, понять не может, кто за ней из кустов наблюдает, ближе подошла, чтобы рассмотреть как следует. Зарина наша назад попятилась, за корягу зацепилась и прямо на землю рухнула. Тут-то златовласка и сумела разглядеть лисичку нашу, да так и застыла на месте. Видит: невысокая рыжеволосая девочка в рубашке белой с красивым красным орнаментом, красной юбке, белым поясом опоясанной, сапожках с острым носом. Да что-то неладное есть в её внешности, пригляделась Славяна и побледнела. На рыжей головке два лисьих ушка виднеется да хвост пушистый прямо из-за спины торчит. Смотрит Зарина на златовласку глазами своими голубыми, ресницами хлопает. Испугалась Славяна, да как отпрянет в сторону, прямо к пастушку назад побежала.

Лисичка наша со всех ног домой устремилась, чуть сердце её девичье из груди не выпрыгнуло. Прибегает она к терему, а там уж матушка её встречает, стоит, старуха, на клюку свою опирается, рядом с ней ворон старый околачивается. Всё успела птица передать хозяйке своей, ничего не утаила. Подумалось Зарине, что непременно заругает её матушка за то, что людям показалась, но нет, смотрит на неё знахарка, улыбается, а улыбка хитрая такая, словно задумала что-то. На следующий день вернулась наша лисичка на то самое место, где она красавиц встретила, на полянку то бишь. А там девчушка знакомая да пастушок рядом, вокруг неё ходит, цветы собирает. Узнала их Зарина, вновь забилось сердце, чуть ближе подкралась, притаилась и слушает.

— Может, пойдём отсюда, Сень? — нервничала златовласка. — Вот ты мне не веришь, а я правду говорю.

— Не бойся, Славя, от любой напасти тебя уберегу, — отвечал паренёк, сплетая красивый венок из цветов.

— Тоже мне, герой нашёлся, — засмеялась девушка.

— Чего смеёшься?

— Ой, да ничего, пойдём уже, храбрец, — настаивала златовласка.

— Выдумываешь небось? — усмехнулся пастушок. — Напридумывала себе всяких оборотней.

— Ничего я не придумываю… девочка-лиса, вот тебе крест! — перекрестилась Славяна.

— Ну-ну, — недоверчиво промычал в ответ Сенька, сжимая в руках венок. — Позволишь?

Златовласка наклонила голову, позволив парню возложить себе на темя столь сокровенный подарок.

— Волнительно мне, Сеня, не к добру это, оборотней лесных видеть, скверно, — серьёзно произнесла Славяна, всматриваясь в чащу леса. — Ещё матушка мне в детстве рассказывала, что к скорой смерти это, так открыто нечисть наблюдать. Помнишь Федьку-рыбака? Тот тоже про водяного всё рассказывал, которого вечером на реке увидал, так через несколько дней после этого утоп.

— Ты мне это брось, — также серьёзно ответил пастушок, взяв девушку за руки. — У нас с тобой вся жизнь впереди… избу свою отстроим, деток заведём, славно всё будет, что ты?

Тут-то наша Зарина и не выдержала.

— Никакая я не нечисть, — раздался голосок из зарослей.

Замерли крестьянские дети, в кусты всматриваются, откуда голос донёсся. Сенька вперёд чуть вышел, пассию свою ненаглядную собою закрыл от греха подальше.

— А ну выходи! — решительно сказал пастушок.

Лисичка наша взяла и вышла, во всей своей красе. Ушки лисьи торчат на головке рыжей, хвост распушила. Стоит, руки на груди скрестила, глазами своими голубыми смотрит, ресницами хлопает.

— Ох, — охнула Славяна, да в плечи парню своему вцепилась.

Сенька оробел, конечно, побледнел весь, поплохело ему. Но сумел собраться, понимает, что кроме него нет больше у златовласки защиты. Кулаки сжал, стойку для драки принял, ко всему приготовился. Славяна позади него молитвы читает, чтобы избавил их Бог от напасти такой.

— Только драться не надо, хорошо? Я не кусаюсь, — обидчиво произнесла Зарина.

