Ступень Первая

Наблюдатель

Наблюдение первое

Одиночество

Он слишком долго был один. Я понял это, лишь взглянув на его фотографию. Быть может, я так легко определяю по лицу, одинок человек или нет, потому, что я сам такой же. За все то время, которое можно было бы назвать «жизнью», я был один.

Я прислонился головой к холодному стеклу вагона, мчавшего меня вперед с такой скоростью, что окружающие пейзажи сливались в разноцветную линию протяженностью в весь мой путь. Там не на что было смотреть. Мои глаза смотрели в пространство, а перед мысленным взором почему-то опять возникло его лицо.

Короткие, черные, небрежно взлохмаченные волосы. Тонкое лицо с резкими чертами и бледноватой кожей, придававшей ему изможденный вид. Синие глаза, выделявшиеся, но не пронзительные. Спокойные, безучастные, усталые. Такие глаза могли бы быть у взрослого, но не у четырнадцатилетнего парня.

Почему я постоянно о нем думаю? Почему так хочу встретиться с ним? Не из-за того же, что он пилот Евангелиона?

Нет, точно не из-за этого. Для меня этот факт его биографии, который для всех остальных был бы, не сомневаюсь, ключевым, ничего особенного не значил. В каких-то глубинах моего разума сложилась метафора о том, что он вроде погонщика рабов. Впрочем, метафора довольно быстро сменилась другим образом: военачальника, кнутом гонящего непокорных солдат на врага. И побеждающего.

Кто победил? Военачальник? Солдаты? Не знаю. Точно так же сложно сказать, кто побеждал во всех этих боях, он или Евангелион. Поразмыслив немного над этим, я пришел к выводу, что, наверное, все же они вместе. Как и тот работорговец-военачальник со своими солдатами. Вот только интересно, был ли Евангелион против сражений? Приходилось ли его обуздывать, заставлять сражаться? Или он сам с готовностью шел в бой?

В который раз я пожалел, что не могу скомкать свои мысли и образы, возникающие у меня в голове, подобно рисунку, и отбросить в сторону. Просто чтобы не отвлекали от основной мысли. Мой разум порой удивлял меня самого, работая так, как я сам от него не ждал. Я когда-то слышал, что человек может делать шесть дел одновременно. Интересно, каков мой предел?

Я слегка улыбнулся. Сопровождавший меня и сидевший напротив детина в черном костюме, подходящим ему примерно так же, как мне подошло бы бальное платье, и непроницаемо-черных очках, наоборот, нахмурился. Видимо, ожидал что я что-то спрошу или скажу. Но я молчал. Говорить мне с ним было не о чем, а вопросы я уже давно задал. И не ему.

Мысли возвращались в прежнее русло. Может, я почувствовал в нем родственную душу? Эта фраза, произнесенная у меня в голове моим собственным, едва различимым голосом вызывала улыбку. Душа… Однако я не улыбнулся. Я продолжил смотреть в окно невидящим взглядом.

Одинокие тянутся друг к другу? Никогда о подобном не слышал, но все возможно. Или было еще что-то? Что-то, чего я не мог понять? Может быть. Возможностей чего бы то ни было так много, что лучше не пытаться представить их.

Поезд едва заметно вздрогнул и понемногу начал замедлять ход. Кажется, я на месте. Детина напротив глянул в окно, и явно расслабился. Я почти знал, о чем он думает. Поездка прошла без происшествий, осталось только доставить «гостя» в штаб, и работа выполнена.

Как мало им нужно для спокойствия. Я подавил желание пожать плечами и стал смотреть в окно уже по-другому. Поезд замедлял ход, и понемногу месиво, сопровождавшее меня всю дорогу, рассеивалось, и становились видны отдельные детали. Деревья, невысокие кусты… все это должно было выглядеть «диким», будто все это выросло здесь само. Но я видел руку Лилим. Руку, едва не уничтожившую мир, а теперь медленно, с трудом воссоздающую его заново.

Смотреть в окно расхотелось. Мир, который открывался мне там, вновь перестал интересовать меня. Я понял, что мои мысли опять возвращаются к пилоту Евы-01, и не стал им сопротивляться. Какой смысл?

Одинокий… окруженный людьми, но все равно одинокий. Мне казалось, что я могу прочитать это в его глазах. Или это было просто иллюзией, самообманом? Я мысленно пожал плечами, отворачиваясь от окна, мелькавшие за которым пейзажи только отвлекали меня.

Интересно, как он стал таким? Когда холодная стена отделила его от остальных? Пытался ли он перелезть через эту стену, пробить ее? Или сразу смирился с холодом и равнодушием камней, из которых она была сложена?

Как же все было с тобой, Икари Синдзи?

Я продолжал размышлять об этом до прибытия поезда на вокзал. Потом меня и мои вещи отвезли на специальной машине NERV на квартиру, в которой мне предстояло жить. Сопровождавшие меня громилы в черном убедительно порекомендовали никуда сегодня не выходить. Однако, едва их машина отъехала от дома, где меня поселили, я покинул свое полупустое жилье и отправился бродить по улицам Токио-3.

Город был залит светом заходящего солнца. И пуст. Иногда, оглядываясь по сторонам и слушая эхо собственных шагов, мне казалось, что Токио-3 не просто пуст.

Мертв.

После сражения с Шестнадцатым Ангелом половина города исчезла с лица земли. На том самом месте, где Ева-00 взорвала себя вместе с Ангелом, образовалась огромная воронка. В нее хлынуло море, и теперь это место стало небольшим заливом. Что-то тянуло меня именно туда, и я не стал сопротивляться. Просто шел по пустынным улицам.

Один. Как всегда, один. Я не жаловался на свое одиночество. Более того, мне так было лучше. Когда ты один, у тебя есть только собственная жизнь и своя судьба, у тебя нет тех цепей, которыми каждый крепко прикован к окружающим его людям. Эти цепи незримы, но это не делает их менее прочными. Когда Лилим поняли, что в одиночку им не выжить, они создали общество. И именно тогда родились эти цепи.

Мне, наверное, было проще. Я никогда не был Лилим, и я всегда знал, что вполне способен выжить и в одиночестве. Именно тогда я и избрал путь, которым иду все эти пятнадцать лет. Путь одиночества.

Одиночество необходимо. Это как глоток свежего воздуха в жаркий летний день. Всего лишь один глоток, не больше. Никто же не захочет, чтобы жара лета в один миг сменилась яростным снежным бураном? Нет. Именно поэтому и нужен этот глоток воздуха. Временное одиночество.

Оно нужно каждому, даже самому общительному и компанейскому Лилим. Разнятся лишь сроки. Кому-то нужно несколько дней, иному хватит и пары часов. Но тем не менее, одиночество – это возможность взглянуть на себя со стороны, но в то же время – собственными глазами. Увидеть настоящего себя, а не того, кем привык быть для других. Впрочем, кому-то проще никогда себя не видеть. Но думаю, такие Лилим – несчастны.

Я снова вспомнил его фотографию. Интересно, а какой он? Такой же одинокий, как и я? Или же постепенно он перестает быть один? Нельзя сказать, хорошо это или плохо. Каждый меняет себя так, как желает того сам, пусть и неосознанно. Даже более того, чаще всего это происходит именно неосознанно. Те, кто сознательно строят себя такими, какими хотят быть, и достигают положительных результатов – одни из самых интересных Лилим. Только он – вряд ли из таких.

Но одиночество может быть и стеной, отделяющей человека от мира. Но опять же, каждый сам строит эту стену, и лишь от «строителя» зависит, какой она будет. Холодный бетон? Стальная ограда? Неприступный каменный забор с шипами наверху? Или стена с небольшой, едва заметной дверью, которую и заметят-то немногие, а смогут открыть единицы?

Когда-то я слышал фразу о том, что все Лилим одиноки. Может, тот, кто сказал это, был прав, а может, он лишь стремился красиво выразиться. У большинства Лилим всегда кто-то есть. Друг, родственник, коллега… Поэтому Лилим очень редко становятся совсем одни. Но есть среди них и такие…

Есть те, кто одиноки внутри, в душе, раз уж сами Лилим так любят это слово. Но снаружи они притворяются, что не одиноки. Или не притворяются, а искренне пытаются найти кого-то, с кем можно было бы разделить свою жизнь. Ищут, ищут… кому-то везет и он находит того, кто может стать ему… кем-то. А кто-то остается одиноким на всю жизнь. Если подумать об этом как следует, то такие Лилим, наверное, несчастны.

Ко мне это, впрочем не относится. Мысль об этом вызвала у меня легкую улыбку. В конце-концов, я не Лилим…

Размышляя обо всем этом, я медленно шел по пустому, почти мертвому городу. Токио-3 практически умер. Последний Ангел нанес ему почти смертельную рану. Не удивлюсь, если город не станут восстанавливать. Даже сейчас, после тысяч лет своей истории Лилим суеверны, и не всегда соглашаются вновь селиться в месте, с которым однажды уже случилась беда. Лучше просто уехать, бросить город, оставить его одного.

В одиночестве.

Я дошел до воронки от взрыва, того самого места, где волны накатывались на песчаный берег. В воде, кроме обломков и затопленных зданий, упавших в котлован, оказалось несколько статуй. Я не мог точно определить, кого изображали эти скульптуры, поскольку все они были довольно серьезно повреждены. Вокруг было тихо, спокойно… одиноко. Именно то, что мне сейчас и требовалось.

Одна из статуй изображала орла, и она довольно высоко выступала из воды. Одним прыжком я запрыгнул на чуть наклоненную голову каменной птицы, у которой отсутствовал клюв – на этом месте был лишь неровный, обломанный камень. Усевшись поудобнее, я начал тихо напевать себе под нос мелодию, которую сам когда-то сочинил…

…Я заметил, как он подошел, но продолжил петь. Он стоял совсем рядом, не видя меня, и смотрел, как багровое солнце медленно опускается за горизонт, отражаясь в воде. Он смотрел вперед, будто надеялся увидеть там что-то важное… или кого-то важного.

Он был удивительно похож на свою фотографию. Обычно фотография и реальность довольно сильно отличаются, и если ты знал о каком-то месте или о ком-то только по фотографии, то первое впечатление такое, будто тебе подсунули фальшивку, а настоящее – фотография. Но он оказался именно таким, каким я себе представлял. Он потерянно стоял на берегу, и я видел, что он именно такой, каким показался мне с первого взгляда.

Одинокий.

Неожиданно он дернулся и посмотрел в мою сторону. Однако я не подал виду, что заметил это. Допел свою песню до конца, и только потом, вдохнув прохладный вечерний воздух, негромко заметил, обращаясь скорее к себе, чем к нему:

 - Петь – это хорошо.

Он хотел что-то сказать, но слова, похоже, застряли в горле, и потому получился какой-то короткий невразумительный звук. Я продолжил, по-прежнему не глядя на него:

 - Пение приносит радость, – я и в самом деле так считал. Во всяком случае, для меня это утверждение прекрасно работало. – По-моему, песня – величайшее достижение культуры Лилим.

Я помолчал немного, потом спросил:

 - А как ты думаешь… – с этими словами я повернулся к нему и с легкой улыбкой посмотрел прямо в его синие глаза, в которых сейчас плясали отблески заката, – Икари Синдзи-кун?

 - Откуда ты знаешь мое имя? – его глаза удивленно расширились.

 - Все знают твое имя, – ответил я ему. – Ты немного недооцениваешь собственную значимость.

 - Вот как? – в этих словах смешались и удивление, и легкое недоверие, и совсем немного радости.

 - А ты… – начал было он, но не закончил вопроса, как мне показалось, от смущения, довольно часто появляющегося при беседе с незнакомцем. Впрочем, я и так его понял.

 -Каору. Нагиса Каору. Как и ты, я один из Избранных, – я помедлил немного и пояснил: – Пятое Дитя.

 - Пятое Дитя? – со странной смесью легкого недоверия и в то же время радости переспросил он. – Так это ты… Нагиса-кун?

 - Зови меня просто Каору, Икари-кун, – легко предложил я.

 - Тогда ты можешь звать меня Синдзи, – на его лице понемногу появлялась улыбка.

Я улыбнулся в ответ.

Наблюдение второе

Инструмент

Синхротесты я воспринимал как нечто ненужное, но от того не менее неизбежное. В конце концов, они нужны были только Лилим. Я и так знал, что у меня никаких проблем с ними быть не может. Однако не спешил сообщать об этом окружавшим меня сотрудникам NERV. И без того некоторые из них косились на меня чуть ли не с подозрением. Так что я предпочел сыграть по их правилам, лишь немного добавив от себя.

В капсуле, подсоединенной к Еве-02, я чувствовал себя немного странно. Здесь все было… стерильным, во всяком случае, так мне показалось. Обычно я всегда словно «чувствовал» окружающий меня мир и Лилим неким «шестым чувством», однако здесь все было иначе. Пресловутое «шестое чувство» мгновенно исчезло, и спустя пару секунд я понял, в чем дело. Ева, как рожденная от Адама, была наиболее близка мне. Связь с этим существом оказалась гораздо прочнее, чем об этом думали наблюдавшие за экспериментом Лилим. Здесь слишком глубокое «погружение» в Еву могло сыграть злую шутку. Так что, находясь в испытательной капсуле, я скорее старался не слишком сильно синхронизироваться с дремлющим сейчас Вторым Евангелионом.

Однако я знал, что Лилим, скорее всего, будут ошеломлены результатами эксперимента. Синхронизироваться с чужой Евой, да еще без предварительных настроек под конкретного пилота… Сидя там, в капсуле, я слегка улыбался, представляя, какой переполох сейчас должен твориться в некоторых головах. Что ж, пусть думают, пусть гадают. Это займет их на то время, которое мне необходимо. Сказать по правде, не такое уж и долгое.

После окончания эксперимента, когда мы вылезли из капсул и нас начали подбирать лодки, я заметил взгляд Синдзи, обращенный на меня. Он смотрел так, будто хотел поговорить со мной, сообщить о чем-то важном, поделиться мыслями. Я ободряюще улыбнулся ему, и он, после легкого замешательства, постарался улыбнуться в ответ. Улыбка вышла слабая, бледная… и хорошо знакомая. Почти все, кто оказался отделен от остальных хрустальным куполом одиночества, плохо умели улыбаться.

Возвращаясь из душа, уже переодевшись и намереваясь вернуться в выделенную мне квартиру, я встретил ее. Аянами Рей, пилот Прототипа, поднималась на этот этаж на эскалаторе. Стоило ей увидеть меня, как неподвижное лицо, которое иногда можно было принять за фарфоровую маску, дрогнуло. В алых глазах этой почти непостижимой девушки зажглись тревога, опасение… и что-то еще.

Наверное, я все же жалел ее. Она была инструментом и, похоже, даже не сознавала своей роли. Мы с ней были даже похожи, вот только в отличие от нее, у меня было осознание. А еще – воля. Моя собственная свободная воля.

 - Ты Первое Дитя, не так ли? – с легкой улыбкой осведомился я, будто не замечая ее реакции.

Она остановилась, сойдя с эскалатора, но ничего не ответила. Просто стояла напротив, не спуская с меня настороженного взгляда, который на пару мгновений показался мне даже враждебным.

 - Аянами Рей, – произнес я, втайне надеясь, что на звук своего имени она хоть как-то отреагирует.

Но нет, моим надеждам не суждено было сбыться. Девочка-альбинос все так же стояла напротив меня, и алые, неподвижные глаза ее сейчас напоминали мне искорки умирающего огня.

Всего лишь инструмент. Инструмент, дни которого сочтены. Такая же, как и я. Мы оба были инструментами… нет, не так. Нас обоих считали такими, и ее, похоже, устраивало подобное положение вещей. Даже если бы она знала подоплеку плана Икари Гендо, это ничего не изменило бы. Все равно она пошла бы за ним, как агнец на заклание, и не опустила бы своих красных глаз. До самого конца.

 - Ты такая же, как я, – в моей улыбке появилась горечь, практически незаметная и недолгая. Одновременно на миг изменился и мой голос, в котором проскользнула моя «почти что жалость». Но и только.

Ее глаза чуть сузились, а тело едва заметно напряглось, будто она ожидала нападения.

 - Кто ты? – спросила она, и в голосе ее, как и в глазах, сквозило подозрение.

 - Нагиса Каору, – представился я и добавил чуть погодя: – Пятое Дитя.

Ее глаза будто на миг вспыхнули ослепляющим вихрем пламени и сразу же погасли. Она явно подозревала меня… в чем-то. В чем именно наверняка и сама не могла сказать, но все же настороженность из ее взгляда не пропала после того, как я назвал свое имя. Скорее даже усилилась.

Быть может, она ощутила нашу похожесть? Или в самых глубинах ее разума зародилось подозрение, что я – такой же инструмент, как и она сама? Только инструмент этот был вложен в другую руку.

Я не знал. Ее лицо было сложно читать, ее красные глаза иногда казались мне просто бездушными стекляшками, одновременно бездонными в своем безразличии к окружающем ее… да и к себе, пожалуй, тоже. Пусть я уже долго смотрел на нее, единственное, в чем у меня не было сомнений, так это в том, что она одинока.

Одинокая… так же как и я… так же как и Синдзи… Мы все были одинокими, и все мы были инструментами в чужих руках. Старший Икари держал в руках сразу два, надеясь, что количество сможет компенсировать качество. У тех, с кем говорил я, был лишь один инструмент, но от того он не был менее опасен. Командующий крепко сжимал рукояти двух мясницких тесаков… а я был скальпелем. И то, что я был инструментом со свободной волей, только делало меня острее.

Продолжать разговор с ней я не стал. Не видел смысла. Поэтому просто обогнул Первое Дитя и ступил на ступеньки эскалатора, медленно потащившего меня вниз.

Встреча с Аянами Рей неожиданно заставила меня задуматься о тех ролях, которые исполняем здесь мы трое. Синдзи, она и я.

Синдзи… он похож на нас, он – инструмент своего отца. Одинокий, робкий, но в то же время не лишенный надежды на близость с кем-нибудь. Втайне, я уверен, желающий этой близости. Знает ли он, что его роль – быть инструментом отца? Если и не знает, то наверняка догадывается. Тот случай с Тринадцатым Ангелом, когда покалечился его друг, должен был хотя бы приоткрыть ему глаза. И все же он остался на своем месте. Принял, не знаю, сразу и добровольно ли, но принял роль инструмента. Смирился ли он? Или все же на что-то надеется?

Аянами… инструмент с самого начала. Холодная одиночка, лишенная чувств, присущих обычным Лилим. Даже если она и знает о своей роли, ее это не трогает. Она готова к тому, ради чего ее создали. Кукла… как же она похожа на куклу! Тонкие ниточки, видные лишь очень опытному глазу, тянутся от нее к Икари Гендо. И иногда мне даже кажется, что она едва ли не рада выпавшей ей роли. Наверное, Гендо относится к ней все же немного лучше, чем к другим. А она всю свою «жизнь» была одна. Как, впрочем, и я…

Я… со мной все проще и сложнее одновременно. Я мыслящий инструмент, ввязавшийся во все это по собственной воле. И пусть SEELE считают, что я подчиняюсь им, выполняю их приказы… я не буду их разубеждать. Просто мои интересы совпали с их интересами… ничего более. Для них я инструмент, бесспорно, но вот для себя… Кто я для себя?

На моем лице появилась улыбка. Вечный вопрос, который задают себе, наверное, почти все Лилим. И задают уже очень, очень долго, на протяжении почти всей своей истории. Ищут ответ, который для каждого свой. Я люблю такие вопросы. Вопросы, на которые нельзя найти готового ответа, который подошел бы всем и каждому. В таких вопросах самое интересное – сам вопрос. Ответ – уже другая категория. Вопрос, который заставляет думать и искать ответ для себя и самому, не пытаясь сослаться на авторитеты и знания, в какой-то мере даже великолепен.

А что до инструментов… Икари Гендо не первый, кто использует других ради достижения собственных целей. В той или иной форме подобное стремление присуще многим Лилим. Я видел это, видел не раз, но так и не смог понять, что именно толкает Лилим на подобное. Ведь чаще всего такое использование – подлость. А в подлости никогда не бывает ничего хорошего.

Я далек от идеализации Лилим. Я понимаю и принимаю, что они несовершенны, что у них множество недостатков. Но все же считать кого-то лишь инструментом и, как они говорят, «загребать жар чужими руками»… есть в этом что-то неправильное. Подлое. Несправедливое.

Пусть этот мир далек от справедливости, это не означает, что к ней не следует стремиться. Однако Лилим, похоже, выбрали для себя дорогу. Это дорога постоянной конкуренции, соперничества, подстав и тайной зависти. Второй Удар хорошо вскрыл эту подноготную, заставив Лилим вцепиться в горло друг другу. Пусть с тех пор прошло много лет, пусть они начали восстанавливать свой мир, я не думаю, что они изменились. И вряд ли изменятся вообще.

Неприятно быть чьим-то инструментом. Неприятно понимать, что тобой двигает чужая воля, пусть даже не во всем и не постоянно. Но осознавать, что тебя вот так подло лишили свободы, сделали фигурой, пешкой, марионеткой… горько и одновременно берет злость. Не все осознают это и потому не все испытывают эту горечь, но о чем думают и что чувствуют те, кто делает людей своими инструментами?