— Вижу, языком человеческим ты владеешь, — голос пастушка дрожал. — Говори, кто ты, откуда и зачем пришла? Только близко не подходи, а то кулаком тебя живо огрею.

— Зариной меня звать, мой теремок в чаще леса находится, а пришла я… одиноко мне стало, вот и пришла, — ответила лисичка.

— А ну, знамение на себя крёстное наложи! Так и проверим, стоит ли нам тебя опасаться, — внезапно сказала златовласка.

— Верно, Славя, нечистая не посмеет этого сделать, так и узнаем, — согласился паренёк.

Ну, Зарина наша тут же без труда и перекрестилась. После чего вздохнула и произнесла следующее:

— Говорю же вам, не демон я. С матерью живу, могу вам показать где, если хотите.

Тут-то наша лисичка и поняла, что заговорилась немного. Знает она, чем мать её занимается, да про домового духа невидимого вспомнила, перепугаются крестьянские дети чудес таких.

— Нет уж, чудо лесное, — прервал её размышления пастушок. — К себе мы пойдём. Про тебя не расскажем, не бойся, гуляй себе подобру-поздорову, только не пугай никого.

— Подожди, Сень, — остановила его златовласка. — Оно, конечно, диво дивное, но доброе, по-видимому, смотри, и креста животворящего не боится, и разъясняется толково.

С тоскою в глазах смотрела на них лисичка наша, шибко ей подружиться хотелось. Почувствовала это Славяна, да сжалилось сердце её христианское. Сняла златовласка с головы своей венок из цветов, из-за спины пастушка вышла и прямо к Зарине подходит, осторожно так, но уверенно. Сенька за любимой своей последовал, чтобы худого чего не случилось. Так и подошли крестьянские дети к лисичке нашей. Зарина назад шаг сделала, напугалась немного.

— Вот, это тебе, — ласково произнесла Славяна, протягивая венок.

— Спасибо… — застенчиво ответила Зарина, наклонив голову.

Надела венок сей златовласка лисичке на головку, улыбается. А пастушок из-под шапки своей наблюдает, нервничает.

— Меня Славяной звать, а его Арсением, — пролепетала златовласка. — Будем знакомы.

— А меня Зариной… ой, я ведь уже представилась, простите, — улыбнулась в ответ лисичка. — Будем знакомы, да.

Ох и довольная была Зарина наша, что со столь чудной парой познакомилась. Крепко они сдружились, по грибы вместе ходили да по ягоды. Лисичка им такие места потаённые показывала, что всегда непременно полные корзины набивались. Доверием к ней Сенька проникся, на дудочке играть научил. Славяна волосы ей расчёсывала да косу заплетала. Но дружбу свою с Зариной крестьянские дети в тайне держали, никому про неё не рассказывали.

Однажды пошли они по обыкновению своему за грибами да в такие дали дремучие забрались, что уж солнце за горизонт село, а они всё выйти никак не могут. Как ни старалась их лисичка поскорее из лесу вывести, всё напрасно. И так и эдак сокращали они путь — не помогает ничего. Чувствует Зарина, что не чисто тут дело, леший за нос их водит, да только понять не может, почему. Ночь окутала чащу, Славяна и Сенька к подруге своей жмутся, переживают. Тут-то и подумала лисичка, что к терему своему вести их надо, да чем скорее, тем лучше. Уж лучше в тереме, чем в чаще лесной оставаться. Быстро они до терема добрались, удивило это Зарину, но виду не подала. Из окон первого этажа тусклый свет от лучин пробивается да дым из печной трубы валит. В дом дорогих гостей запустила, а сама смотрит по сторонам, лисичка наша, волнуется, боязно ей было, что дети крестьянские домового испугаются, да ворона с матерью. Но Славяне с Сенькой в тереме сразу понравилось: уютно, тепло, запахи приятные. Смотрят: две больших комнаты на первом этаже, там, где они находились, вроде как прихожая получается. Справа от входа чулан, рядом с ним связка поленьев аккуратно сложена, для лучин заготовки, чуть подальше лестница красивая ступенчатая на второй этаж уходит, под ней два сундука — с вещами, видимо. Слева от входа окно большое, чуть дальше у левой боковой стены — второе. Окна те занавесками из красной ткани украшены. Вдоль стен лавочки прибиты широкие. У левой боковой стены, рядом с лавочкой, столик круглый, на нём поднос железный, на котором светец стоит с лучинами горящими. На стенах травы висят душистые. Пол пёстрым ковром украшен, под которым дверца в погреб виднеется.