Я не знаю. Наверное, мне никогда не понять Лилим до конца, потому что я не стремлюсь управлять ими, дергать за ниточки кукол, считающих, что их воля – только их. Мне, пожалуй, противна мысль об этой подлости. Я не хочу быть игроком, кукловодом за кулисами, мне это просто не нужно. Я и так знаю, кто я, знаю свое место и дело. Я далек от суеты, интриг, тайного управления. Быть может, именно поэтому я изучаю Лилим, пытаюсь понять их, то, что движет этими существами. Они мне интересны. Интересна даже их подлость, несовершенство и все остальное. Все, что так отличает от них меня.

Точнее, нас…

Эскалатор привез меня на этаж, и, сойдя с него, я отправился к выходу из штаба NERV. Впереди уже были видны раздвижные двери проходной. Я направился к тринадцатой…

Наблюдение третье

Хрупкость

Я подошел к двери, когда из громкоговорителя раздался женский голос:

 - Центральная Догма открыта. Пожалуйста, используйте маршрут номер три для пересадки.

Не обращая внимания на это, я продолжил свой путь. Сворки тринадцатой двери дрогнули и разошлись: одна уползла вниз, в пол, вторая устремилась вверх. Сквозь проем мне был отлично виден Икари Синдзи, сидящий напротив на неудобном пластиковом стуле с бусинами наушников от плеера в ушах.

Сейчас, отгородившийся от всего мира, погрузившийся в ту музыку, что звучала у него в ушах, он казался особенно одиноким. Однако в то же время чувствовалось, что ему никто не нужен, что он способен сидеть так очень долго.

Так ли нужны ему люди, окружающие его? В том, что он нужен им, я не сомневался, но все же он был нужен им лишь для исполнения своих целей, отчасти даже для личной выгоды. Наверняка никто даже не спросил его, хочет ли он спасать мир. Его просто засунули в Еву и сказали, что он должен. Кому? Хочет ли он сам защищать этот мир Лилим?

Лично я был бы не против, если б этот мир перестал существовать.

Это напомнило мне один из основных ритуалов весьма распространенной среди Лилим религии, именуемой христианством. Младенца крестят, когда он еще совсем мал, и посвящают Богу, делают его рабом и заставляют всю жизнь искупать так называемый первородный грех. Никто даже не спрашивает у него, хочет ли он быть рабом Бога. Икари Синдзи оказался в такой же ситуации.

Он поднял голову, и его пустой, остановившийся взгляд скользнул по мне. В следующую секунду глаза Третьего Дитя уже не были такими пустыми.

 - Привет, – сказал я с легкой улыбкой, выходя к нему. – Ты тут, случайно, не меня поджидаешь?

На щеках его сразу же появился легкий румянец, и, вытаскивая из ушей наушники, он постарался отвести взгляд в сторону.

 - Нет, – робко произнес он. – Эээ… Ну не то, чтобы ждал…

 - А что тогда? – поинтересовался я, подходя ближе и чуть наклоняясь над по-прежнему сидящим на стуле Синдзи.

 - Ну, обычно после тестов я просто принимаю душ и иду домой, – сообщил он, а румянец никак не исчезал с его лица. Это было даже забавно.

Неожиданно его лицо посерьезнело, и голос, совсем недавно казавшийся смущенным, изменился. Теперь в нем появилась тоска и легкая апатия.

 - Но в последнее время мне что-то не очень хочется появляться дома.

Он начал говорить, глядя на меня, но на середине фразы опять отвел глаза в сторону.

Не хочет появляться дома… что же там такое было? Вряд ли серьезные проблемы… но ведь была причина, по которой этот мальчик стал избегать того места, где жил. Причин могло быть много, особенно в его возрасте. Ведь Лилим, пусть они и стараются казаться сильными, все же такие ранимые. Особенно когда им всего четырнадцать, они пилотируют гигантских роботов и на их хрупкие плечи взвалена судьба всех остальных.

 - У тебя есть свой дом, куда всегда можно вернуться, – мне вдруг захотелось подбодрить этого одинокого мальчика. – Ты должен радоваться.

Да уж, он может радоваться. Пусть даже пока для него дом – едва ли не пустой звук, но, быть может, когда-нибудь он поймет, как это прекрасно, что есть место, куда можно вернуться. У меня подобного места нет, и нельзя сказать, что я тоскую без него, но Лилим подобное все же необходимо.

 - Это замечательно, – добавил я, в то же время осознавая, что у него может и не быть времени осознать, как прекрасно иметь свой дом.

Скорее всего, его не будет.

 - Думаешь? – недоверчиво спросил он, все еще избегая смотреть мне в глаза.

Думаю я так, или нет – неважно. Почему-то меня пронзило легкое сожаление. Мне было жаль этого одинокого, брошенного мальчика, потому что совсем скоро его не станет. Он исчезнет, как и все прочие Лилим, когда я встречу нашего Прародителя, Адама. Даже жаль, что этот Икари Синдзи, немного похожий на меня самого, исчезнет. Единожды и навсегда.

И еще я вдруг почувствовал, что не хочу пока с ним расставаться. Не сейчас, по крайней мере.

 - Я бы еще с тобой поболтал, – сказал я ему и спросил: – Можно я пойду с тобой?

Он непонимающе посмотрел на меня, и я пояснил:

 - В душ. Ты идешь?

 - Ага, – кивнул он.

 - Ты не против? – уточнил я, поскольку всерьез навязываться тоже не собирался.

 - Нет, я не против, – заверил он меня.

Я вновь улыбнулся ему.

Большой, но неглубокий бассейн, наполненный горячей водой, оказался отличным местом. Можно было сидеть, прислоняясь спиной к стенке, откинув голову назад и размышлять о чем угодно. В такой расслабляющей обстановке любые мысли были хороши. Большой экран напротив, демонстрировавший то пейзажи, то эмблему NERV, только отвлекал, поэтому я закрыл глаза.

Синдзи сидел совсем рядом со мной, и все мои мысли были о нем. Почему меня так тянет к этому человеку? В чем причина того, что он так интересен мне? Пусть он одинок, так же, как и я всю свою жизнь здесь, но должна же быть еще одна причина. И мне понадобилось не так много времени, чтобы понять, какая именно.

Икари Синдзи просто был искренен.

Лилим, с которыми мне приходилось сталкиваться, всегда были скрытны. Каждый из них вынашивал какие-то планы, замыслы, прятал себя где-то глубоко внутри, не показывая свое настоящее лицо никому. Зачастую опасаясь самому взглянуть в него. А Третье Дитя… он был другим. Он так сильно отличался от остальных, что это казалось почти невероятным. Он был подобен розе, распустившейся среди кустарника. Несмотря на все то, что случилось с ним, он оставался чист, искренен, и по-настоящему жив. Достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы удостовериться в этом.

Он был один, потому что боялся, что ему причинят боль. Он боялся, ведь он так хрупок. Хрупок, как все Лилим. Однако каждый из них сплел кокон вокруг своей души, защитил ее, похоронил под каменным монолитом. Он был не таким. Он знал, какова подлость, но сам не был подлым. Он видел предательство, но сам не предавал. Он испытывал боль, но сам не хотел причинять ее. В этом мире Лилим, полном зависти, страданий и ненависти, в мире вечных масок и лжи Икари Синдзи оставался таким чистым, таким хрупким… и таким одиноким.

 - Ты избегаешь личных связей, – негромко сказал я, и интонации моего голоса не были вопросительными.

Я почувствовал, что он повернулся ко мне, но продолжал сидеть с закрытыми глазами.

 - Неужели близость так пугает тебя? – спросил я, по-прежнему не открывая глаз. Но мне не очень нужен был ответ на этот вопрос. Я хотел, чтобы он сам понял, что не стоит так отдаляться от других. Нужно дать им шанс, нужно хотя бы попытаться поверить им. Пусть постарается понять, пока у него еще есть время.

 - Если ты ни с кем не близок, тебя никто не предаст и никто не сделает тебе больно, – продолжил я. – Однако так ты никогда не забудешь об одиночестве. Человек всегда одинок, и он не может полностью избавиться от одиночества. Но он может забыть о нем.

Я говорил то, что думал, и никогда еще слова так легко не слетали с моих губ.

 - В этом человек находит силы жить, – тихо произнес я и накрыл его руку своей рукой.

Он вздрогнул, его рука дернулась, будто ее пронзил электрический ток. Но он не убрал руки.

Повернувшись ко мне, его взгляд встретился с моим. Он ничего не сказал, лишь глаза отвел далеко не сразу.

Неожиданно свет погас, и помещение окутала синеватая темнота.

 - Пора, – тихо сказал Синдзи, и в голосе его мне послышалось разочарование, что у нас больше нет времени.

 - Уже?

 - Да, – кивнул он. – Мне пора спать.

 - Я с тобой? – с легкой улыбкой спросил я.

 - Нет… – Синдзи смутился и вновь покраснел. – У тебя же есть собственная комната.

 - Что ж, – я поднялся, устремив взгляд в сторону, потому что не хотел, чтобы он видел мои глаза. Наверное, в них можно было прочесть слишком многое. – Человек всегда носит боль в своем сердце.

Я почти видел, как он недоуменно смотрит на меня. Повернувшись, я вновь улыбнулся ему, глядя на порозовевшее то ли от горячей воды, то ли от чего-то другого лицо Синдзи.

 - Сердце его болит, поэтому вся жизнь для него – боль, – продолжил я, глядя на него и вновь чувствуя себя непривычно легко, свободно, потому что мысли мои вновь становились словами. – Твоя душа хрупка, как стекло.

 - Правда? – переспросил он, и в его голосе смущение переплеталось с легким недоверием.

 - Да. И этим ты мне симпатичен.

 - Симпатичен? – его лицо порозовело еще сильнее, и причина была явно не в горячей воде.

 - Проще говоря, я люблю тебя.

Предложение переночевать у меня Синдзи принял с плохо скрываемой радостью. После того разговора в бассейне он был задумчив, явно вновь и вновь вспоминая произошедшее. Я не торопил его, не лез с вопросами, поскольку был уверен, что когда придет время, он сам заговорит со мной.

Несмотря на мои предложения, он отказался спать на кровати, и мне пришлось постелить матрас рядом на полу. Было уже довольно поздно, а мы все лежали молча, и ни один из нас не засыпал. Казалось, это спокойное молчание может продлиться сколько угодно.

 - Наверное, все же я должен спать на полу, – наконец произнес я, отгоняя тишину, пока она не начала давить на нас.

 - Нет, это я пришел к тебе, – повернув ко мне голову, не согласился Синдзи. – Я и должен спать на полу.

Мы еще немного помолчали, потом я, чувствуя, что ему нужно поговорить, что он хочет, но почему-то опасается сказать мне что-то, спросил:

 - О чем хочешь поговорить?

Он с удивлением посмотрел на меня.

 - Ты же хочешь мне что-то сказать, не так ли?

Синдзи устремил взгляд в потолок.

 - Столько всего случилось с тех пор, как я приехал сюда, – медленно заговорил он. – Раньше я жил у моего учителя. Это было спокойное и скучное время. Я просто существовал. Но мне это нравилось. Мне абсолютно ничего не нужно было делать.

Я прекрасно понимал его. Когда живешь спокойно и размеренно, а тебя выдергивают из этого кажущегося сладко-бесконечным круга и заставляют сражаться с неведомыми, но смертоносными врагами… Это нелегко. Нелегко смириться, но еще труднее простить того, кто это сделал.

 - Ты ненавидишь людей? – спросил я.

 - Нет, они мне безразличны, – его тихий ответ был мне понятен. Одиночество, боязнь боли и жгучая горечь от осознания того, что тебя используют… на этом и прорастают семена безразличия.

 - Но своего отца я ненавижу, – добавил Синдзи.

Конечно. Ведь именно отец был тем, кто разрушил его привычный мир и вытолкнул в другой, полный боли, страха и безнадежности. Мир, где ты нужен, но просто как инструмент, как деталь Евангелиона, которая тоже подлежит замене. И если отец – тот, кто использует его, равнодушно, открыто и постоянно, то он вряд ли простит его. Скорее, так и будет ненавидеть.

Он повернулся ко мне, и я поймал его взгляд. На моем лице снова возникла улыбка.

 - Возможно, я был рожден, чтобы встретиться с тобой, – тихо сказал я ему, не отрывая взгляда от его глаз, сейчас кажущихся почти прозрачными.

Наблюдение четвертое

Убийство

Когда я проснулся, Синдзи еще спал. Я посмотрел на его лицо, во сне такое спокойное и безмятежное. Быть может, он видит мир, где не нужно закрывать свое сердце? Мир без страданий и недоверия, без лжи и предательства? Я не знал, но мне хотелось верить, что этому мальчику снятся хорошие сны.

Я сумел встать и одеться, не разбудив его. За окном ярко светило солнце. Выйдя из квартиры, я не стал запирать дверь, в этом не было смысла. Остановившись у перил балкона, одновременно являвшегося и площадкой этажа, я посмотрел вперед. Блики солнечного света играли в воде, заполнившей огромную воронку, которую оставил после себя Армисаэль. Этот пейзаж казался бы мирным, если бы не обломки стен, покосившиеся дома и накренившиеся столбы, брошенные машины и несколько асфальтовых дорог, ведущих в никуда. Глядя на это, я только теперь осознал разрушительную силу нашего рода. Наверное, этим мы пошли в отца, который превратил Антарктиду в филиал местного ада.

Пора было идти. Меня ждали там, у кромки воды. Я знал, что пойду, и знал, что мне предстоит. На несколько секунд мне даже расхотелось идти туда. Ведь теперь для Синдзи и других Лилим начинались последние часы. У меня не было жалости к ним, как я не жалел тех Ангелов, что погибли здесь. У меня не было ненависти к Евангелионам или их пилотам, что убивали остальных. Не было ничего. В моей груди вновь возникла пустота, с которой я жил все эти пятнадцать лет. Вот только на этот раз кроме нее там было еще и легкое сожаление, что я не успел побольше поговорить с Синдзи, побыть вместе с ним. Но теперь уже поздно.

Это последние часы до гибели Лилим.

Это последние часы до моего воссоединения с нашим прародителем.

Я бросил последний взгляд на кратер и спустился вниз, после чего быстрым шагом пошел по пустынной дороге вперед. Я чувствовал, что за мной наблюдают, но делать ничего не стал. Не так уж это было и важно. Даже если Лилим что-то и заподозрят, они не сразу поймут. А потом будет уже поздно, и они не смогут остановить меня.

Впрочем, уже было поздно.

Я подошел к кромке воды, стоя на том самом месте, где мы с Синдзи впервые встретились, и взобрался на голову каменной статуи грифона. Я знал, что они были здесь, что они меня слушают. Поэтому посмотрел вперед, и заговорил. Я говорил то, что думаю, как тогда в душе с Синдзи, и чувствовал, что мне легко. После встречи с Третьим Дитя мне вдруг стало удивительно легко облекать мысли в слова:

 - Люди не способны создать нечто из ничего. Им нужно отталкиваться от чего-то, ведь человек не Бог.

Передо мной появилась матово-черная плита, на которой алыми буквами было написано SEELE 01, Sound Only. Они все еще прятались, как делали это всегда. Чужие имена, чужие лица. Я знал каждого из них, но они продолжали скрываться. Быть может, они были параноиками, а может, им просто нравилось играть в таинственность. Ведь тайна делает тебя таким значительным.

 - Но есть один человек, который хочет стать богом, – голос Кила, исходящий из плиты, был, как обычно, суров и тяжел.

 - Не мы, но еще один человек хочет вновь открыть Ящик Пандоры, – голос раздался от второй возникшей слева от меня плиты, с надписью SEELE 12.

 - И затем закрыть его, прежде чем мы обретем надежду – подхватила плита SEELE 04, возникшая справа от меня.

Я поднял на них глаза, глядя на окружающие меня двенадцать черных плит, и с легкой усмешкой спросил:

 - Надежду? В чем надежда Лилим?

 - Из множества людей у всех разные надежды, – ответили мне.

 - Ибо их надежды живут только в их сердцах, – добавил еще кто-то.

В сердцах? Лилим так гордятся этим. У них есть сердце, такая важная вещь. У нас, тех, кого они называют Ангелами, есть лишь ядро, и поэтому они считают себя лучше. Именно это в завуалированной форме сообщили мне SEELE. Впрочем, мне не было до них дела, равно как и до того, есть ли сердце у меня.

У них, я уверен, его точно не было.

 - Но наши надежды сбываются… – пророкотал Кил.

 - Благодаря Лилит, прародительнице людей, ложных наследников Черной Луны, – начал один из них.

 - И Адаму, прародителю Ангелов, настоящих наследников забытой Белой Луны, – закончил второй.

Эта их манера начинать говорить одному, а второму подхватывать фразу с середины, которая должна была добавить им солидности, меня почти смешила. Почти потому, что я не смог бы засмеяться. Просто не знал, как это делается.

 - Его спасенная душа пребывает в тебе…

 - …но ожившее тело уже в Икари.

Это меня слегка заинтересовало.

 - Отец Синдзи… такой же, как и я?

 - Поэтому мы надеемся на тебя, – заявил Кил, и черные плиты исчезли.

 - Знаю, – сказал я в пустоту. – Иначе я не был бы здесь.

SEELE думали, что я действую в соответствии с их планом. И потому хотели натравить меня на Икари Гендо, ставшего помехой на их пути. Они и не догадывались, что у меня очень давно есть собственный план. И выполнять я буду именно его.

Пусть они думают, что я лишь послушная марионетка. Пусть. Меня уже ничто не остановит.

Я вновь почувствовал чужой взгляд и обернулся назад. Достаточно быстро для того, чтобы заметить блеснувшие на солнце линзы бинокля. Я усмехнулся, хотя мне не было весело. Я снова подумал о Синдзи, о том, что у него осталось так мало времени. Жаль, что мы не встретились раньше.

 - Все происходит, как угодно Лилим, – произнес я, снова глядя на воду и вспоминая наивных правителей из SEELE.

Кроме того, что произойдет теперь.

Спрыгнув с головы грифона, я пошел прочь.

Мне никто не препятствовал, когда я вошел в NERV. И никому не было дела до того, куда я направляюсь. Поэтому я спокойно дошел до ангара со Второй. Остановившись на мостике, я посмотрел в «лицо» Второго Евангелиона. Я знал, чья душа заперта внутри этой огромной ярко-красной машины для сражений, слышал ее крики во время тестов. Что ж… совсем скоро она освободится.

Совсем скоро все станут свободны.

 - Ну что ж, пошли, – сказал я ей. – Пошли, второе «я» Адама и слуга Лилим.

Сделав шаг вперед, я одновременно активировал свое АТ-Поле и потянулся частью сознания к ней. Через секунду глаза Второй Евы вспыхнули алым. Представив, какой переполох начался в штабе NERV, я усмехнулся. Впрочем, мне не было до них дела. Моя цель находилась в Конечной Догме.

Там меня ждал Адам.

Выбравшись из ангара, мы без всяких проблем добрались до шахты и начали спускаться вниз. Силы моего АТ-Поля и АТ-Поля Второго Евангелиона вполне хватало для этого. Мы спускались все ниже, а я тем временем думал, что они смогут сделать, чтобы попытаться остановить нас.

Закрыть люки к Центральной Догме? Это, конечно, немного задержит меня, но и только. Стоило мне подумать об этом, как люки и в самом деле стали закрываться. Я отреагировал лишь короткой улыбкой. Бесполезно. И они сами это прекрасно знают.

Но было еще кое-что, что они могли противопоставить мне. Точнее, кое-кто.

Синдзи.

Я почти не сомневался, что Гендо задействует его. Нулевая уничтожена, Вторая под моим контролем. Остается только Первая, и ее пилот. На пару мгновений я ощутил горечь. Мне не хотелось убивать Синдзи. По крайней мере, своими руками. Пусть уж лучше он умрет, когда я воссоединюсь с Адамом, и погибнут Лилим. Я не хотел обрывать его жизнь сам.

Удар наших АТ-Полей с легкостью разорвал толстый металл первого люка. Мы продолжали спускаться, лишь иногда задерживаясь, чтобы убрать очередную преграду. Время для меня словно замедлилось, грозя вот-вот остановиться. Я знал, что скоро появится Синдзи. Знал, но продолжал втайне желать, чтобы этого не произошло.

 - Синдзи опаздывает, – вслух заметил я, после того как мы пробили последнюю плиту и продолжили спуск вниз по шахте, которая начинала казаться мне бесконечной.

Неужели мне и в самом деле придется убить его? С одной стороны, убийство – этот так просто, так легко. Лилим – удивительно хрупкие существа. Они сами убивают друг друга, десятками, сотнями и тысячами. За всю их историю было столько войн, что удивительно, что они еще остались на этой планете. Они убивают, и убийство стало для них почти обыденностью.

Но я не хотел убивать. Во всяком случае, не хотел убивать Синдзи. Поэтому решил приказать Второй напасть на него. Пусть она задержит Третье Дитя до моей встречи с прародителем. А остальное… остальное станет неважным для меня.

Наконец наверху показалась фиолетовая Ева.

 - Я ждал тебя, Синдзи-кун, – сказал я, глядя вверх.

 - Каору-кун! – крикнул он, и рука Первой метнулась ко мне.

Мне не надо было уклоняться. Вторая перехватила руки Первой, и теперь они сражались, словно борцы армреслинга. А я, продолжая спускаться, наблюдал.