— Хорошо как у тебя, — с восхищением в голосе сказала Славя. — Спасибо, что приютила.

— Да, хоромы знатные, — закивал Сеня, снимая шапку.

Зарина лишь нервно улыбалась в ответ, ожидала, когда домовой себя проявит, любит он в доме похозяйничать.

— Ну что стоишь, доча? Гости-то небось голодные, на кухню их веди, — раздался скрипучий голос знахарки.

Обернулись дети, видят: старуха стоит рядом с лестницей. Как так без шума спуститься умудрилась, понять не могут, даже испугались немного. Стоит, на клюку опирается, исподлобья смотрит, сгорбившаяся вся, но высокая, в чёрном сарафане и башмаках. На голове чёрный платок повязан с орнаментом, золотыми нитками вышитым. Лисичка тут же гостей своих за плечи взяла да на кухню повела. Кухня была просторной: слева от входа печка русская, умывальник, горшки, полки со столовыми приборами. Справа лавка вдоль всей стены приколочена, в дальнем правом углу — кухонный стол, на котором светец стоит с лучиной да тарелки с ложками. На противоположной от входа на кухню дальней стене три окна на задний двор выходят, с занавесками из красной ткани.

— А где же у вас иконы православные? — поинтересовалась Славяна.

Засуетились немного крестьянские дети, по сторонам оглядываются, угол красный глазами ищут. Чудно им это, что в хате самого важного для каждой семьи не наблюдается. Зарина наша остановилась, что ответить, не знает.

— Проходите, гости дорогие, отужинайте да на ночлег оставайтесь, — прохрипела знахарка. — Что-то припозднилась ты, доча, смотри, чтобы впредь не было такого.

Лисичка решила, что лучше вообще молчать, присела тихонько на лавочку у края стола и ждёт, пока мать со всем сама разберётся. Старуха тем временем Славяну и Сеньку за стол усадила да к печи направилась, где находился горшок с реповой кашей. Смотрят дети, диву даются, прямо как специально их ожидали. Всё на столе расставлено, каша сварена.

— Спасибо вам, за хлеб за соль, хозяйка, да за ночлег спасибо, — поклонился пастушок.

— Долгих вам лет жизни и дочери вашей, — последовала примеру Сеньки Славя.

— Ешьте, ешьте, — отвечала знахарка, поставив горшок с кашей на стол.

Каша знатная получилась, с приправами неизвестными.

— Хозяйничай, доча, а я к себе пойду, что-то тяжко мне… как отужинаете, гостей дорогих спать уложишь, — сказала старуха. — Затем ко мне пройди, разговор есть.

— Хорошо, матушка, — наконец открыла рот Зарина.

Ушла знахарка к себе на второй этаж, а крестьянские дети всё кашу уплетают, уж больно вкусная была. Лисичка наша тоже поела немного, успокоилась она, хоть и странно ей было всё это. Домовой никак себя не проявлял, ворона и след простыл, мать вроде и странно себя ведёт, а вроде бы и нет. Пастушка она снизу ночевать оставила, в прихожей, на лавочке. Славяну к себе повела, на второй этаж.

— Вот, располагайся, — сказала Зарина подруге своей, на постель указывая. — А я пока к матушке отойду.

На втором этаже две комнаты было, каждая от лестничного проёма стеной огорожена. У каждой комнаты своя дверь. Комната лисички была небольшой, но уютной: справа от входа лавка широкая, под ней сундук с тканью и материей разной, у противоположной стены кровать стоит с бельём постельным, рядом с ней в углу прялка самодельная. На левой от входа стене висит зеркало, на противоположной стене, правой, окно единственное, в которое луна обычно светит. Под окном столик небольшой, где светец с лучиной располагается.