 - Прости, Аска, – сквозь зубы произнес он.

Из плечевых отсеков одновременно выдвинулись ножи. И обе Евы выхватили оружие, готовясь нанести удар. Наверняка один и тот же.

 - Евы происходят от Адама, – задумчиво произнес я с легкой грустью, глядя на этих готовых сражаться друг с другом существ. – Наверное, людям они отвратительны. Лилим пытаются выжить, используя даже то, что они ненавидят. Я не понимаю этого.

Вторая нанесла удар, но фиолетовый Евангелион отразил его. Теперь Вторая давила на нож, пытаясь задавить противника силой.

 - Каору-кун, остановись! – воскликнул Синдзи, и в голосе его была и горечь, и мольба. – Зачем ты это делаешь?

 - Я рожден от той же плоти, что и Евы, – ответил я. – Я тоже происхожу от Адама. Поэтому я с ними легко синхронизируюсь, как если бы у них не было души. Душа Евы-02 сейчас спряталась.

Нож Первой вдруг ушел в сторону, устремившись ко мне. Светящийся барьер возник передо мной быстрее, чем я успел подумать об этом.

 - АТ-Поле! – в голосе Синдзи только теперь появилось осознание.

 - Да, вы, Лилим, называете его так, – согласился я. – Это свет души, священная область, куда никто не смеет вторгаться. Разве вы, Лилим не знаете?

Судя по молчанию, он не знал. Пришлось просветить этого одинокого мальчика.

 - У каждого есть АТ-Поле.

 - Я не понимаю, о чем ты говоришь! – кричал Синдзи.

Он отвлекся, и нож Второй вонзился в грудь Первой. Евангелион дернулся, и нанес ответный удар. Лезвие погрузилось в шею алой Евы по самую рукоять.

Они продолжали сражаться, но я уже отвернулся от них. Моя цель была совсем близка. Но вдруг я спросил сам себя, неужели такова судьба человека? Его надежда пронизана печалью. И может ли что-то снять с него эту печаль? Почему-то сейчас, когда у них осталось так мало времени, мне захотелось избавить их от печали.

Пусть они умрут с надеждой. Хотя бы Синдзи.

С этой мыслью я усилил свое АТ-Поле, и яркий свет залил все вокруг. Последний барьер был разрушен.

Шахта кончилась, и мы спустились вниз, в Конечную Догму. Все вокруг покрывал мелкий белый песок, больше похожий на пыль. Оправившись от удара о землю, фиолетовый Евангелион рванулся ко мне.

 - Каору-кун!

Но Вторая схватила Первую за ногу, и не пустила дальше. Я, бросив на них мимолетный взгляд через плечо, отправился дальше, скользя над поверхностью при помощи своего АТ-Поля. Впереди был небольшой тоннель, заблокированный огромной дверью с многоступенчатым электронным замком. Мне хватило лишь одного мимолетного взгляда, чтобы открыть его.

Дверь, которую Лилим здесь называли Вратами Рая, медленно открывалась.

Евы позади меня продолжали сражаться, но я не обращал на них внимания. Но внезапно я почувствовал, как Конечную Догму окружило мощное АТ-Поле. Почти в тот же миг я понял, кому оно принадлежало.

Аянами Рей.

Она попыталась проникнуть сквозь мое АТ-Поле, но я был сильнее. Через пару секунд ей пришлось отступить, а я медленно вплыл в Конечную Догму.

На огромном кресте, посреди целого озера LCL, я видел распятого, прибитого к кресту Адама. Огромное белое тело, склоненная вниз голова… Сейчас он напоминал Христа из одной религии Лилим. Медленно, почти с благоговением я приближался нему. Передо мной была моя цель, и все остальное потеряло для меня всякое значение.

 - Адам, наш прародитель, – негромко произнес я, понимаясь все выше. – Произошедший от Адама должен вернуться к Адаму. Пусть даже это и уничтожит все человечество.

Но приблизившись к нему, я вдруг понял, что Лилим обманули меня. Теперь я не только видел, но и ощущал…

 - Нет! – вырвалось у меня. – Это…

Передо мной был не Адам.

В Конечной Догме была спрятана…

 - Лилит?!

Разочарование и гнев смешались в моей душе с осознанием происходящего.

 - Ясно, – негромко произнес я. – Теперь я понимаю Лилим.

Игры, рокировки и перестановки. Кто же на самом деле был режиссером всего этого спектакля? Он прятался среди актеров, изображал внимательного зрителя или же постоянно стоял в тени занавеса?

Дверь в Конечную Догму, которую я закрыл за собой, влетела внутрь. А в озеро LCL рухнула Вторая, в голове которой торчал вибронож, и фиолетовый Евангелион шагнул ко мне из темноты тоннеля. Его рука метнулась ко мне, ловя в кулак. Я даже не пытался сопротивляться.

Я не смог достичь своей цели. Лилим удалось обмануть меня, и все, что я делал, было напрасно. Но с другой стороны, Синдзи смог уцелеть. Меня это скорее радовало. И я был рад, что мне не пришлось убивать его. Пусть он выживет, и быть может, однажды печать и одиночество, опутавшие его душу, спадут. А я… что ж, пусть я исчезну. В сущности, для меня особой разницы не было.

 - Спасибо, Синдзи-кун, – сказал я. – Я хотел, чтобы ты остановил Еву-02. Иначе выжили бы она и я.

 - Почему, Каору-кун? – прошептал он.

 - Моя судьба, моя жизнь вполне могут означать уничтожение человечества, – объяснил я ему. – Но я решил умереть. Жизнь и смерть для меня – одно и то же.

Я чуть помедлил и добавил то, что понял уже очень давно, или быть может, знал с самого начала.

 - Своя собственная смерть – вот единственная полная свобода.

 - Что? – переспросил он, и чувствовал, что он в смятении. – Каору-кун, я не понимаю, о чем ты говоришь. Каору-кун…

Конечно, он не понимал. Он не осознавал до конца, что такое смерть и убийство. Пусть ты на волосок от смерти – ее не познать. И пусть ты сражаешься с Ангелами внутри огромного робота – убиваешь не ты. До того момента, когда тот, кого ты убьешь, не начинает говорить с тобой. Убийство – это всегда уничтожение равного тебе.

 - Такова моя воля, – произнес я с легкой улыбкой, вспоминая, что в Свитках Мертвого Моря меня именовали Ангелом Свободной Воли.

А потом сказал то, что должен был сказать, что решил в тот самый момент, когда увидел на кресте Лилит.

 - А теперь убей меня.

Тишина вокруг нас вдруг стала вязкой.

 - Иначе ты сам погибнешь, – добавил я, считая, что его надо немного подстегнуть.

Убивать – сложно. Особенно в той ситуации, в которой сейчас оказался Синдзи. Но иного пути не было. Я не смог бы остаться здесь, да и он не смог бы дружить с тем, кого в своих мыслях считал предателем.  Кому он доверился, и его предали. Он смог бы дружить с Нагисой Каору, но не с Табрисом.

Не с Ангелом Свободной Воли.

 - Только одна форма жизни может избежать уничтожения, – произнес я, глядя в глаза Евы, но видя глаза Синдзи. – Только у одной есть будущее. И ты – не тот, кто должен исчезнуть.

Все правильно. Пусть выживешь ты.

Я посмотрел вверх. Аянами все еще была там, на одном из уровней шахты, и молча смотрела на нас. Я послал ей улыбку и снова повернулся к Синдзи.

 - Вы должны унаследовать будущее, – сказал я.

Сейчас мне было особенно жаль, что я не могу увидеть его лицо. Мне бы хотелось сказать ему это, глядя прямо в глаза. Но пусть это было невозможно, я все равно хотел, чтобы он услышал мои слова:

 - Спасибо тебе. Я был рад встретиться с тобой.

Текли секунды, а он все никак не мог решиться. Я понимал, как это сложно. Убить того, кто говорит такое… Мне было жаль, что все случилось именно так. Но с другой стороны, для него все сложилось хорошо. По крайней мере, у него есть шанс жить в более спокойном мире. Мире без Ангелов, Евангелионов, сражений и боли. Он это заслужил, и я был последним препятствием на пути к этому миру.

Понимал ли он это? Я не знаю. Но даже если и понимал, все равно убить меня ему было невероятно трудно. Ведь он убивал в первый раз, да еще того, кому верил, кому готов был простить предательство, кого не хотел убивать.

Вынужденное убийство сложнее всего.

Более того, оно самое отвратительное.

Кулак Евангелиона едва заметно дрогнул, и я понял, что он решился. На мгновение мне стало жаль, что я не умею читать мыли. Мне бы очень хотелось знать, что сейчас творится в голове этого мальчика.

Я улыбнулся ему, искренне и ободряюще, и через секунду огромный кулак сжался.

С тихим плеском моя голова упала в озеро LCL.

И меня не стало.

НАБЛЮДЕНИЕ COGITO

Темнота. Темнота и тишина вокруг. Не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Не за что было зацепиться даже мысли. Здесь было совершенно пусто. Не было верха, низа, право и лево. Не было севера, юга, запада и востока. Не было ни света, ни темноты. Не было запахов, не было ощущений.

Здесь не было даже меня.

И в тот же миг, как я подумал об этом, что-то изменилось. Я не понимал, что именно, постарался прислушаться к своим ощущениям, но они молчали. И лишь немного погодя я понял, что именно стало не так.

Я появился.

Или же я был? Я был тут с самого начала… вот только начала чего? Когда и как началось это место? Когда, с чего и как начался я сам? Не было ответов, и не было никого, кого можно было спросить. Это странное… место? Состояние? Сон? Бред? Где я оказался? Почему я оказался в середине абсолютной пустоты? Зачем?

Темнота вдруг начала понемногу рассеиваться. Откуда-то пролился неяркий, мягкий свет, заставивший окутавшую меня тьму отступить. Она не исчезла, затаившись где-то в уголках этого странного места, но по крайней мере я больше не чувствовал себя посреди Великого Ничто.

Вслед за этим мягким белым светом появилось и еще кое-что. Добавилась твердость под ногами, и почти кожей ощутил, как вокруг появилось пространство. Невозможно описать каким именно оно было. Вокруг я видел только белый свет, но знал, что больше я не вишу в пустоте. Теперь я мог хотя бы твердо стоять на ногах.

Я посмотрел вниз, желая увидеть, на чем я стою, и вздрогнул. Не было ничего. Ни твердой поверхности, ни моих ног. Будто просто глаза мои просто висели в воздухе и я мог только осматриваться по сторонам. Я попытался поднести руки к лицу. Именно попытался, поскольку я не ощущал своего тела, и не видел своих рук.