— Матушка, — тихонько, почти шёпотом сказала Зарина, отворив дверь к своей матери в комнату.

Комната знахарки была большой: слева от входа котелок располагался, с травами особыми для эликсира молодости, рядом с ним ещё один котелок, побольше, там старуха повседневные зелья и снадобья разводила. Справа от входа полки настенные с книгами запретными и мудрыми: магия, земледелье, травы. На стенах травы висели засушенные. На дальней, противоположной от входа стене, прямо по центру окно находилось, под ним столик, на котором светец стоял с лучинами. Возле стены с краю от стола кровать матери располагалась.

— Ближе подойди… — прохрипела в ответ старуха.

Поплотнее затворив дверь, лисичка поспешила к лежащей на кровати матери. Тут-то и ворон себя проявил в полутьме горящей лучины.

— Кар-р-р! — прокричала птица, сидевшая на раме открытого настежь окна.

— Умираю я… доча… тяжко мне, — стонала знахарка. — Надобно в срок нам… поспеть.

Пальцем своим костлявым на котелок старуха указывает, второй рукой лисичке нож ритуальный протягивает. Сжалось сердце у нашей Зарины, объял её страх, слёзы на глазах проступили. На колени она перед матерью упала, головой качает, сразу поняла, что матушка от неё хочет.

— Не могу я, — зарыдала лисичка.

— Бери… — настаивает знахарка. — Сюда её тащи… с парнем ворон разберётся.

Вскочила Зарина, нож схватила да прямо в окно открытое и вышвырнула, чуть ворона не зацепила. Из комнаты мигом вылетела, стоит, в себя прийти пытается, глаза от слёз вытирает. Через некоторое время к себе вошла, а там златовласка на лавочке отдыхает.

— Славя, а ты почему не на кровати? Ложись на кровать, там удобнее, а я на лавку прилягу, — засуетилась лисичка.

— Нет, что ты, — отнекивается Славяна. — Мне и здесь удобно…

— Давай-давай, ложись, — настаивала Зарина. — Это я тебе как хозяйка говорю.

— Ну, хорошо, только ты со мной тогда, — согласилась, наконец, златовласка.

Так и легли они вдвоём на кровать просторную, мягкую. Да только не спалось лисичке нашей, всю ночь она маялась, думала. Мать жизнь ей подарила, всегда для неё старалась, воспитывала, а детей крестьянских она не так давно узнала, хоть и сдружились они, конечно, но всё же мать родная больший вес имеет, бесспорно. Но вот так просто взять и погубить девчушку невинную не могла она, не решалась.

 

***

 

Замолчал дед Арсений, задумался. Дети все на него таращатся, ждут, что дальше будет.

— Вот и настал для нашей Зарины час её выбора, — тихо молвил сказитель.

— Неужто согласилась она подругу свою загубить? — испуганно произнесла старшая дочь.

— Выбор серьёзный ей предстоял и не так просто склониться здесь в ту или иную сторону, — ответил старец. — По здравому разумению, мать ей надо было спасать, мать всё же. С другой стороны, ведьму спасать окаянную, невинные души погубить готовую ради себя, грех большой. Слушайте дальше.

 

***

 

Поутру очень болезненно лисичка наша выглядела: глаза сонные, красные от слёз, двигается словно под принуждением, того и гляди упадёт. Всё утро молчала, кое-как детей крестьянских из лесу вывела. Славяна и Сенька в унисон ей молчали, подумали, приболела, может, решили не расспрашивать. Как только к поселению людскому они вышли, Зарина подругу свою за руку взяла да и говорит медленно:

— Славя, ты приходи завтра на полянку, хорошо? Разговор к тебе есть… важный.

— Конечно, как скажешь, спасибо, что выручила, — улыбалась в ответ златовласка.

— Спасибо тебе, Зарина, что в беде не оставила, увидимся ещё, — кивнул ей приветливо пастушок.