Но стоило мне осознать это, как мои руки появились перед моими глазами. Они медленно соткались из воздуха, будто были невидимы, а потом на них капнули раствором, рассеявшим эту невидимость. Это были мои руки, вне всякого сомнения. Посмотрев вниз, я увидел свои ноги. Они были именно такими, какими я их помнил, одетые в черные брюки и белые кроссовки.

Увидев их, я вдруг вспомнил все то, что было со мной. Вспомнил себя, SEELE, NERV, Евангелионов… Синдзи… Я помнил, как проник в Конечную Догму… как убедился в коварстве Лилим… как Синдзи убил меня.

Усилием воли я оборвал воспоминания. Это оказалось удивительно легко, и лица, образы больше не вставали у меня перед глазами. Теперь я полностью вернулся в это странное место, где непонятно как оказался.

Я вдруг понял, что еще было не так с эти местом. Все, что я мог здесь – это видеть. Не было ни звуков, ни ощущений, ни запахов. Я присел и коснулся рукой того места, на котором стоял, и ничего не почувствовал. Там ничего не было, но это «ничего» было плотным. Я не мог продвинуть руку дальше, но и не ощущал ничего в этом месте. Ни теплоты, ни холода – ничего. Просто нельзя было опустить руку еще ниже.

Я поднялся и втянул воздух. Ничего. Ни запахов, ни ощущений холодного или горячего воздуха. Совершенно ничего.

Притопнув ногой, я ничего не услышал. Попытавшись крикнуть, я мог только открыть рот и напрячь голосовые связки. Мое тело говорило мне, что я кричу, и чувствовал это – но не слышал ни звука.

Пусть пустоты больше не было, но то, что появилось, не так уж и отличалось от нее.

Неожиданно чуть в стороне от меня стал появляться туман сероватого цвета. Я не успел заметить, откуда он взялся. Просто возникло небольшое облако тумана, которое постепенно начало увеличиваться. Этот туман был не слишком густым, он стелился по «земле», доходя мне где-то до колена. Однако большое облако клубилось прямо передо мной. Туман сворачивался кольцами, одна струйка перетекала в другую, и вновь закручивалась в самых причудливых сочетаниях. Смотреть на это можно было бесконечно.

Но облако не было неизменно. В его глубине вдруг появилось что-то, отличное от тумана. Присмотревшись, я заметил, что там, за пеленой тумана, что-то движется. Я шагнул ближе, подходя к облаку вплотную, и напряг зрение, пытаясь проникнуть за этот серый покров.

Там были люди. Туман мешал рассмотреть все в деталях, но мне показалось, что это обычный школьный класс, полный учеников. Все они были одеты в форму, такую же, как и у меня. Такую же, которая была и у Синдзи.

А еще оттуда слышались голоса. Неясные, нечеткие, приглушенные, будто и их скрадывал туман. Я не мог нормально расслышать, о чем говорят, это был просто гул разговоров. Но мне вдруг посчастливилось расслышать из всего этого многообразия голосов всего лишь одно слово:

 - Каору-кун…

Это будто подтолкнуло меня. Не размышляя, подчиняясь то ли тайному желанию, то ли плохо осознаваемому инстинкту, я сделал шаг вперед, и серый туман окутал меня со всех сторон. Я чувствовал, как мир вокруг изменяется… и как изменяюсь я сам…

Ступень Вторая

Восприятель

Восприятие первое

Повседневность

Я моргнул, будто просыпаясь после того, как задремал на несколько минут, и огляделся по сторонам. Какие-то секунды назад мне показалось, что меня со всех сторон окружало что-то  белое. Но нет, вокруг меня был привычный класс и одноклассники.

Бросив взгляд на часы, я посмотрел на дверь, через которую несколько минут назад вошли Тодзи и Кенске. Синдзи опаздывал, и я понемногу начинал волноваться. Аски тоже еще не было, но меня это не слишком беспокоило. К тому же я был уверен, что она обязательно придет вместе с ним.

Обстановка была такая же, как и всегда. Кто-то разговаривал, и я слышал смех девочек из дальнего конца класса. Некоторые что-то искали в портфелях, раскладывая принадлежности для урока. Кенске, как обычно, не отлипал от своей камеры, одновременно обмениваясь с Тодзи ехидными репликами. Обычное утро в школе.

Было даже интересно чувствовать себя частью этого класса. Несмотря на то, что память моя простиралась гораздо дальше в прошлое, чем жизнь любого из моих одноклассников, мне было хорошо здесь, хорошо с ними. Я почти радовался этой обычной повседневности, этой возможности побыть человеком. Хотя бы внешне, хотя бы в их глазах.

Дверь класса отошла в сторону, и немного запыхавшиеся Синдзи и Аска вошли в класс. Я сразу встал из-за парты и направился к ним.

 - Доброе утро, Аска! – поприветствовала их староста, Хораки Хикари. – И тебе, Синдзи!

 - Доброе утро, Хикари! – отозвалась рыжеволосая.

 - Привет, староста! – Синдзи улыбнулся ей, пробираясь к своей парте.

 - Что, дотянули до последнего? – с улыбкой поинтересовался Тодзи, в то время как его приятель навел на двоих вошедших стеклянный глаз камеры.

 - Ну, мы же все-таки успели, – ответил ему Синдзи.

 - Да, но мы пришли раньше! – в голосе Тодзи проскользнули горделивые нотки.

Я наконец подошел к ним и, оказавшись за левым плечом, произнес:

 - Доброе утро, Синдзи. Сегодня ты особенно пунктуален, прямо ко звонку

 - Доброе утро, Каору! – он обернулся ко мне и улыбнулся.

 - А вот и он, – проворчала Аска, негромко, но так, чтобы я обязательно услышал. – «Мистер внимание»!

Я не обратил на нее внимания. Аска всегда меня недолюбливала, хотя и никогда не говорила этого в открытую. Думаю, эта рыжеволосая девочка просто не могла простить, что Синдзи не принадлежит ей одной. А я все же был его близким другом.

 - Я боялся, что ты сегодня вообще не придешь, – я положил руку Синдзи на плечо, чувствуя тепло под тонкой белой рубашкой. Это, конечно, не укрылось от всевидящего ока Сорью.

 - Эй! – Аска схватила меня за плечо и буквально оттащила от Синдзи. – Нечего так фамильярничать с Синдзи! Если он заразится твоими странностями, то у всех будут проблемы.

На лице Синдзи было написано недоумение и растерянность. Я пожал плечами.

 - Жаль, что ты все так воспринимаешь.

 - Ты вечно болтаешь странные вещи, – наседала на меня Аска. – Тебя самого это не напрягает?

Староста пыталась урезонить ее, но рыжеволосая просто не замечала этих робких попыток.

 - Вещи, которые простые люди не способны понять, во все времена называли ересью, – негромко произнес я, ни к кому прямо не обращаясь. – А отсюда гонения и все прочее…

- Опять! Опять ты говоришь странные вещи! – Аска казалась целиком состоящей из возмущения.

 - Послушай, может, попробуешь успокоиться и понять, что я говорю? – вполне мирно обратился я к ней.

 - Пытаешься выставить меня дурой?! – казалось, еще немного, и ее роскошные рыжие волосы встанут дыбом, а сама она зашипит, как кошка.

В этот момент Синдзи довольно громко зевнул, и спор как-то сразу утих. Все посмотрели на Икари, который, как всегда, сразу же смутился.

 - Что такое, Синдзи? – спросил я. – Чего зеваем?

Этот вопрос заинтересовал и Аску:

 - Ты же спал до последней минуты? Так чего зеваешь?

 - Ну… из-за странного сна… – отводя взгляд, признался Синдзи.

 - Наверняка какой-нибудь изврат снился, – сразу предположил Тодзи.

Староста сразу начала его отчитывать, но я этого уже почти не замечал, внимательно глядя на Синдзи.

 - Сон? – переспросил я.

 - Да, – кивнул Синдзи. – Очень странный сон. Я не знал, где я, но передо мной было что-то большое и яркое. По форме оно напоминало человека, но я не знал, что это было, но… мне казалось, что оно следит за мной. Я не мог отвести от него взгляда…

Остальные опять что-то говорили, но для меня это было простым размытым звуковым фоном. Я слишком хорошо знал, что приснилось Синдзи. И понимал, что у меня… у нас осталось очень мало времени.

 - Гигант Света… – прошептал я, не замечая, что говорю вслух. – Адам!

 - Каору? – Синдзи с беспокойством смотрел на меня, наверняка из-за того, что лицо мое приобрело отсутствующее выражение.

 - Да ничего, – я улыбнулся ему, и тут заметил, что на его локте содрана кожа.

 - Синдзи, твой локоть, – я указал на него взглядом. – Ты поранился!

 - Я наложу повязку, – предложила староста.

От моих глаз не укрылся ревнивый взгляд, брошенный Аской на Хораки. Она не отводила его от этих двоих в течение всей процедуры. И тут прозвенел звонок.

 - Всем по местам! – приказала староста.

Спустя минуту в класс вошла красивая женщина лет тридцати пяти, с темными волосами и приятным, открытым лицом. Бросив на стол классный журнал, она окинула взглядом класс.

 - Я смотрю, все сегодня в сборе! – весело произнесла она и с лукавой улыбкой добавила: – И никто даже не опоздал! Ну разве не замечательно?

 - Мисато-сенсей! – Тодзи высоко поднял руку.

 - Да, Судзухара? – обернулась она к нему.

 - Новенькая! Я слышал, к нам перевели новую студентку!

По классу пробежал удивленный шепоток.

 - О, ты уже слышал? – чуть удивилась Мисато. – Замечательно. Думаю, здорово, что в этом году к нам перевели нового ученика.

Класс почти не заметил ее слов, вполголоса продолжая обсуждать волнующее событие. Я с легкой улыбкой наблюдал за ними.

Дверь класса отошла в сторону, и Небукава-сенсей, посторонившись, пропустил в класс новенькую. Это была девочка-альбинос, с белыми волосами и красными глазами, одетая в форму другой школы. Я никак не подал вида, что знаю ее, продолжая наблюдать. Мисато-сенсей написала на доске ее имя – Аянами Рей, и обернулась к классу:

 - А вот и наш новый друг. Будьте с ней поприветливей!

 - Меня зовут Аянами Рей! – сказала она, обводя взглядом класс. – Рада познакомиться!

Ее глаза вдруг замерли на Синдзи.

 - А-а-а-а-а! – закричала она, показывая пальцем на вскочившего с места Икари. – Утренний извращенец!

Я удивленно приподнял брови и с интересом посмотрел на Синдзи. Мисато-сенсей тоже заинтересовалась этим фактом.

 - Извращенец? – уточнила она у Аянами.

 - Еще какой! – с возмущением подтвердила та. – Он пялился на мои трус…

 - Неправда! – крикнул Синдзи. – О чем ты говоришь?

 - Короче, он заглядывал мне под юбку, – на щеках новенькой появился легкий румянец.

 - Я же говорил, я не смотрел! – в голосе Синдзи пульсировало негодование несправедливо обвиненного.

 - Ого, да Синдзи наглее, чем я думал! – почти с восхищением воскликнул Тодзи.

Красный Икари схватил со стола пенал и запустил им в приятеля.

 - Так, теперь говорю я! – Аска вскочила со своего места и обвиняюще ткнула пальцем в Аянами. – Значит, так! Сегодня утром ты с разгону налетела на Синдзи и убежала, не извинившись! Разве твоя вина не уравновешивает небольшое подглядывание? Не много ли ты о себе возомнила?

 - Ха, вина? Да прям! – с вызовом ответила альбиноска. – Пялиться на чьи-то трусики…

 - Да говорю же, я не смотрел! – голос Синдзи с трудом прорвался через крики двух возмущенных девочек.

 - Совсем дура? – в голосе Аски появились сладкие интонации презрения. – Да что же это у тебя за трусики, которые людям нельзя видеть? К тому же ты сбила и травмировала Синдзи!

 - Ну, насчет травмы ты слегка… – начал было Синдзи, и тут же рыжая фурия повернулась к нему.

 - Глупый Синдзи! Тебе нужно быть честным хотя бы самим с собой! Не позволяй другим вытирать о себя ноги!

 - Защитник и обвиняемый, – негромко произнес я, глядя в потолок. – Вот только защитник попался проблемный.

 - Молчать, Каору! – рявкнула на меня Аска.

Мне оставалось только с сокрушенным видом развести руками. В такие моменты было так легко забыть обо всем, что было. Сейчас и здесь я отдыхал, почти наслаждался простой человеческой жизнью. Даже все эти крики и скандалы… они помогали отвлечься. Среди них, среди людей я был другим, и, как я часто признавался самому себе, был бы не прочь остаться таким навсегда.

Но увы, это было невозможно, особенно после сна Синдзи. Я слишком хорошо знал, что он означает, и потому мог лишь ловить последние дни, наслаждаясь простой человеческой жизнью и повседневностью. Потому что потом ничего этого уже не будет.

Восприятие второе

Продвижение

Закончился еще один школьный день. Все мои одноклассники уходили домой, а мне вдруг захотелось побыть одному. Я попрощался с Синдзи и остальными, и направился к лестнице на крышу. Раньше мы с Синдзи часто стояли на ней, глядя вниз, на школьный двор, и болтали о разных пустяках.

Я поднялся наверх, вспоминая прошлое, и тесный обруч вдруг сдавил мне грудь. Напоминание… После сна Синдзи, после тестов в NERV я снова и снова думал о том, как мало у меня времени. Оно бежит, как песок сквозь пальцы, утекает, и я не могу его остановить. Все должно было кончиться… так скоро. Лишь одно немного согревало мне душу – Синдзи и остальные не будут скучать по мне. Я исчезну из их жизни и из их памяти, они никогда и не вспомнят, что когда-то рядом с ними был Нагиса Каору. Точно так же, как сейчас этого не помнят Икари Гендо и Икари Юи.

Опершись на решетку, ограждающую крышу, я смотрел вниз. Все изменяется. Все движется дальше, не стоит на месте, продолжает развитие. Поток времени тянет за собой все, чего касается. Пусть медленно, пусть не сразу, но ты становишься частью этого потока, и плывешь следом. Если нет – идешь ко дну.

Мне вспомнился наш сегодняшний разговор во время обеденного перерыва. Тогда мы узнали, что Тодзи, похоже, встречается с Хикари, а Кенске совершенно откровенно мечтал об Аске. Я так ему и сказал, и он, обидевшись, ушел. Синдзи тогда заметил, что плохо так издеваться, но я ведь лишь сказал правду. Тодзи с Хикари стали парочкой… что же дальше? Любовь? Они будут не просто встречаться, а именно любить друг друга?

У меня в голове зазвучали мои же собственные слова, сказанные тогда, когда мы с Синдзи остались одни:

 - Если ты любишь кого-то очень сильно, остаться с любимым значит отделиться от остальных. И тогда ты будешь уже сам по себе…

Да. Любовь – это тоже продвижение, развитие, дорога дальше. Это лодка, которая плывет по потоку времени. Пусть сам я никогда не знал любви, пусть никто и никогда не любил меня, я знаю, что это такое. За свою жизнь я научился не просто наблюдать, но и воспринимать. И я мог понять, что это такое, пусть и не мог ощутить на себе это странное человеческое чувство.

Если ты любишь кого-то, твоя жизнь меняется. Нельзя любить и оставаться собой прежним. Теперь ты не один, рядом с тобой еще кто-то. Отныне он – часть твоей жизни, и тебе нужно измениться, изменить свою жизнь, чтобы дать ему место. И то же самое происходит с ним. А потом, когда вы готовы, вы идете дальше. Но теперь вы не одиноки. Рядом с каждым – любимый, и вы вместе плывете по потоку времени, не останавливаясь и не оглядываясь назад в робких попытках развернуть лодку. У нее нет весел, и руль плохо слушается. Поэтому, когда вы вместе, вам не повернуть назад.

Поэтому настоящая, сильная любовь – это всегда движение вперед. Нельзя стоять на месте и ждать, пока сияющий замок счастья окажется перед тобой. Надо самому идти к нему. А если его нет – построить.

Я провел рукой по лицу и улыбнулся. Вспомнилось, что тогда же я продолжил свою фразу:

 - Все мы когда-нибудь разделимся. И что ты будешь делать с этим, Синдзи?

Он так и не ответил мне. Не мог ответить. Я видел нерешительность и замешательство в его взгляде. И понимал, откуда они.

Синдзи не хотел меняться. Ему нравились стабильность, размеренность. Он не любил принимать самостоятельные решения. Не потому, что был слабовольным, просто не любил. Он предпочитал тот мир, к которому привык, и хотел всегда жить только в нем. Что бы не происходило – все это было в какой-то степени ожидаемо, предсказуемо. Синдзи знал о возможностях, был готов к ним, и только. Он не хотел сам творить эти возможности, не хотел продвигаться дальше.

Мне было жаль его. Потому что таким, как он, приходится трудно в жизни. К тому же я знал, какая приближается гроза. Миру Синдзи скоро суждено содрогнуться до самых основ. И потом… уже очень скоро, все изменится. И придется меняться самому Икари-младшему. Иначе… иначе с ним будет то, что происходит с любым, кто неподвижен в потоке времени. Он пойдет ко дну.

Мое внимание привлекли две фигуры, пересекавшие школьный двор. Я сразу узнал огненно-рыжие волосы Аски и короткие белые Аянами. Интересно, почему они уходят так поздно? Я чуть подался вперед, пытаясь разобрать, о чем они говорят. Ветер, и до того не слишком сильный, сразу же стих, и мне удалось услышать их разговор, даже несмотря на разделявшее нас расстояние, хотя голоса я едва слышал.

 - Скажи, Аска… – начала Аянами, и рыжеволосая повернулась к ней.

 - Наверное, сейчас подходящий момент, чтобы спросить тебя, – продолжила альбиноска. – Ну, в общем, Аска… Что для тебя значит Синдзи?

Сорью остановилась так внезапно, будто натолкнулась на стену.

 - Чего это ты вдруг? – в ее голосе слышалось замешательство.

 - Потому что я думаю… – Аянами замерла, будто набираясь смелости для того, чтобы продолжить. – Потому что я думаю, что люблю его!

Я не видел лица Аски, но мне показалось, что она вздрогнула. Впрочем, для меня вопрос Рей тоже был неожиданным.

 - Когда я разговариваю с Синдзи, мне становится тепло, и сердце начинает бешено стучать, – продолжала говорить Аянами, будто опасалась, что не сможет и дальше держать это в себе. – Я хочу дать ему все, чего он желает.

Аска сделала шаг назад, но альбиноска, похоже, даже не заметила этого.

 - Я люблю его! – Аянами повернулась к Аске. – А ты, Аска?

Я вновь пожалел, что не вижу выражения ее лица. Но все же мог представить, что сейчас чувствует Сорью.

 - Н-но… – она говорила с трудом, будто чья-то холодная рука сжала ей горло. – Я же здесь!

Развернувшись, она бросилась бежать прочь. Одинокая фигура Аянами в школьном дворе замерла, подобно статуе с белыми волосами. А я смотрел вслед Аске, и прекрасно понимал, что она сейчас испытывает.

Ее жгла боль, и потому она бежала, бежала прочь, пытаясь избавиться от нее. Она тоже любила Синдзи, пусть и не признавалась ему в этом, а быть может, таила эту мысль и от самой себя. И теперь Аянами невольно нанесла ей удар в самое сердце. Ведь теперь Сорью знает, что у нее есть соперница. Есть та, кто может похитить сердце ее Синдзи. И тогда она, Аска, останется совсем одна. Одна…

Она хотела быть с ним рядом, и поэтому постоянно таскалась за ним. Она, сама того не замечая, подстраивалась под Икари, под его мир. И если Синдзи не хотел меняться, то и она собиралась остаться такой же неизменной. Но теперь… теперь у нее ничего не получится.

 - Опять… – невольно произнес я вслух. – Опять она осталась одна. Самый большой страх человека – боязнь одиночества. Тебе не убежать от одиночества, ведь оно исходит от тебя. Неужели она этого не понимает?

Силуэт Аски уже давно исчез из виду, но я продолжал стоять на крыше и смотреть вперед, туда, где она исчезла.

 - Она не хочет меняться, даже если эти изменения в лучшую сторону – негромко сказал я, обращаясь к самому себе. – Но если она не изменится, она останется одна, и даже не поймет почему.

Сейчас мне было даже жаль ее. Жаль потому, что она не могла разобраться в себе, понять, что она чувствует и чего хочет. Такова участь людей. Они делают так много ошибок, и зачастую исправлять их уже поздно.

Я постоял на крыше еще немного и уже собирался уходить, как вдруг впереди вспыхнул яркий свет. Я невольно зажмурился на пару секунд, а когда снова открыл глаза, передо мной была огромная светящаяся фигура.

Это был гигант. Гигант, будто целиком состоящий из света. Он напоминал человека, но рассмотреть деталей было невозможно. Судя по всему он, появился неподалеку от исследовательского центра. Как завороженный, я смотрел на него несколько секунд, а затем – новая вспышка света, и гигантская светящаяся фигура исчезла, будто ее и не было.

 - Адам… – прошептал я, чувствуя, как холодный обруч вновь стискивает грудь.