На селе в этот момент суета творилась, мало того, что дети крестьянские пропали, обыскались их, так ещё одна напасть страшная навалилась: татары к поселению направляются. Идёт орда на Новгород Великий да смерть и разорение на своём пути сеет. Князь Новгородский с дружиной к поселению сему выдвинулся, чтобы не постигла народ смерть лютая и бесчестие. Крестьяне государя своего за частоколом дожидаются, не велено в леса убегать. Людей собирают, кто в состоянии оружие в руках держать, чтобы общими усилиями откинуть неприятеля. Славяне и Сеньке влетело, конечно, от родичей своих, но время такое настало, что не до наказаний сейчас. Пастушку саблю вручили, шлем-ермолку, сапоги кожаные, кольчужку насилу отыскали по размеру. Вместе с отцом в один строй встал. Златовласка вместе с другими барышнями смолу в котлах нагревают, чтобы татарам на головы лить с частокола.

Зарина тем временем в тереме сидит возле матери умирающей, в руках своих нож ритуальный держит, ко всему уже готовая, лишь бы мать спасти. Тут ворон весть приносит, что вскоре кровь рекой прольётся, татары идут, никого не щадят. Лисичка наша к поселению устремилась со всех ног, нож в сапоге запрятала. К деревне приблизилась, принялась Славяну высматривать, о том, что заметят её посторонние, не сильно беспокоится: время драгоценное уходит. Златовласка наша на возвышенности находилась в этот момент, на частоколе котелок со смолой нагревала. Видит, подруга её рыжая под самым частоколом ходит, не боится совсем. Славя тут же вниз спустилась, аккуратно в общей суете за частокол с заднего хода вышла да к Зарине своей побежать собралась. Тут её Сенька за руку ухватил и назад обратно тащит.

— Ты куда собралась? — проскрипел зубами пастушок.

— Постой, подожди, там Зарина ходит, — упиралась златовласка. — Может, случилось чего, смотри, рукой машет, к себе зовёт.

Лисичка к этому моменту друзей своих обнаружила да к себе подзывала.

— Ладно, только быстро! Скажи, чтобы в тереме укрылась, татары идут!

Зарина златовласку к себе зовёт, а сама в лес отходит, заманивает.

— Подожди! Куда ты?! К нам татары идут, стой! — кричит вслед Славяна.

Тут-то лисичка развернулась да как схватит подругу свою за руки, да за собой потащила. Со звериной силой тянет, не вырваться.

— Зарина! Больно! Что ты делаешь?! — кричит златовласка.

Уж когти на пальцах у лисицы выступили, острые такие, длинные. Кожу нежную на запястьях Славе до крови расцарапала. Быстро до терема дотащила жертву свою, на второй этаж заволокла, над котелком склонила, нож из сапога вынула. Златовласка не сопротивлялась больше, со смирением приняла она участь свою, без суеты. Давно для себя решила поступать, как матушка учила, если уж грозит смерть неминуемая то принимать её как должное, не бежать от неё, спотыкаясь, теряя лицо, но достойно отдаться в руки неизбежности. В последний раз заглянула она в глаза убийце своей, в надежде увидеть хоть тень сомнения, а там ничего кроме злобы звериной и нет больше, сразу всё поняла и смирилась.  

— Прости, Славя, но мать есть мать, — прорычала Зарина, полоснув острым ножом по венам подруги.

Вздрогнула златовласка и сомкнула очи свои навек. Хлынула кровь молодая, чистая прямо в котелок. В этот момент зажглись костры сигнальные на горизонте, совсем близко татары подошли, а князя с дружиной всё нет. Зароптали селяне. Смотрит Сеня по сторонам: нет Славяны, ушла вслед за лисицей в лес и пропала. Закрались пастушку в голову мысли зловещие, сам не поймет, откуда они появились, да только так томительно на душе стало, что не выдержал он и побежал в чащу, невзирая на крики селян. Отец живо за ним устремился, но почти сразу в зарослях и потерял. Никогда ещё Сенька не бегал так быстро, понимал он, что за труса односельчане его сочтут, но ничего поделать с собою не мог: лучше позор, чем потерять любимую. Бежал он, не зная усталости, по памяти ориентируясь. Разум его кипел в бессильной ярости, на сердце тяжесть неимоверная за то, что златовласку свою сокровенную в такой час одну оставил, а теперь и односельчан бросил перед угрозой страшной. Тяжело дышал, молитвы произносить пытался, чтобы указали ему силы небесные дорогу к терему Зарины, своими силами едва ли сыскать. Видит, дом перед ним открылся, добежал, наконец. С заднего хода он к терему вышел. Идёт пастушок вразвалку, грядки с капустой и репой топчет, пытается к парадному входу добраться. Тут-то на него ворон и выскочил прямо из-за угла. Метнулась чёрная птица и как клювом своим огромным вопьётся Сеньке в голову! Если бы не шлем-ермолка, мигом бы череп пробила. Взмахнул пастушок саблей, особо не целясь, да прямо по ворону угодил. Упала замертво птица, чуть ли не напополам перерубленная. Выходит Сеня к парадному входу и видит: возле крыльца стоит Зарина, а рядом с ней девушка молоденькая чуть старше лисицы на вид, черноволосая, высокая, статная, в красно-белом сарафане.