Восприятие третье

Потаенность

У каждого есть тайны, что хранятся на самом дне души. Это не поступки или слова, которые Лилим хотят держать при себе и опасаются, как бы кто не узнал. На самом дне их поразительной, хрупкой души спрятаны мысли, желания и страхи, связанные с другими людьми. Кто-то дорог им, кто-то просто небезразличен, кто-то – едва ли не смысл жизни. Спрятанные так глубоко, что никто чужой не вторгнется в это потаенное место, эти образы, чувства и порывы – одни из величайших драгоценностей души. Просто потому, что они искренни, от начала и до конца.

Лилим не стремятся пустить других в свою душу. Это вполне понятное естественное опасение того, что тебе могут причинить боль. Подсознательно Лилим боятся боли, они знают, что если они, к примеру, порежутся, или упадут откуда-нибудь, им будет больно. И на уровне инстинктов они живут так, чтобы избегать этой боли. С душой все то же самое, с одной лишь разницей: ей можно сделать куда больнее, чем телу. И поэтому так сложно заслужить доверие другого: он просто боится, что ты сделаешь ему больно. Постепенно Лилим становятся все ближе друг другу, расстояние между их душами сокращается, ведь они доказали, что могут не причинять боли душе другого. Но даже когда Лилим близки до самого конца, ту область души, где таятся их самые правдивые чувства, они друг другу не откроют. Она священна для каждого.

Я думал об этом, когда направлялся к штабу NERV после звонка от Икари Гендо. Всю вчерашнюю ночь и большую часть сегодняшнего дня я изображал бурную деятельность, «выясняя», что мог, про Адама. При воспоминании о гиганте из света я поежился, отгоняя вновь нахлынувшее ощущение холодного стального обруча, что сжимает грудь и не дает дышать.

Двойные двери разошлись, и из здания со скромной табличной «Специальный институт NERV» вышла Аянами. Видимо, она была погружена в свои мысли, и заметила меня только когда подошла почти вплотную. Очнувшись от раздумий, она с легким удивлением посмотрела на меня. Я улыбнулся.

 - Нагиса?

Мои глаза встретились с ее, и на мгновение меня затянуло в водоворот ее чувств и мыслей. Я не знаю, почему… можно было попытаться найти множество объяснений, но сейчас это было не важно. На какой-то миг я оказался в самом дальнем уголке ее души.

 - Смотрю, тебя весь день продержали в NERV, Аянами, – произнес я, ничем не выдавая своего невольного «вторжения». – Идешь домой?

 - Ага, – кивнула девушка. – Я сегодня всю ночь не спала. Пойду домой отсыпаться. Завтра я обязательно пойду в школу!

Она улыбнулась мне и продолжила было свой путь, а меня вдруг вновь кольнули ее чувства, испытанные в тот момент, когда она произнесла слово «школа».

 - Усугубится… – прошептал я, и Аянами замерла рядом со мной, мгновенно напрягаясь.

Мне надоело таиться. Просто потому, что, невольно заглянув в ее душу, я понял, что она может стать препятствием на моем пути. По крайней мере, пока я еще нахожусь здесь. И у меня не было ни малейшего желания позволять ей отравить мне мои последние недели… или может, дни.

 - Это была серьезная проблема, – продолжил я так же тихо. – Если кризис усугубится… Тогда меня не переведут, и я смогу остаться с Синдзи…

 - Что?! – она резко развернулась ко мне, и глаза ее сверкали яростью.

Я продолжал улыбаться.

 - Твои мысли, да? – с легкой издевкой поинтересовался я.

 - С чего ты взял?! – сейчас она напомнила мне Аску. – Это совсем не то, о чем я думаю!

 - Это именно то, о чем ты мечтаешь, – теперь я смотрел на нее холодно, и улыбка сама собой сбежала с моего лица. – Разве нет, Аянами?

 - Ты… – она замерла, напрягаясь, будто боялась, что сейчас я превращусь в чудовище и наброшусь на нее.

Внезапно глаза ее вспыхнули, а кожа будто побледнела еще сильнее. Может, она уже догадывается…

 - Да кто ты? – медленно спросила она, и голос ее окреп. – Ты наш враг? Или союзник?

Неужели ее и в самом деле так сильно это заботит? Даже больше, чем то, что я, такой странный парень, нахожусь рядом с Синдзи? Впрочем, я не знал ответа на этот вопрос, да и знать его мне не слишком хотелось. Даже если бы я имел возможность специально залезть к ней в душу и выпотрошить ее всю, я бы не стал этого делать. Просто потому, что даже Лилим имеют право на что-что, куда не заглянет никто, кроме них.

 - Я союзник Синдзи, – произнес я с новой улыбкой.

Она смотрела на меня, не зная, можно ли мне верить. А я не отрывал взгляда от лица Аянами, и глаза мои сейчас наверняка были холодны, как рубины.

 - Я союзник только Синдзи… – негромко, медленно уточнил я.

На следующий день, как только закончился последний урок, и Мисато-сан вручила всем расписания, я подошел к Синдзи. Краем глаза я заметил Аянами, направившуюся к нему с весьма решительным видом. Однако уступать ей дорогу, даже несмотря на то, что она девушка, я не собирался. Не после того, о чем случайно узнал вчера.

 - Син… – начала она, но я оказался быстрее.

 - Синдзи, ты сегодня занят?

 - Каору? – чуть удивленно произнес он, оборачиваясь ко мне.

Аянами застыла совсем рядом, и на лице ее появилось возмущение и расстройство от того, что ей не дали поговорить с Икари.

 - Ты не откажешься встретиться со мной в кабинете музыки? – с улыбкой спросил я.

Его лицо засветилось, озаренное улыбкой. Он понял, к чему я клоню.

 - С удовольствием! А по пути чаю выпьем?

 - Было бы неплохо, – отозвался я. – Как раз скоротаем немного времени.

 - Отлично, – кивнул он, засовывая книги в сумку. – Ладно, иди, я сейчас тебя догоню.

В этот момент он заметил стоящую рядом девушку.

 - Аянами? – похоже, он не ожидал ее увидеть. – В чем дело? Ты что-то хотела?

 - Н-не… – пробормотала она, потом улыбнулась, но неуверенно, и махнула рукой. – Ничего особенного.

 - Ну ладно, – пожал плечами Синдзи. – А не хочешь пойти с нами? Это было бы здорово, правда, Каору? – он повернулся ко мне, ища поддержки.

Я улыбнулся ей, хотя в душе было холодно, и этот холод наверняка мелькнул и в моих глазах.

 - Точно! Было бы интересно услышать твое мнение.

 - В общем… – чуть замялся Синдзи. – Мы сейчас идем в кабинет музыки.

Она смутилась, начала что-то лепетать и оглядываться по сторонам. Но я поймал один ее взгляд, брошенный на меня. Недоверие, легкая обида и опасение. Впрочем, чего еще мне было ждать? Синдзи расценил эту реакцию по-другому.

 - А, ты, наверное, торопишься? – спросил он. – Извини, не подумал.

 - Ну да, – похоже, она и сама была рада ухватиться за это объяснение, – Но все равно, спасибо за приглашение.

Синдзи кивнул ей.

 - Ну что, идем? – обратился я к нему.

 - Конечно. Тогда до завтра, Аянами, – с этими словами он помахал ей рукой.

 - Да, до завтра! – отозвалась она, и в голосе ее была радость.

Мы вышли из класса, и направились в школьный кафетерий. Попив чаю, наконец поднялись наверх, в кабинет музыки. Как всегда, там было пыльно, помещение казалось заброшенным, и Синдзи поинтересовался, убираются ли здесь хоть когда-нибудь? Я лишь понимающе хмыкнул.

Он достал виолончель, установил инструмент и сел на стул. Его пальцы медленными, ласкающими движениями коснулись грифа.

 - Зажимать струны немного больно, – негромко заметил он.

 - Если не будешь тренироваться, игра на виолончели будет причинять тебе лишь боль, – заметил я с улыбкой.

 - Хе, искусство требует жертв, да? – рассмеялся он.

Я вытащил из футляра скрипку, взял смычок и подошел к нему. Сейчас мне было легко. Свободно, просто и спокойно. Почему-то, находясь рядом с Синдзи, я зачастую забывал, кто я такой на самом деле. Думаю, просто потому, что у этого обычного на вид четырнадцатилетнего подростка невероятно чистая душа.

На миг мне стало интересно, что там у него, в самом потаенном уголке души? Что может быть там у того, кто так много общается со мной, кого не отталкиваю и не пугаю, как некоторых одноклассников? Как бы мне хотелось знать…

 - Спасибо, что согласился порепетировать со мной, Синдзи, – произнес я, заглядывая ему в глаза.

 - А что, у тебя скоро выступление? – заинтересовался он.

 - Да, – кивнул я. – На следующей неделе, в городском концертном зале.

 - Так скоро?

 - Ага.

 - Но со всеми этими событиями… – на его лицо будто упала тень, – у тебя не было и шанса попасть туда. Разве это нормально?

Я прекрасно знал, каковы мои шансы. Но попросил Икари Гендо, и так необходимое мне исключение из правил все же было сделано. Но я не мог рассказать об этом Синдзи. Не мог сказать, что этот концерт будет ради него.

 - Знаешь, – негромко произнес я. – Вполне возможно, что концерт и вовсе отменят. Из-за всей этой нервотрепки пошли разговоры, что сейчас нам совершенно не до концертов. Если еще что-нибудь случится, выступление точно прикроют.

Он с сочувствием слушал меня, а я смотрел на его грустное лицо и думал, что гораздо больше ему подходит улыбка. И собирался вернуть ее.

 - Ты тоже должен пойти, Синдзи, – сказал я, улыбаясь, и он отразил мою улыбку, подобно зеркалу. – Тогда я буду не так волноваться, стоя на сцене. А то если буду волноваться, наделаю кучу ошибок.

Он продолжал улыбаться, его глаза весело блестели, а меня вдруг кольнуло какое-то странное чувство, которое я даже не смог понять.

 - Синдзи… – медленно произнес я. – Почему ты столько общаешься со мной?

Я хотел это знать. Для меня это было важно, потому что, помня, сколько у меня времени, я бы хотел дарить ему радость. И мне нужно было знать, что он чувствует, когда находится рядом со мной.

 - Но ты же мой друг, разве нет? – он продолжал улыбаться, словно принял мой вопрос за шутку.

 - Друг? – эхом отозвался я, чувствуя, как грудь снова стискивает ледяной обруч.

 - Разве нет? – в его глазах плескалось веселье.

 - Интересно… – я невольно произнес это вслух. – И долго еще мы будем друзьями?

 - Разве не очевидно? – его улыбка стала шире. – Мы друзья на всю жизнь!

Тепло его души, хлынувшее на меня, моментально растопило кольцо холода. На какой-то миг мне показалось, что мне удалось краем глаза заглянуть в самую дальнюю часть его души, и увидел там свет. Простой солнечный свет… и большего просто не было нужно.

 И тогда я улыбнулся своему другу.

 - Спасибо…