— Здравствуй, Арсений, — приветливо пролепетала Влада. — Я тут примерила наряд твоей Славяны, и вот решили себе оставить, он мне как раз впору, не возражаешь?

Пастушок совсем растерялся. Перевёл взгляд на Зарину, а та совсем переменилась: страшная стала, глаза звериные, вместо ногтей человеческих когти длинные, стоит, скалится клыками лисьими. Смотрит Сенька: позади них на лавочке златовласка в одном исподнем лежит, с руками порезанными, бледная вся, словно мёртвая. Кинулся пастушок, к Славе своей, трясёт её, обнимает, целует, у самого слёзы на глазах наворачиваются, понимает он, что скончалась она.

— Что здесь произошло, Зарина? — спрашивает сквозь слёзы.

— Уходил бы ты подобру-поздорову, — надменно отвечает Влада.

С великой яростью бросился Сенька на ведьму, одной рукой за грудки её схватил, а второй саблю занёс:

— Ты вообще кто такая?! Говори!

— Не узнал? — спокойно отвечала Влада. — Я матушка Зарины.

— А ну пошёл прочь! — зарычала лисица, бросившись на парня. — Уходи!

Отпрянул от них Сенька в сторону, стоит, за расцарапанную левую щёку держится. Возникло у него желание кинуться на них и зарубить. Но вместо этого в ножны саблю свою запрятал, не взял греха на душу. Явственно вспомнил он слова отца о том, что нельзя людям мстить, прощать надобно, а если не прощается то оставлять место гневу Божьему, ибо сказано — «Мне отмщение, Я воздам». Подошёл к телу Славяны, взял её на руки и в сторону чащи побрёл, не оглядываясь. Пусть не от рук человеческих получат они заслуженное, но от рук Господа Бога. 

Князь с дружиной своей вовремя подошёл, да только не особо-то это и помогло. К тому времени как пастушок из лесу вышел, отбросили новгородцы татар на время. Всё село выгорело, больше половины селян убиты, родичи Сеньки и Слави также погибли. Князь дал команду отходить к Новгороду, все, кто выжили, с государем отправились, и пастушок наш с ними. Но перед этим похоронил он Славяну свою за селом в чистом поле, отдельно от братской могилы селян. Весь израненный, отец Иоанн, сельский священник, по златовласке заупокойную молитву исполнил, Сенька крест деревянный соорудил, сверху могилы поставил, а рядом венок из полевых трав положил, любила она их очень.

В это время вконец одичала Зарина наша, полностью в лису обратилась, в чащу убежала. Так и не раскаялась в содеянном, оступившись не возжелала подняться, кровь человеческую почуяла и понравилась она ей. Забрали её духи лесные. На следующее утро после этого пошла ведьма Влада на реку, как когда-то купец её Гришка, да и утопилась. Тяжёлым грузом легло ей на душу всё соделанное, невмоготу стало без дочери единственной, тут то и нашептал ей нечистый, чтобы самоубилась она. Прибрали к себе духи злобы её душу чёрную. Ну а тело спустя некоторое время рыбаки под Новгородом сетями выловили.

 

***

 

Замолчал дед Арсений, помрачнел весь.

— Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок, — наконец проговорил сказитель. — Все мы стоим перед выбором, и только от нас зависит судьба наша.

Привстал старец со своего места, детей взглядом обвёл и продолжил:

— Всегда выбирайте праведную сторону, как это сделали Славяна и Арсений, и никогда не якшайтесь с силами зла подобно Владе. Никогда не идите на поводу у тех, кто руководствуется злом, обличайте их, даже если они родичи ваши. Не совершайте ошибок подобно Зарине.

— Славяну жалко… да и Сенька, как же он дальше без неё-то? — молвила старшая дочь.

— Душа Слави с миром упокоилась, за неё горевать нечего, — твёрдо ответил старец. — Ну а пастушок тот прожил долгую жизнь, полную мгновений радостных.

— А мне больше всех Зарину жаль, запуталась она, — тихонько произнёс самый маленький из ребят.

Улыбнулся дед Арсений.

— Береги детей, хозяйка, хорошие они у тебя, ну а я пойду, спасибо тебе за хлеб за соль, — сказал старец, направляясь к выходу.

— Вам спасибо, дед Арсений, — отвечала мать семейства.

Вышел сказитель из хаты, а следом за ним отец семейства.

— Дед Арсений, тут такое дело… в общем, был я в том самом тереме, про который вы рассказывали, — настороженно произнёс мужичок. — Будучи ещё юношей, охотился я да заплутал серьёзно, на терем в чаще набрёл, заросший весь. Внутрь зашёл, а там всё, как вы сказывали… обратно вышел, а там лиса огромная ходит, никогда таких не видывал. Кинулась она на меня, загрызть пыталась, насилу отбился от неё, брюхо ей вспорол… да так она меня перепугала, что тушу её там и оставил, подумал, место проклято, убежал я оттуда.

Старец лишь кивнул в ответ да вдаль куда-то свой взор печальный устремил.

— Значит, получается, та самая лисица страшная… человеком была когда-то? Прости, Господи, — перекрестился мужик и в хату воротился.

 

Вернулся дед Арсений к себе в избу, зажёг лучину, присел на лавочку в красном углу, задумался. В тусклом свете лучины он стал различать образы. Вновь явились к нему тени давно минувших дней: вот стоит добродушная Славя, за ней плачущая Зарина, когда в ней ещё оставалось многое от человека, возле неё Влада с поникшим взглядом, раскаяния полным. Он знал сотни легенд и сказаний, но эта история, которой он был свидетель и соучастник, навсегда обожгла ему сердце. Призрак златовласки присел рядом со старцем, она была такой молодой и умиротворённой, глядя на неё, сказитель прослезился. Славяна провела своей иллюзорной ручкой по его седым волосам, он почувствовал давно забытое тепло и нежность её рук, склонил свою голову ей на колени и заснул навсегда. Поутру его мёртвое тело с застывшей блаженной улыбкой на лице обнаружили соседи. Горевала вся деревня.

 

Умер добрый сказитель, на всю Русь прославившей своё имя. Не только простому люду сказки сказывал, но и детям бояр и князей знатных. Сотни легенд и сказаний наизусть помнил, рассказывал так, будто каждой истории сам соучаствовал. Так никому и не поведал секрет свой сокровенный, что позволял ему такую память и знания иметь. А секрет тот в том заключался, что порой тени усопших к нему захаживали как только солнце за горизонт садилось. Всё что с ними при жизни происходило, тени сказывали, без утайки. Таким образом, всё было открыто и доступно Арсению, многое ведал и всё правдой оказывалось. Дара своего поначалу пугался, но затем принял как должное. А проявился сей дар после того как новгородцы басурман разбили под своим городом, в том бою Сенька чуть Богу душу не отдал, но жив остался, хотя долгие часы бездыханным на земле провалялся.

 

 

Вам необходимо Войти (Зарегистрироваться) для написания отзыва.
Neon Genesis Evangelion и персонажи данного произведения являются собственностью студии GAINAX, Hideaki Anno и Yoshiyuki Sadamoto. Все авторы на данном сайте просто развлекаются, сайт не получает никакой прибыли.
Яндекс.Метрика
Evangelion Not End